"Новые забавы и веселые разговоры" - читать интересную книгу автора (Ивер Жак, Дю Файль Ноэль, Деперье...)

Новелла 37-я, повествующая о двух сборщиках пожертвовании из Меца, о баснях, которые они плели добрым людям, и о прочих их проделках

Все, что будет сейчас, вам на потеху, рассказано в этой новелле о двух бравых сборщиках пожертвований, произошло не так давно в нашем славном, хранимом господом городе Меце и его окрестностях. Каждому у нас известно, что в 1497 году город посетил метр Жеан Клере,[35] или, как другие называют его, брат Жеан Клере, монах из ордена Проповедников;[36] весь тот год проповедовал он в Меце, особенно же много – в Великий и Рождественский пост, наведывался он к нам и в последующие годы, проезжая по провинциям, и я сам видел и слушал его. Проповеди его славились своей силой, на них собиралось обычно столько людей, что в церкви не умещалась и половина, и многие должны были уйти ни с чем.

Но вот что особенно важно для нашей истории: большинство слушавших метра Жеана Клере находили его проповеди превосходными, однако ж так думали не все, а дело было в том, что уж очень часто и сурово порицал он сборщиков пожертвований, за то что они дурачат людей, наживаются на торговле индульгенциями и реликвиями и вообще на чем только могут; обзывал их при всем честном народе ворами – словом, так бранил этих сборщиков, что все они – а в Меце их было немало – не слишком его жаловали. Он же велел верующим ничего им не давать и не слушать их россказни, потому что все они просто-напросто гнусные обманщики. И речи его были так убедительны, что вскоре сборщикам уже не удавалось получить ни гроша, мало того – стоило им начать проповедовать, как все или почти все, кто был в церкви, вставали и расходились, не желая их слушать. Несчастных попрошаек ни во что не ставили и шарахались от них, как от фальшивых денег, так что многим из них, особенно же тем, кто был не слишком горазд врать да болтать, пришлось худо. Но находились такие мастера своего дела, которым все было нипочем, и, что бы метр Жеан Клере ни сказал и ни сделал против них, они ухитрялись все переврать по-своему, всех обратить в свою веру, а кого не могли обмануть, тех обставлял!» по-другому, о чем и пойдет у нас сейчас речь. Были в Меце среди прочих сборщиков двое приятелей и, как говорится, товарищей по оружию, одного звали мессир Жеан Жорж, другого – не знаю как, и оба были весьма искусны в краснобайстве и надувательстве.

Вот что, к примеру, проделал названный мессир Жеан Жорж в одной деревне, расположенной недалеко от Меца, на пути в Сент-Барб, куда он пришел проповедовать. Обойдя уже много мест и убедившись, что везде подают очень скудно, – так подействовали на тамошних жителей наставления метра Жеана Клере, – он задумал переиначить его слова, и вот что из этого вышло. Едва только он взошел на кафедру и завел свои уговоры, как почувствовал, ч о здешние прихожане помнят слова метра Жеана Клере о его собратьях, и заговорил иначе; «Я не собираюсь, дети моя, задерживать вас понапрасну, но знайте: все вы закоренелые безбожники, если уж такие умелые проповедники, как метр Жеан Клере и многие другие, коих множество побывало в здешних местах, и те не смогли наставить вас на путь добродетели. Видно, не зря благочестивый метр Жеан Клере называл нас ворами и лгунами! А знаете ли вы, почему он называл нас лгунами? Да потому, что мы имеем обыкновение, благословив весь народ в церкви, начинать проповедь такими словами, как «добрые люди», или «честной народ», или «праведные христиане», а ведь это ложь, всякий знает, что людей добрых и праведных днем с огнем Не сыщешь! Вот и выходит, что мы лгуны, это и имеет в виду метр Жеан Клере, а иные понимают его слова превратно. А что, по-вашему, подразумевает он, когда называет нас ворами? Он и тут прав: ведь мы обкрадываем дьявола. Мы похищаем у него обреченные и проклятые души, вырывая их из его лап и передавая в руки Господа – такова сила молитв и добрых дел, к которым мы вас побуждаем и которыми вы обязаны только нам; так же способствуем мы спасению от власти дьявола душ ваших усопших близких, ибо благочестивые дела, подаяния и пожертвования, к которым опять-таки мы вас призываем, вызволяют их из ада. Стало быть, истинно говорит метр Жеан Клере, когда называет нас лгунами и ворами: мы и впрямь лжем, именуя вас добрыми и праведными людьми. Так уясните же смысл его слов, и да послужат они вашему исправлению, дабы вы заслужили себе прощение и облегчили участь ваших усопших близких, и да будет угодно Богу, чтобы впредь не обвиняли нас во лжи за то, что мы зовем вас добрыми людьми».

Мессир Жеан Жорж присочинил еще много таких же нелепых, но выгодных для себя басен, каковые я для краткости опускаю. Случилось так, что в церкви было несколько жителей Меца, которые слышали все эти его речи – проповедник же этого не знал – и после рассказали об этом повсюду, и все, слушая их, покатывались со смеху; когда же это дошло до самого мессира Жеана Жоржа, он ничуть не смутился и, если при нем заговаривали об этом случае, смеялся вместе с другими.

