"Феликс Разумовский. Поганое семя ("Умытые кровью" #1)" - читать интересную книгу автора

"Хрен тебе". В который уже раз Граевскому вспомнился затылок начштаба,
и, затянувшись так, что затрещал табак в папиросе, он понял, что хочет
жить - вопреки всему. На него вдруг надвинулось далекое жаркое лето как раз
накануне русско-японской войны. Он тогда гостил у своего дяди, Ефрема
Назаровича, после смерти брата взявшего на себя заботу о воспитании
племянника. В просторном генеральском поместье все было как обычно - сновали
слуги в красных с черными полосами жилетах, на обед собирались по звуку
гонга, а чай пили в беседке под старыми липами.
Все было как в прежние годы. Изменилось только одно - Граевский
внезапно обнаружил, что кузина, "тощая Варварка, худая как палка",
превратилась в изящную зеленоглазую барышню и играть с ним в
казаки-разбойники решительно не желает. Тогда-то он и заметил в первый раз,
какая у нее верхняя губа - пухлая, жадная, изогнутая словно лук Купидона.
Как она облизывает ее кончиком языка...
Пока Граевский вспоминал, проснулись бомбометы. Надрывно ухая, их
поддержали гаубицы, и укрепление, где находился Трепов, накрыло смертоносным
градом. Дрожала земля, злость липким комом подкатывала к горлу, окопы
рушились и хоронили мертвых и живых. Когда канонада смолкла, в небо взвились
ракеты и австрийцы повторно пошли в атаку. Встретило их яростное пулеметное
тявканье, перемежаемое редким винтовочным разнобоем. Вцепившись в бьющийся
замок, Граевский резал длинными очередями, потом лента кончилась, и,
задохнувшись от собственного бессилия, он схватился за трехлинейку:
- За мной, в штыки!
Кроша сапогами глину, поручик вымахнул на бруствер, оглянулся и впереди
отряда побежал наперерез австрийцам. Всего в штыковую поднялось не более
полуроты, остальные лежали на дне окопа. "Врешь, не возьмешь". Поклонившись
свистнувшей пуле, Граевский выругался и с винтовкой наперерез бросился к
ближайшему австрийцу. В ночных сумерках тот казался великаном. От страха
"манлихеровка" в его руках ходила ходуном, и, отбив ее ствол в сторону,
поручик глубоко вонзил австрийцу в грудь острое четырехгранное лезвие.
- За мной, разведчики. - Пинком в живот освободив штык, он прорвался
сквозь вражескую цепь и побежал что было сил, забирая к угадывавшемуся в
темноте лесу. - За мной.
Позади хрипло дышали, тяжело топали сапоги. Потом хлобыстнули выстрелы,
кто-то, застонав, упал, и с австрийской стороны внезапно ударили из
пулемета, длинной очередью, настильным огнем. Пули, свистнув, взметнули
землю, и сразу гулко повалилось тело, раздался крик, будто раздавили кошку.
Хватая воздух ртом, Граевский бежал, не оборачиваясь, и в голове его
пульсировала единственная мысль - только бы сразу, наповал. Наконец плетью
хлестнули по щекам кусты, хрустнули под ногами сухие ветки, и он понял, что
начался лес. Пули с мерзким чмоканьем впивались в стволы деревьев, заставляя
бежать дальше, но сил больше не было, и поручик, рухнув на колени, повалился
лицом в отдающий грибами мох. Ему вдруг стало досадно - почему он все еще
жив? Может, лучше было дать себя убить и не оставаться уцелевшим командиром
погибшего отряда. А в том, что его люди мертвы, он не сомневался - в чудеса
с детства не верил.
От безрадостных мыслей его отвлек звук шагов, осторожных, крадущихся, и
Граевский выхватил револьвер:
- Стой, стреляю! Кто идет?
- Да я это, ваш бродь, Акимов. - Казак узнал его по голосу и подошел