"Лаура Риз. Сверху и снизу (fb2) " - читать интересную книгу автора (Риз Лаура)

Глава 14

После смерти Фрэнни я многое узнала о садомазохизме. Садомазохисты считают, что господствующий партнер находится как бы наверху, а подчиненный — внизу. Если подчиненный все же пытается манипулировать своим повелителем, такое поведение называется «господство снизу». Это как нельзя больше подходит для наших отношений с М.: он не догадывается об этом, а я управляю им снизу.

Когда Ян не приходит, я провожу вечера с М. Обычно я не вижу его до ужина. Когда у него заканчиваются занятия, он сразу отправляется к пианино и терпеть не может, если его прерывают. Сегодня вечером мы уже поужинали и гуляем по окрестностям. Рано словно тень следует за нами в нескольких метрах. Здесь нет тротуаров, поэтому мы идем по обочине дороги, время от времени спотыкаясь о гальку. В соседнем дворе на ветру покачиваются желтые георгины, на дереве чирикает какая-то птица. Сквозь верхушки деревьев видно низко нависшее над горизонтом оранжевое солнце. Скоро оно закатится.

М. держит меня за руку. На нем легкие перчатки, что вызывает у меня удивление, так как сегодня совсем не холодно. Мимо, прямо посередине асфальтовой дороги, проносятся на велосипедах двое мальчишек.

— Вы всегда носите перчатки? — спрашиваю я.

— Всегда, если хотя бы чуть-чуть прохладно. У меня очень чувствительная кожа, она легко трескается. Вы ведь не хотите, чтобы мои руки огрубели, Нора? — Окинув меня испытующим взглядом, он чуть усмехается. — Это будет отвлекать. Поверьте, для того, что я задумал, вам нужно, чтобы мои руки были нежными.

Я хочу спросить, что он имеет в виду, но потом решаю, что М. просто меня дразнит. Мы идем рядом, держась за руки, и я не могу не думать о том, что эта рука в перчатке убила Фрэнни.

Мы проходим мимо дома с маленьким бассейном; по воде бегают полупрозрачные насекомые, ее поверхность колеблет легкий ветерок, несущий с собой сладкий аромат жасмина.

— Расскажите мне еще что-нибудь о Фрэнни.

— О, она была исключительно честной, — без раздумий отвечает М., — и никогда не стала бы обманывать одного мужчину с другим.

Склонив голову, я тихо вздыхаю, позволяя ему думать, будто меня переполняет чувство вины. На самом деле я едва удерживаюсь от смеха — уж кому-кому, а ему не следовало бы говорить об обмане!

Наступившую тишину прерывает трель сверчка.

— Вы не сможете долго встречаться сразу с двумя мужчинами, — тихо говорит М. — Это скоро вас утомит. Бросьте Яна — в нем нет того, что вам нужно.

В его голосе слышится ревность, и я решаю, что нужно будет в дальнейшем это как-то использовать. Для начала я снова тихо вздыхаю, чтобы М. мне посочувствовал.

Нижняя часть солнечного диска скрывается за горизонтом, в опускающихся сумерках деревья и кусты приобретают серо-зеленый оттенок.

Когда мы возвращаемся в дом, М. проходит на кухню и ставит на плиту чайник с водой. Я наблюдаю, как он достает две кружки, два чайных пакетика и бросает их в кипяток.

— Секунду! — М. исчезает, чтобы вернуться с журналом в руке. Это «Вкус латекса» номер пять. — Домашнее задание, — говорит он, усаживая меня на стул, и открывает двадцатую страницу.

Я читаю заголовок статьи: «Кулаки, часть первая. Дырка», и бросаю журнал на стол.

— Забудьте об этом. Вам никогда не удастся засунуть в меня всю руку.

— Сегодня мы этим не будем заниматься, — улыбнувшись, говорит М. — И даже на следующей неделе не будем. Сначала почитайте, а потом постарайтесь взглянуть на это непредвзято.

— Я не настолько велика. Вы меня просто разорвете.

— Читайте же! — говорит он и, поставив на стол кружку с чаем, уходит.

— Это все, что я обещаю! — кричу я ему вслед. Не глядя на статью, я пью чай, думая о том, что, наверное, он проделывал это с Фрэнни. Наконец я решаюсь взглянуть на фотографии. Вот на четвереньках стоит женщина, и. кто-то засунул сзади руку в ее влагалище. Я начинаю читать, но не могу сосредоточиться. Мой взор все время обращается к снимку, к руке, исчезающей во влагалище. Вернувшись к тексту, я зеваю, вновь перечитываю абзац — речь идет о том, что просто сжать руку в кулак почему-то недостаточно, — затем, подняв голову, обнаруживаю, что М. стоит рядом и смотрит на меня.

