"Владимир Рецептер. Ностальгия по Японии (Гастрольный роман) " - читать интересную книгу автора

увеличители, бинокли и сотни репортажных снимков, на которых мы выглядим
такими, как есть, а не такими, какими хотим казаться.
- Миша, если я спрошу, как по-японски "вишня"...
- Я от тебя не скрою, что "вишня" по-японски - "сакура"...
- А если я захочу узнать, как по-японски "капеесес"...
- Я отвечу тебе, что по-японски "капеесес" значит "векапебе".
Кроме нас у расписаниия никого нет, и разговор носит свободный
характер.
- Миша, в Токио у тебя будет заслуженный успех!
- Разумеется, Володя. А на крайний случай у меня есть еще одна
надежда...
- Какая, если не секрет?
- Это, конечно, секрет, но тебе я скажу: у нас с Гогой будет свой
переводчик.
В детстве нашего Мастера, Г.А. Товстоногова, звали Гогой, и это
уменьшительно-ласкательное имя сохранилось на всю жизнь для домашних и
близких друзей; об этом знал не только весь город, но и весь театральный
мир, и наши артисты, которые к Георгию Александровичу так никогда не
обращались, в разговорах между собой пользовались тем же, будто бы
сокращающим дистанцию, именем.
- Вчера японец смотрел "Лошадь", - сообщает между тем Миша, - а завтра
смотрит "Ревизора".
- Вот оно что, - говорю я, - к нам приехал...
- Менеджо'р, - заканчивает фразу Миша, делая ударение на последнем
слоге. - На нас он может погореть, но ему обещают цирк. А цирк, как ты
понимаешь, покроет все убытки...
Теперь я набит сведениями, остается задать главный вопрос.
- А ты не знаешь, "Мещан" этот японец будет смотреть? - "Мещане" - моя
главная надежда.
Миша вздыхает.
- Нет, Володя, должен тебя огорчить, по моим данным, "Мещане" в Японию
не едут...
Короткую паузу называют в театре "цезурой", и, помимо моего желания,
она возникает в нашем разговоре. Взяв себя в руки, я спрашиваю:
- Ну, а что едет еще?..
- Еще едет "Амадей", - говорит Миша, глядя на меня с искренним
сочувствием...
Я не сторонник "Амадея", и он это знает. На мой взгляд, это - наша
репертуарная ошибка. На мой ревнивый взгляд, грешно ставить историю Моцарта
и Сальери в изложении модного Шеффера, когда у нас есть гениальная трагедия
Пушкина. Тем более что англичанин в нее заглядывал и, по мне, ничего не
понял. Шеффера поставит кто угодно, а таких "Мещан", как у нас, не сделает
никто...
- Ну, если смотреть с этой точки зрения, - задумчиво говорит Данилов.
- А с какой же еще? - капризно перебиваю я, окончательно теряя юмор.
И тогда, склоняя меня к разумной объективности, Миша говорит:
- Однако костюмы в спектакле красивые. Очень. С этим ты не можешь не
согласиться.
И, выдержав еще одну цезуру, я соглашаюсь.
- Да, Миша. В этом ты прав. Костюмы выглядят красиво...