"Абрам Борисович Ранович. Античные критики христианства" - читать интересную книгу автора

Стадия, стадий - мера длины: 177,6 метров. Когда мы пришли, мы уже застали
костер, который был сделан в яме глубиною так в сажень. Было в нем много
факелов, и промежутки костра были завалены хворостом, чтобы он быстро мог
разгореться.
36. Когда взошла луна - и она должна была созерцать это прекрасное
зрелище,- выступил Перегрин, одетый по-обыкновенному, и вместе с ним были
главари киников, и на первом месте этот почтеннейший киник из Патр с
факелом, вполне подходящий второй актер. Нес факел и Протей. Каждый из них
подходил с разных сторон и поджигал костер. Сразу же вспыхнул сильный огонь,
так как было много факелов и хвороста. Герой же - теперь отнесись с полным
вниманием к моим словам - снял сумку и рубище, положил свою Гераклову палицу
и остался в очень грязной нижней одежде. Затем он попросил ладану, чтобы
бросить в огонь. Когда кто-то подал просимое, Протей бросил ладан в огонь и
сказал, повернувшись на юг (обращение на юг также было частью его трагедии):
"Духи матери и отца, примите меня милостиво". С этими словами он прыгнул в
огонь. Видеть его, конечно, нельзя было, так как поднявшееся большое пламя
его охватило.
37. Вновь вижу, как ты смеешься, добрейший Кроний, по поводу развязки
драмы. Когда он призывал дух матери, я ничего, конечно, не имел против, но,
когда он обратился с призывом к духу отца, я никак не мог удержаться от
смеха, вспомнив рассказ об убийстве отца. Окружавшие костер киники слез не
проливали, но, смотря на огонь, молча выказывали печаль. Наконец мне это
надоело, и я сказал: "Пойдемте прочь, чудаки, ведь неприятно смотреть, как
зажаривается старикашка, и при этом нюхать скверный запах. Или вы, быть
может, ждете, что придет какой-нибудь художник и срисует вас точно так же,
как изображаются ученики Сократа в тюрьме?" Киники рассердились и стали
ругать меня, и некоторые даже схватились за палки. Но я пригрозил, что,
схватив кого-нибудь, брошу в огонь, чтобы он последовал за учителем, и
киники перестали ругаться и стали вести себя тихо.
38. Когда я возвращался, разнообразные мысли толпились у меня в голове.
Я думал, в чем состоит сущность славолюбия и насколько роковым оно является
даже для людей, которые кажутся самыми выдающимися, так что нечего и
говорить об этом человеке, который и раньше жил во всех отношениях глупо и
вопреки разуму, вполне заслуживая сожжение.
39. Затем мне стали встречаться многие, идущие посмотреть своими
глазами на зрелище. Они полагали, что застанут Перегрина еще в живых, так
как накануне был пущен слух, что он взойдет на костер, помолившись
восходящему солнцу, как это, по словам знающих, делают брахманы. Многих из
встречных я заставил вернуться, сообщив, что дело уже свершено, но, конечно,
возвращал только тех, которые не считали важным посмотреть хотя бы даже на
одно место сожжения или найти остатки костра. Тогда-то, милый друг, у меня
оказалось множество дел:
я рассказывал, а они ставили вопросы и старались обо всем точно узнать.
Когда мне попадался человек толковый, я излагал голый рассказ о событии, как
и тебе теперь;
передавая же людям простоватым и слушающим развеся уши, я присочинял
кое-что от себя; я сообщил, что, когда загорелся костер и туда бросился
Протей, сначала возникло сильное землетрясение, сопровождаемое подземным
гулом, затем из середины взвился коршун и, поднявшись в поднебесье, громким
человеческим голосом произнес слова: