"Лев Разгон. Непридуманное" - читать интересную книгу автора

я один сидел за столом, хмель меня не разбирал. Через час вернулся
командующий "операцией". На вопрос, где же Софья Александровна, он удивленно
поднял брови:
- То есть, как где? Она арестована.
Это был мой первый опыт столкновения с жестокостью, причины которой я
не мог понять. Почему надо было немолодую и нездоровую женщину забирать в
тюрьму даже без маленького узелка с бельем и туалетными принадлежностями,
которые всегда, со времен фараонов, разрешалось брать с собой? И последующих
передач не было. И писем не было. Ничего не было. Софья Александровна умерла
через год или полтора в Потьме, в лагере для ЧЭСЕИРОВ - членов семей
изменников Родины, так и не узнав ничего о судьбе мужа, дочери, внучки, всех
близких и далеких, от которых ее оторвали.
Каждый из нас многажды старался себе представить, как вели себя близкие
нам люди прежде, чем их палачи вытащили на смерть. Я никогда не узнаю о том,
как проходили допросы Ивана Михайловича, но почти уверен, что его мучили,
сильно пытали - в нем было то упрямство, которое палаческих дел мастеров
крайне раздражает.
Через почти десять лет, когда один мой срок кончился, а второй еще не
наступил, я, презрев все законоположения, на которые я, как опытный
арестант, плевать хотел, приехал в Москву. И побывал у Любови Васильевны
Москвиной. Она жила одна в большой, все еще увешанной картинами квартире.
Иван Михайлович ушел от нее к еще молодой и красивой Тарасовой. Федя погиб
на войне, Володя продолжал тяжко пить...
Любовь Васильевна поплакала над сыновьями, Софьей Александровной,
Оксаной, над собой. Потом, когда выплакалась, сказала:
- Какая странная судьба у двух Москвиных, у двух Иванов Михайловичей.
Ваш Иван Михайлович жил как аскет и всю жизнь много и тяжко работал. Не знаю
и не понимаю для чего. А мой Иван любил только себя, свое искусство,
при всех правительствах он сладко пил и ел, любил женщин, плевал на
любую политику... И вот он народный, богатый, депутат вашего Верховного
Совета, наверное, за руку здоровается со Сталиным. А ваш... Вспомнят ли его
когда-нибудь?
Нет, не вспомнили и, наверное, не вспомнят. И мы никогда не получим
ни от Ивана Михайловича, ни от Глеба Ивановича, ни от всего их
поколения ответа на вопрос: когда, в какой момент их жизни - на воле, в
тюрьме, на выводе - поняли они, какую смерть они уготовили себе и какую
жизнь тем, кто остался жив?