"Александр Рекемчук. Кавалеры меняют дам" - читать интересную книгу автора

первая моя повесть - "Все впереди", ее издали также отдельной книжкой в
библиотеке "Огонька".
В ту пору "Огонек", журнал с миллионным тиражом, был неслыханно
популярен. Он считался журналом семейного чтения, то есть был вхож в каждый
дом, его читали и стар, и млад.
Именно "Огонек" зорко примечал на ниве отечественной словесности те
свежие ростки, которые знаменовали пришествие новой русской прозы.
И мы сами, молодые писатели, безошибочно - по почерку, по интонации -
угадывали новичков своей плеяды: Сергей Никитин из Владимира, Виктор
Астафьев из Вологды, сибиряк Илья Лавров, кубанец Виктор Логинов, уралец
Николай Воронов...
Что же касается Василия Аксенова, Анатолия Кузнецова, Анатолия
Гладилина, то они явятся позже, придут вместе с катаевской "Юностью".
И, конечно же, с почтением и трепетом читал я в "Огоньке" и в других
журналах новые вещи Юрия Нагибина, его рассказы "Зимний дуб", "Ночной
гость", "Четунов, сын Четунова", "Комаров", "Последняя охота"... Меня
изумляли, завораживали чистота его повествовательной речи, выразительность
диалога, точность пейзажного письма.
Я никогда не считал себя учеником Нагибина, но его ненавязчивые уроки
были впитаны и учтены как бы сами собой.
В 1958 году состоялись мои первые выезды из таежной глухомани в свет -
то есть, я и до этого немало ездил, даже побывал туристом в Польше и
Германии, - но тут имеются в виду выезды в литературный свет.
Яучаствовал в совещании молодых прозаиков в Ленинграде, а вслед за этим
был избран делегатом от республики Коми на 1-й, учредительный, съезд Союза
писателей Российской Федерации.
Моим, так сказать, Вергилием в этих кругах, моим Дерсу Узалой на этих
тропах был молодой уральский прозаик Николай Воронов, имя которого упомянуто
выше. Человек необычайно общительный по натуре, он в пору учебы в
Литературном институте обзавелся широким кругом знакомств среди писателей -
и теперь, с явным удовольствием знакомил меня с людьми, имена и книги
которых были для меня не то, чтобы святы, но осияны нимбом классики.
Как велел обычай, встречи эти сопровождались скромным застольем, но тем
не исчерпывалось их содержание. Были задушевные беседы, рассказы о давно
минувших событиях и давно ушедших людях, было авторское чтение только что
написанных творений - с пылу, с жару.
На даче в Переделкине - тогда я впервые посетил эти места, - Павел
Филиппович Нилин, автор "Жестокости" и "Испытательного срока", читал нам,
мне и Коле, рассказ "Как хоронили моего дядю". Пораженный глубиной
маленького шедевра, я спросил: "А где это будет опубликовано?" Нилин пожал
плечами: "Не знаю, пока не думал об этом, пускай полежит..." - "Зачем же вы
его написали?" - искренне удивился я. "Учусь писать", - не рисуясь,
признался классик.
В гостинице "Москва", где жили делегаты съезда, рано утром ко мне в
номер постучался все тот же Коля Воронов. Вид у него был крайне озабоченный:
"Только что позвонила Ольга Берггольц. Нужно опохмелиться, есть чем, но не с
кем, а одна не хочет... Ты готов?" Я был всегда готов - ведь я был делегатом
от Коми АССР, вполне продвинутый по этой части товарищ. Через десять минут
мы уже были в номере Ольги Федоровны. "Там, на подоконнике", - сказала она,
не вставая с постели. Я откупорил, Коля разлил в стаканы. Когда чуточку