"Лев Разгон "Плен в своем отечестве" (Автобиографические рассказы)" - читать интересную книгу автора

могли возвратиться даже из милиции. Оттуда, куда посылал "дежурный по
городу", никто еще не возвращался. Большинство и не вернулось.

Вот тогда мне и было сполна заплачено за отсутствие интереса к помещению
напротив курсов Берлица.

За кремовые занавески самой "Приемной" мне тогда ни разу не пришлось
попасть. Туда пускали не всех. Только вызываемых, только с какими-то
особыми заявлениями, ну и, конечно, тех, для которых приемная была открыта
круглосуточно. А я ходил во двор, за железные ворота. Сколько же раз я
туда ходил! Один ходил, с мамой, с Оксаной.

"На миру и смерть красна..." Конечно, есть в этом какая-то доля правды. Но
не думаю, чтобы тем, кого гнали на Бабий Яр, было легче от того, что их
были тысячи... Двор на Кузнецком был всегда, с самого утра, полон людьми.
Мужчины, женщины, дети. Больше всего женщин. Совсем старых и совсем
молодых. И все молчат. Или разговаривают почему-то шепотом. Хотя
единственный вертухай стоит только у калитки и с наслаждением
начальственной суровости смотрит на тех, кто еще позавчера, вчера
принадлежал к касте "начальников". Теперь они другие, ах какие же они
другие!

Очередь вьется по двору, огибает какое-то строение, снова вытягивается и
выходит к "финишной прямой" - к одному-единственному окошку в стене. Там,
в этом окошке, дают справки. Справки эти необыкновенно кратки. В ответ на
заикающийся, заплаканный вопрос:

"Вот у меня сегодня ночью почему-то пришли и арестовали..." (это новички,
значит...)-следует окрик: "Фамилия, имя, отчество". Потом окошко
захлопывается и через минуту-две снова открывается. Ответов было всего
четыре: "Арестован, под следствием"; "Следствие продолжается"; "Следствие
закончено, ждите сообщения"; "Обращайтесь в справочную Военной коллегии".

Никаких других ответов не было. Однажды впереди меня стояла женщина, на
вопрос из окошечка ответившая: "Ясенский Бруно Яковлевич". Она пыталась
спросить еще что-то, но ей крикнули: "Узнаете, все узнаете потом!" И,
действительно, это было так. Мы все узнавали. Только когда и как? Эта
женщина, как и я, как и множество других на этом дворе, потом попадали в
другие здания этого проклятого квартала и могли узнать о судьбе своих
близких более приближенно к действительности. Очередь на Кузнецком была
лишь началом хождения по другим дворам, к другим окошкам. Здесь никогда не
сообщали, где, в какой тюрьме сидит арестованный. Чтобы узнать это, надо
было ездить по тюрьмам: в Бутырки, Таганку, Лефортово, Матросскую Тишину,
на Новинский бульвар... И там стоять в длинных очередях, чтобы передать
десять рублей - единственная разрешенная форма передачи. Десять рублей,
которые обезличенно, без сообщения от кого, зачислялись на "текущий счет"
арестованного. В этих окошках, куда надо было подавать заполненный бланк и
деньги, или брали - это означало, что он здесь,- или же отвечали: "У нас
нету!" И тогда надо было ехать на другой конец города, в следующую тюрьму
и там пробовать передать деньги. И как счастливы были те, у кого эти