Послушайте теперь, что говорил его приятель, который в то время собирал пожертвования именем Пресвятой Богоматери Овернской и развешивал перед дверями церквей индульгенции, написанные или напечатанные на больших бумажных листах. Как-то в воскресенье, недели через три-четыре после того, как произнес свою проповедь мессир Жеан Жорж, этот его собрат явился в церковь прихода Святого Симплиция в Меце и, зная заранее, что не успеет он раскрыть рта, как все покинут церковь и разойдутся, он решил сразу сказать или сделать нечто такое, что удержало бы их, – и затея его удалась. Едва ступив на кафедру, он наспех сотворил крестное знамение и произнес, как подобает «In nomine Patris et Filii»[37] и так далее. И тут же прибавил: «Добрые люди и праведные христиане! Заклинаю вас страстями Господними, если есть среди вас а этом храме проклятые еретики и еретички, колдуны и колдуньи, ведуны и ведьмы, пусть не оскверняют своим присутствием проповедь Божьего слова, которую я сейчас начну, и не медля выйдут вон». Вслед за этим приступил он к проповеди, лживой от первого до последнего слова. Те, кто прежде намеревался выйти из церкви, теперь только озирались по сторонам и не осмеливались сделать и шагу прочь из страха, как бы их не приняли за колдунов да ведунов. Все только диву давались: нашел же, хитрец, что сказать!

Однако оказался среди прихожан некий почтенный человек, у которого в тот день была свадьба, так что он должен был немедленно уйти, чтобы не опоздать на венчание, назначенное в другом приходе. Вот он-то первым встал и вышел из церкви, и как только он ступил за порог, за ним следом устремились еще десятка три, не меньше, прихожан, которые и раньше хотели уйти, да только никто из них не решался сделать это первым, чтобы не прослыть еретиком. За ними потянулись и другие, а из тех, кто остался, отнюдь не все подошли с пожертвованиями к святым дарам. Так что, когда бедняга сборщик расплатился с кюре и старостой, ему осталось всего каких-нибудь шесть денье. Сгреб он свои гроши и с досады отшвырнул их прочь. Нечего и говорить, как над ним потешались! А сколько насмешек пришлось ему еще вытерпеть, чуть только он вышел за церковную ограду, где его поджидали самые почтенные и уважаемые прихожане. Ну и обласкали же они его, как только не честили: и негодяем, и мошенником, за то что объявляет еретиками честных людей, если они не хотят слушать его проповедь, – словом, так его отчитали, что он ушел пристыженный, глядя в землю, и уж больше сюда не показывался.

А в следующее воскресенье с ним вышло вот что. На этот раз он собирался проповедовать в деревне и измышлял новую каверзу: ведь просто удержать прихожан в церкви, как он сделал в приходе Святого Симплиция, – это лишь полдела, надо еще, чтобы они внесли пожертвования. Наконец он придумал такой способ принудить к этому прихожан, что, будь они хитрее хитрого, и то бы не отвертелись. Вот проповедник взошел на кафедру и первым делом принялся превозносить свои заслуги – кто не знает, как это у них делается! – и стал настойчиво увещевать, чтобы все покупали его хваленые индульгенции, вступали в братство добрых дел и радели о спасении самих себя, своих жен, детей и душ своих усопших благодетелей, и чтобы все подошли облобызать реликвии. «Эти реликвии, – говорил он, – имеют чудодейственную силу, дарованную им Богоматерью Овернской, каковая приходится сестрой Богоматери Ошской[38] и Богоматери Рабасской,[39] и все три творят чудеса». Он знал, что тамошние жители особенно чтят Богоматерь Ошскую и Богоматерь Рабасскую, потому так и сказал. «Итак, подходите, во имя Божие, и ведите ваших малых деток облобызать сии святые реликвии, как пристало добрым христианам, – продолжал он, – но только заклинаю вас страстями Господними, если кто из вас знает про себя, что он колдун или колдунья, ведун или ведьма, еретик или еретичка, пусть не пытается подступиться и прикоснуться к реликвиям, не приносит пожертвований, не вступает в братство, ибо, клянусь, человек, запятнавший себя подобными грехами, как бы силен он ни был, не сможет приблизиться к реликвиям, чтобы облобызать их и принести пожертвование – такова святая сила девы Марии Овернской, во имя которой я собираю подаяние». Так закончил он свою проповедь, и посмотрели бы вы, как прихожане, отпихивая друг друга, ринулись к святым реликвиям, стремясь коснуться и облобызать их, и все до единого: мужчины и женщины, старые и малые – подходили к проповеднику с щедрыми пожертвованиями. И понятно, – каждый боялся, как бы его не сочли колдуном, еретиком или еще каким пособником дьявола, если он останется на месте. А иные боялись, что не смогут протолкаться к реликвиям, и тогда о них подумают то, чего на самом деле не было. Так длинный язык помог нашему проповеднику собрать денег больше, чем в страстную неделю, и на эти денежки они с мессиром Жеаном Жоржем вволю попировали, радуясь ловкой проделке.

