"Феликс Разумовский. Поганое семя ("Умытые кровью" #1)" - читать интересную книгу автора

Упрашивать Граевского не пришлось - генерал был страстным
путешественником и за свою жизнь собрал множество удивительнейших вещей.
Стены кабинета были увешаны персидскими коврами, на которых красовалось
восточное оружие. Необъятную тахту покрывали туркестанские ткани, на
низеньких инкрустированных столиках стояли кальяны для курения гашиша.
Словно ожившая сказка из "Тысячи и одной ночи".
- Ну-с, с чего начнем? - Генерал огляделся и, видимо, все еще будучи в
неважном настроении, указал на кривой, заостренный с одного конца ржавый
прут: - Этой пикой казнили неверных жен турецкого султана. Палач раскалял ее
докрасна и пронзал изменщицу насквозь. А вот такими штырями убивают в Индии
взбесившихся слонов. - Генерал извлек нечто, напоминающее огромный
гвоздь. - Наездник забивает его животному в затылок, пока острие не разрушит
мозг.
- Да ну вас, Всеволод Назарович, все ужасы какие-то. - Граевский
пальцем потрогал ржавое железо и подошел к стенке, где на ковре зловеще
отсвечивали сабли. - Сделайте милость, расскажите о булате.
Генерал, старый рубака, только этого и ждал, даже расплылся в улыбке от
удовольствия.
- Видишь вот этот пюлуар? - Он живо сдернул со стены зеркально
отполированную саблю. - Сработано из хорасанского булата, одного из лучших,
к слову сказать. Смотри, узор крупный, коленчатый, ясно выделяется на черном
фоне, отлив золотой, а голос, - генерал щелкнул ногтем по клинку, и тот
отозвался протяжным, чистым звуком, - как плач Ярославны.
Воодушевившись, он, как всегда, от слов перешел к действиям. Бросал на
булат шелковый платок, и тот распадался на две половинки, рубил с лихостью
свечи в канделябре, и те падали на пол аккуратными четвертинками.
- Эх, вернуть бы молодость. - Быстро запыхавшись, генерал убрал клинок
на стену, а в это время в вестибюле раздался звук гонга, и он потрепал
Граевского по плечу: - О, уже семь часов. Пойдемте-ка, господин кадет,
откушаем, чего Бог послал.
В столовой торжественно переливалась хрусталем многопудовая люстра. У
стены, подле низенького столика, стояли в ряд повар во всем накрахмаленном,
широкоплечий лакей во фраке и чопорная английская горничная в белом
переднике с оборками. В воздухе благоухало так, что невольно ускорялся шаг и
рот даже у сытого наполнялся слюной.
- Недурно пахнет, недурно. - Тетушка успела переодеться, вплыла в
столовую в шелковом платье и в шелковых же тесных туфлях на подагрических
ногах. - Прошу к столу, господа.
Расселись. Дядюшка перекрестился - не истово, так, для видимости, и
повар принялся отпускать огненно-горячую уху по-казацки с расстегайчиками.
Готовилась она из осетрины, икры и потрошеной, выпущенной живой в котел
стерляди.
- Ну как, голубчик, проняло? - Генерал приказал налить Ветрову своей
любимой водки, вишневой, настоянной на косточках, сам опрокинул большую
рюмку и с удовольствием занялся ухой. - Согревает душу!
Ели молочного, жаренного с капустой и яблоками поросенка, барашка,
начиненного гречневой кашей, солянку из осетра по-гренадерски. Пили старые
вина из родовых погребов тетушки, помнивших еще нашествие Бонапарта.
Граевскому веселящее было не положено, и он, негодуя внутренне, цедил в
изрядных количествах малиновую воду. После жаркого из гуся с маринованными