"Лев Разгон "Плен в своем отечестве" (Автобиографические рассказы)" - читать интересную книгу автора

деньги брали! Значит, он тут, вот совсем недалеко, за этими стенами...

Нет, передачи - даже вот такие, десятирублевые - это огромно! Я это
понимаю, я насобачился на передачах в тюрьмах Москвы, Ставрополя,
Георгиевска. Передача протягивает какую-то нить между пропавшим родным
человеком, она означает, что он жив, что есть надежда его увидеть. И как
бывает страшно, когда тебе протягивают назад бланк и десятку и говорят:
"Выбыл". Все. Куда, когда, на сколько? Они тебе это не скажут. И на
Кузнецком, 24, нет уже Екатерины Павловны, которая все узнает, все
расскажет, поможет... Теперь надо ждать. Ходить в прокуратуру и там ждать,
или же сидеть дома и ждать месяцами, а то и годами, когда вдруг придет к
тебе письмо с обратным адресом: "Почтовый ящик №..." А еще чаще ждать,
ждать и не дождаться. Никому не сообщали о судьбе тех, кто умер от пыток в
следственном кабинете, в тюремной камере или тюремной больнице, в
теплушках или на пересылках длинного и страшного этапа. Они все канули в
неизвестность, чтобы через двадцать лет эта неизвестность обернулась
лживой бумажкой, где все - и дата, и причина - все было лживо. Кроме
одного: умер.

Но какими же мы тогда были неграмотными, как легко нас было обмануть, как
легко мы поддавались на эту ложь! Из всех ответов, получаемых в окошке во
дворе дома на Кузнецком мосту, самый страшный был, конечно, ответ:
"Справочная Военной коллегии". Эта справочная была совсем неподалеку.
Пройти Лубянскую площадь, и сразу в начале Никольской - небольшой
кирпичный дом Военной коллегии Верховного суда. Кажется, это учреждение и
сейчас там. Вот там, в окошке "Справочной", давали ясный, прямой и всегда
одинаковый ответ:

"Десять лет отдаленных лагерей без права переписки". Других "мер
наказания" этот суд не знал. Такой ответ мы получали, справляясь и о Глебе
Ивановиче, и об Иване Михайловиче; такие точно ответы получало в этом
кирпичном доме множество наших знакомых и друзей. И - удивительно! - мы
радовались этому! Ну, хорошо - де^ сять лет - много, конечно, но это же
все условно, сколько будет перемен, все еще может обойтись, во всем еще
разберутся... А что без права переписки - ну, это понятно:

собрали в одном месте всех старых большевиков, всех бывших наркомов,
чекистов - пока, до поры до времени им не разрешают писать. Потом
разрешат! И в длинные вечера в нашем последнем доме в Гранатном переулке
мы бесконечно обсуждали, где могут находиться эти лагеря, какие там
условия жизни - черт знает, что мы только не говорили! И успокаивали себя
этими предположениями и даже занимались старым интеллигентским гаданием:

наугад раскрывали том Блока и загадывали порядок строки - в этой строке
давалось темное толкование нашим надеждам. И только раз вздрогнули от
холода, когда Оксана раскрыла Блока и прочитала: "И только высоко, у
Царских Врат, причастный Тайнам,- плакал ребенок о том, что никто не
придет назад".

Только много лет спустя я понял, что Оксана была убеждена в этом - никто