— Закончили? — спрашивает он. Я качаю головой:

— Никак не могу сосредоточиться. — Я снова зеваю. — Видимо, действительно устала.

— Тогда вам надо прилечь. — М. помогает мне встать.

— Да, пожалуй. — Мои слова звучат слабо, словно издалека. Я приваливаюсь к М., он ведет меня в кабинет и усаживает там на кушетку.

— С вами все в порядке? Я киваю.

— Ложитесь, сейчас вам будет лучше. — Он снимает с меня туфли и мягко подталкивает на кушетку. — Постарайтесь заснуть, закройте глаза и спите.

Кажется, М. говорит что-то еще, но я уже не могу разобрать слов. Влагалища и исчезающие в них руки все еще беспокоят меня. Я пытаюсь сконцентрироваться, но сознание затягивает сонная пелена. Уступая ей, я поворачиваюсь на бок и проваливаюсь в забытье.

Я никак не могу проснуться и, только открыв глаза, вижу высоко над собой длинную деревянную балку во весь потолок. Моя голова кружится. Я закрываю глаза и вновь их открываю. На сей раз передо мной М. медленно раскачивается из стороны в сторону, как кукла на веревочке. Я пытаюсь повернуться, чтобы получше его рассмотреть, но шея мне не повинуется, и я вижу М. только сбоку — он сидит рядом со мной на стуле, наклонившись вперед и положив руку мне на лоб.

— Не пугайтесь, вы спали, потому что я кое-что подмешал вам в чай. Хлоргидрат.

Я снова открываю глаза и пытаюсь заговорить, но это мне не удается.

— Снотворное, — продолжает М. — Я дал вам небольшую дозу — только для того, чтобы ненадолго отключить.

Я уже немного пришла в себя и теперь вижу, что дело, кажется, очень плохо. Только сейчас я понимаю подлинное значение слов М.: Не пугайтесь. Я кое-что подмешал вам в чай. Снотворное. Пытаюсь сесть, но не могу этого сделать. Теперь я чувствую, как что-то сдавливает мое тело — собственно, это ощущение я испытывала с момента пробуждения. Внезапная догадка заставляет меня ужаснуться.

— Не пытайтесь двигаться, — почти ласково говорит М. — Это невозможно — вы только зря перенапряжетесь.

Он не снимает руки с моего лба, как будто это способно меня успокоить.

— Вот, взгляните. — Он подносит к моему лицу зеркало. На меня смотрят испуганные голубые глаза. Все остальное закрыто телесного цвета эластичной тканью — бинты «Эйс». Нос, рот, волосы — все закрыто, кроме глаз, да еще оставлена небольшая щелочка для ноздрей. М. поворачивает зеркальце так, чтобы я могла видеть свое тело — оно замотано бинтами, ноги связаны, руки прибинтованы к бедрам. Чувство полной беспомощности вызывает у меня панику. Я перевязана бинтами, как мумия. Меня мучает клаустрофобия, я задыхаюсь, кровь стучит в ушах.

— Расслабьтесь. — М. кладет руку мне на плечо. — И постарайтесь успокоиться. Вам будет легче, если вы расслабитесь.

Я смотрю на него и пытаюсь заговорить, но М. чем-то заткнул мне рот, и вместо слов из него вырывается только сдавленное мычание. Я отчаянно моргаю глазами, стараясь не заплакать.

— Ш-ш-ш! — шепчет М. и нежно целует мои веки. — Вы выглядите прекрасно. Не пугайтесь. Постарайтесь насладиться необычными переживаниями. Я долго провозился, пока вас не запеленал — хотел, чтобы вы оказались в полной изоляции и совершенно не чувствовали моих прикосновений. Прежде чем связать ваши ноги, я сначала правую забинтовал отдельно от левой — чтобы вы не чувствовали прикосновения кожи к коже. Прежде чем прибинтовать ваши руки к бедрам, я запеленал ваш торс, а затем полностью вас забинтовал — сделал кокон. Вы должны были утратить чувство осязания, не испытывать ничего, кроме давления бинтов.

Он кладет руку мне на голову и слегка ее опускает.

— Я постарался, чтобы вы могли видеть, когда проснетесь, но теперь собираюсь закончить кокон.

Я испускаю стон и снова пытаюсь заговорить или подвигать головой.

— Вы испуганы, — М. обматывает бинтом мою голову, — но все же вам лучше успокоиться. В таком положении вы ни чего не сможете сделать, так что расслабьтесь и сосредоточьтесь на своих ощущениях, на чувстве полной изоляции, на мысли, что само ваше существование зависит от другого.

