"Лев Разгон. Непридуманное" - читать интересную книгу автора

проявления любви. Естественно, что не к Аллилуевой, а к себе. Тело покойной
лежало в Хозяйственном управлении ЦИКа, которое занимало теперешний
ГУМ, мимо гроба проходил поток людей, в почетном карауле стояли все
верные соратники, в газетах печатались выражения беспредельного сочувствия
Сталину.
А сам Сталин все время сидел у гроба и зоркими, все видящими,
желтыми своими глазами всматривался: кто пришел, кто как себя ведет,
какое
у кого выражение лица... Это было свойство его характера... И ничего не
зная о похоронах Аллилуевой, точно об этом написал Борис Слуцкий в своем
стихотворении: "Когда меня он плакать заставлял, ему казалось - я притворно
плачу...".
Иван Михайлович Москвин плохо умел притворяться. Думаю, что по этой
причине он не поехал в ГУМ, не становился в почетный караул, не подходил со
скорбным лицом к убитому горем супругу покойной. Он сидел дома. А Сталин
быстро обнаружил, что человек, которого он возвел, приблизил, на кого
рассчитывал,-- этого человека нет среди той толпы, которая его окружала.
Софья Александровна, которая понимала Сталина лучше, нежели ее муж,
и которая потом мне об этом подробно рассказывала, рыдая, вцепилась в
Москвина, требуя, чтобы он пожалел ее, Оксану, чтобы он сейчас же ехал.
Москвин никогда не возражал Софье Александровне - так было на моей
памяти. Он поехал на кладбище.
У открытой могилы Сталин стоял, опустив голову или же закрывая
лицо руками. Но так, чтобы видеть: все ли тут? Не поворачивая головы,
он спросил:
- А Москвин здесь?
Ивана Михайловича, стоявшего позади толпы вождей, Куйбышев вытолкнул
вперед. Сталин с протянутой рукой пошел навстречу Москвину.
- Иван! Какое горе!..
Иван Михайлович выполнил церемониал соболезнования, но Сталин
- как писал по другому поводу Зощенко - "затаил в душе хамство". На
конечную судьбу Москвина, я думаю, этот эпизод влияния
не имел. Потому что конец Ивана Михайловича был точно такой, как и
конец
тех "соратников", которые рыдали у гроба и всем своим существом
выражали беспредельную любовь и преданность. Но на карьере Москвина это
сказалось. Через какое-то время его из ЦК перевели в Наркомтяжпром
начальником управления кадров тяжелой промышленности. Пост был весьма
ответственный. Москвин был заместителем Орджоникидзе и занимался не только
всеми руководящими кадрами промышленности, но и подготовкой их --
Наркомтяжпрому принадлежали тогда все технические вузы страны. Но это
уже было не то... На XVII съезде Ивана Михайловича сделали членом Бюро
Комиссии Советского Контроля - контролировать тяжелую промышленность. А это
уже было и вовсе "не то". Наверху фамилия Москвина мелькнула еще один раз,
когда на последнем Конгрессе Коминтерна членом Президиума Исполкома
Коминтерна был избран Москвин - без указания инициалов... Но это был не
Иван Михайлович, а зампред ОГПУ Трилиссер, которого перевели в Коминтерн и
наделили популярной в партийных кругах фамилией Москвина.

Но Иван Михайлович формально все еще продолжал оставаться в самой