Но и сам мессир Жеан Жорж, как вы сейчас услышите, не отстал от приятеля. Как-то раз, спустя месяц или чуть больше, отправился он проповедовать в одну деревню, расположенную примерно в пяти лье от Меца, и так как путь был далекий, он вышел из города в субботу и к вечеру добрался до места, с тем чтобы там заночевать, а в воскресенье утром начать проповедь. На ночлег он расположился у местного кабатчика, а у того была красивая жена, известная своим легкомыслием. И вот, когда мессир Жеан Жорж с хозяйкой сидели за ужином и болтали о том о сем, она заговорила о сборщиках-попрошайках и со смехом спросила, что ему нужно в их деревне. «Бог свидетель, вам здесь делать нечего. Мы, – говорит, – отлично обходимся без попрошаек. Нам и так есть куда девать денежки». – «Что же, – говорит мессир Жеан Жорж, – значит, вы ничего не пожертвуете?» – «Я-то? – говорит хозяйка. – Вот вам крест, будь у меня столько золота, сколько вмещает эта комната, я и тогда не дала бы вам ни денье, потому что вы все лгуны и воры». – «А по-моему, вы заблуждаетесь», – говорит сборщик. «Вот еще! – возразила женщина. – Это истинная правда!» – «Как бы то ни было, – говорит он, – завтра я буду у вас проповедовать и собирать пожертвования во имя святого монсеньора Жерара Тульского,[40] исцеляющего от чумы. Так вот, бьюсь об заклад, что вы подойдете облобызать реликвии». – «Я?» – «Вот увидите!» – «Как бы не так, – говорит хозяйка. – Ставлю золотой флорин, что вы меня не заставите; как бы вы ни надрывались, не пойду, и все тут!» – «Еще как пойдете, – говорит мессир Жеан Жорж, – ставлю столько же, что пойдете, если только будете на своем месте в церкви все время проповеди и не уйдете до тех пор, пока нe начнется лобызание реликвий». – «Пусть так, – говорит хозяйка, – я согласна». Заключили они пари по всем правилам, записали условия, передали два флорина верному человеку и, не тратя больше слов, разошлись спать.

На другое утро в час мессы мессир Жеан Жорж уже был в церкви. Когда подошло время проповеди, он поднялся на кафедру и давай молоть языком, расписывать чудеса и милости святого Жерара. «Всем вам, добрый люд христианский, – говорил он, – ведомо, что чума издавна опустошала наши края, как опустошает и ныне. Блаженный святой Жерар наделен силой изгонять мор из здешних мест, ибо он властен над ним в Лотарингии, Германии и соседних странах, как монсеньор святой Себастьян – в Ломбардии и прилежащих землях, а святой Антоний – во Франции, Вьенне[41] и в других местах. И учтите, святой Себастьян помогает только в Ломбардии, а святой Антоний – только во Франции. Для спасения же здешних земель Господь послал святого Жерара, чьи реликвии я вам принес и теперь предлагаю вам всем, от мала до велика, благоговейно приблизиться к ним и принести свои пожертвования. Вы станете членами его братства и обретете его заступничество, но прежде хочу предупредить вас об одной вещи. Слушайте же меня все! Прошу и заклинаю страстями Господними, если есть здесь в церкви хоть одна Женщина, которая нарушила супружеский долг, пусть не приближается к реликвиям, не прикасается к ним и не приносит пожертвования, ибо святость этих реликвий столь велика, что прикосновение к ним было бы для такой жены не благочестивым, а греховным деянием. Повторяю же, если есть здесь женщина, замеченная в подобном богопротивном деле и если она знает за собой вину и скверну, пусть не подходит».

Этими словами завершил он свою проповедь. А сказано это было ради его вчерашней хозяйки, чтобы заставить ее подойти и принести пожертвование, ведь как раз о ней и ходили толки, будто она наставляет рога мужу. Она же, услыхав такое, поняла, что придется ей либо потерять флорин, либо навлечь на себя еще больше упреков и еще подкрепить злую молву тем, что она осталась на месте. Хорошенько подумав, она рассудила, что уж лучше проиграть флорин, чем быть навсегда опозоренной, тем паче что все остальные женщины потянулись к реликвиям. Пошла и она, да еще постаралась протиснуться вперед, чтобы не оказаться среди последних. А уж проповедник, глядя на нее, был рад-радешенек и крепился изо всех сил, чтобы не рассмеяться в голос. Получил-таки он тот флорин, что был поставлен в заклад. Ну а когда об этой истории стало известно, сколько было смеху и как только не потешались над бедной женщиной!

Теперь вы знаете, как изворачивались наши сборщики пожертвований после обличений брата Жеана Клере. Дай бог, чтобы не явились к нам после них еще и другие, похуже прежних.