Меня окутывает полная темнота — М. несколько раз обмотал бинты поверх моих глаз, и свет к ним больше не проникает. Я со страхом жду, что он замотает мне и нос и задушит меня, но М. вновь кладет мою голову на кушетку.

— Теперь я вас ненадолго оставлю. — Его рука ласкает мои забинтованные груди, затем пробегает по торсу. — Вы выглядите прекрасно, просто прекрасно.

Я слышу, как он выходит из комнаты.

Мое тело дрожит, все вокруг окутывает непроницаемая тьма. Я вспоминаю вторую часть сценария: деревянный гроб и стук комьев земли по его крышке — это М. закапывает меня заживо. Я задыхаюсь, мне хочется кричать, звать на помощь. Бинты, кажется, сдавливают меня еще сильнее. Неужели конец? Я содрогаюсь от сдавленных рыданий. Как несправедливо, говорю я себе. Как несправедливо! Я-то считала, что контролирую ситуацию, манипулируя М. Какая жестокая ошибка! Стараюсь дышать ровнее: вдох-выдох, вдох-выдох — вот так, глубже, на счет десять… вдох… выдох…

Мое тело тяжелеет, я словно проваливаюсь сквозь кушетку все глубже и глубже. Сколько прошло? Час? Два? Три? Вряд ли я лежу здесь так долго. Издалека слышится собачий лай. Это не Рамо — у него голос низкий, угрожающий. Мимо проезжает машина. Вдох… выдох… Я старательно считаю, стараясь блокировать те мысли и образы, которые вертятся в моем сознании. Над головой пролетает самолет. Еще одна машина. Жужжание какого-то насекомого. Отдаленный шум проходящего поезда…

Почему М. не издает никаких звуков? Здесь ли он? С каждым вдохом мне как будто становится легче. Вдох… выдох…

Я больше не чувствую своего тела и ничего не могу сделать, потому что принадлежу М. и должна согласиться со всем, что делает он. Он вне моей досягаемости. Я не могу никак себя защитить; жить мне или умереть, целиком зависит от М.

И тут до меня внезапно доходит, что я твержу себе что-то не то. Что я делаю? Именно этого он от меня и добивается — страха, беспомощности, полного подчинения! Я реагирую точно так, как он ожидает. Козел паршивый, хоть и профессор! Эти слова звучат в моем сознании так же ясно, как будто мне удалось произнести их вслух. Я стараюсь сосредоточиться, мыслить рационально. М. пытается меня запугать, вот и все — хочет, чтобы я перестала искать убийцу Фрэнни, оставила его в покое. Что ж, пусть попробует меня убить — на этот раз полиция не даст ему уйти…

Кажется, я задремала, хотя точно в этом не уверена. Где-то в комнате жужжит комар. Снаружи ухает сова. Я продолжаю размеренно дышать. Если я смогу и дальше контролировать дыхание, все будет в порядке.

— Привет, Нора!

Внезапно мое тело напрягается, в глубине души вновь просыпается страх. Когда он вернулся? М. просовывает одну руку мне под плечи, другую под ноги, поднимает меня и куда-то несет, а потом опускает на ровную твердую поверхность. Я пытаюсь вновь восстановить контроль над дыханием, но теперь это не помогает. Надо мной закрывается крышка, и я издаю сдавленный, чуть слышный стон. Затем я слышу удары молотка: это мой гроб заколачивают гвоздями. Все мои мышцы напряжены до предела. Внезапно стук молотка прекращается, и наступает тишина. Я жду, когда М. потащит гроб во двор, но пока все тихо. Может, я неправильно оценила расстояние, на которое он меня перенес? Может, мы уже во дворе? Затаив дыхание, я жду, когда по крышке гроба застучат комья земли, но этого не происходит, и я делаю короткий вдох. Мои легкие горят, челюсти сжаты. Проходят минуты, а может, десятки минут — я этого не знаю и все жду стука сыплющейся земли.

Вместо этого — тишина. Грозная, дьявольская тишина. Сколько часов прошло? Сейчас все кажется мне нереальным. Может, я уже умерла и нахожусь в подземном мире, на берегу Стикса… Что, если он уже закопал меня, а я этого не заметила?

Внезапно раздается металлический лязг. Я слышу, как М. вытаскивает из крышки гвозди, затем с шумом отодвигает ее в сторону. Он вынимает меня из гроба, словно я восстала из мертвых, и вновь опускает на кушетку, а потом, просунув мне под голову руку, начинает разматывать бинты.

— Вам пока не стоит открывать глаза, — говорит М. — Свет может показаться чересчур ярким.

Несмотря на предупреждение, я поднимаю веки сразу же после того, как он убирает бинты, щурюсь, мигаю, закрываю глаза и открываю их снова, только теперь гораздо медленнее. М. продолжает разматывать бинты, освобождая нос, щеки, рот, шею.

— Готово! — говорит он и вынимает из моего рта поролоновый шарик.

Слова гнева готовы сорваться у меня с языка, но, к своему удивлению, вместо того чтобы разразиться проклятиями, я начинаю дрожать.

— Ш-ш-ш! — М. прижимает мою голову к груди. — Все уже позади. Я не собираюсь причинять вам вред.

Встав, он начинает разбинтовывать мое тело. Я все еще молчу, отчасти из-за эмоционального истощения, отчасти из соображений здравого смысла: мне надо быть полностью свободной к тому моменту, когда я начну свое наступление. В поисках опоры мне приходится прислониться к М. Оглядевшись по сторонам, я прихожу к выводу, что все это время находилась в его кабинете; в углу стоит деревянный упаковочный ящик, возле него на полу валяются молоток и гвозди.

— Я сделал это по ряду соображений, — небрежно сообщает М. Покончив с одним бинтом, он тут же принимается за следующий, постепенно освобождая мои плечи, грудь, талию. — Прежде всего, чтобы доказать свою невиновность. Вы были убеждены, что я убил вашу сестру, и это неизбежно должно было повлиять на ваше сознание. Если бы я хотел, то мог совершенно беспрепятственно причинить вам вред, даже убить вас — но я этого не сделал. Возможно, теперь вы рассмотрите предположение, что это сделал кто-то другой.

На полу уже лежат две кучи бинтов. Покончив с торсом, М. принимается за бедра. Я все еще испытываю слабость. М. кладет меня на кушетку и подсовывает под голову подушку.

— Такова первая причина. Затем вы хотели лучше узнать Фрэнни — я предоставил вам для этого прекрасную возможность. Вы, так сказать, влезли в ее шкуру, испытав то, что испытала она. Я вам вот что скажу, Нора. Чтобы полностью понять, через что прошла Фрэнни, нужно самой через все это пройти. Если бы я просто сказал, что спеленал ее, как мумию, вы никогда не смогли бы представить себе всю глубину ощущений, которые при этом возникают. Считайте сегодняшний эпизод осязаемым воплощением записей из ее дневника.

Мои руки теперь свободны, хотя бинты на них еще остаются. Когда М. снимает с моих ног верхний слой, я вижу, что правая нога забинтована отдельно и что ноги связаны веревкой в области лодыжек и выше колен. Развязав веревки, М. принимается за правую ногу. Когда он заканчивает с этим, я блаженно вытягиваюсь на кушетке. Накрыв одеялом мое обнаженное тело, М. начинает разбинтовывать руки.

— Самая главная причина, однако, заключается в том, что мне это доставляет удовольствие.

Я со злостью смотрю на него и открываю рот, чтобы высказать все, что о нем думаю, но М. прерывает меня:

— Пока не время. — Он принимается за другую руку. — Лучше немного помолчите. Я знаю, что вы сердитесь на меня и готовы разорвать меня на куски, но всему свое время. За ваши страдания я приготовил вам награду. — Сняв последний бинт, он бросает его в сторону. Теперь на полу валяются десятка два бинтов. Мое одеревеневшее тело сейчас уже совсем отошло. Как ни странно, у меня совсем нет желания встать, посмотреть, который час, или хотя бы дать волю своему гневу. Я чувствую себя совершенно измученной, словно только что вернулась из какого-то далекого путешествия или получила отсрочку смертного приговора. Сейчас все, что мне нужно, — это и дальше оставаться под теплым одеялом, где я чувствую себя в безопасности.

Подойдя к письменному столу, М. возвращается с какими-то бумагами.

— Незадолго до смерти Фрэнни передала их мне. Это что-то вроде короткого рассказа. Тогда ей было четырнадцать лет, а через несколько месяцев погибли ваши родители и она переехала жить к вам. Первоначально этот отрывок был в ее дневнике; потом она его уничтожила и также хотела уничтожить копию, но я ей помешал, забрав бумаги в свой кабинет в колледже.

М. подает мне листы.

— То, что здесь написано, многое объяснит вам насчет вашей сестры. Думаю, вы сочтете это справедливой наградой за испытанные страдания.

Насмешливо поклонившись, М. покидает комнату, и я, бросив взгляд на первую страницу, начинаю читать.