"Правосудие Йезма" - читать интересную книгу автора (Роуз Кевин)

                                                        Правосудие Йезма

Пролог

Заезжих купцов в Аренджуне грабили постоянно и настолько часто, что это стало обычным делом. Грабители даже не утруждали себя тем, чтобы придумать нечто оригинальное. Выждав минуту, когда «золотая» жертва оставалась в одиночестве, злоумышленник подходил к ней и, угрожая оружием, требовал отдать все ценности.

Постепенно грабители обнаглели до того, что их перестало смущать присутствие охраны: ну придется немного помахать мечом, может, получить пару-тройку ран, зато добыча с лихвой окупит все хлопоты. Правда, в таких случаях воры не выходили на дело по одному, а захватывали с собой нескольких проверенных сообщников. В общем, кик ни крути, способ грабежа не менялся. Разница, по большому счету, заключалась лишь в том, проливалась кровь или нет.

Что ж, у каждого ремесла есть свои приемы и традиции, и воровство, во всяком случае в Аренджуне, не было исключением. Так продолжалось до тех пор, пока гандер Бенто не додумался до такого интересного способа грабежа, что заслужил этим прозвище сына Бела — бога воров.

Задумка Бенто была до гениальности проста. Он втирался в доверие к купцу, потом под благовидным предлогом заводил бедолагу в глухое местечко, которых в самом Аренджуне и его окрестностях было предостаточно, а затем, убедившись, что никто ему не помешает, в одно мгновение превращался из достойного доверия, порядочного и надежного спутника в жестокого и беспощадного грабителя. Но он не приставлял к горлу своей жертвы нож, он просто красочно описывал самые зверские способы расправы, пока перепуганный до полусмерти купец сам не предлагал ему забрать свои сокровища. Одного несчастного Бенто заставил рыть самому себе могилу, с ласковой улыбкой пояснив, что так в Заморе приносят жертвы богу-пауку Затху; другого привел к заброшенной пещере неподалеку от Аренджуна и в красках и лицах описал живущих в ней упырей, а затем пообещал связать беднягу и оставить в пещере на ночь, чтобы отвратительные твари могли попировать без помех.

Изобретательность гандера, когда он брался описывать различные ужасы, ожидавшие купцов, была неистощима. Никаких упырей, естественно, в пещере никогда не было, а приносить жертвы никому из богов Бенто не собирался, поскольку давно уже решил для себя, что боги и люди ходят по разным дорогам и чем меньше эти дороги пересекаются, тем лучше. Но страх срабатывал безотказно, и жертвы Бенто сами предлагали ему любую награду, лишь бы он сохранил им жизнь и вывел их в безопасное место. Купцы с восторгом и благодарностью писали письма своим управляющим, приказывая отдать предъявителю бумаги названную гандером сумму, и лишь после этого обретали свободу. А по вечерам в притонах Лабиринта проходимцы всех мастей хохотали до упаду, слушая рассказы об очередных проделках Бенто.

Но вскоре гандер выяснил, что слава может приносить неприятности. Постепенно ему становилось все труднее и труднее осуществлять свои замыслы. О «подвигах» Бенто заговорили на всех углах, по городу поползли слухи, один ужаснее другого, и купцы, которые и без того никогда не отличались излишней доверчивостью, стали опасаться всего и вся. Осторожность начала брать верх над жадностью, и Бенто пришлось пошевелить мозгами, чтобы не лишиться доходов.

Самым трудным было завоевать расположение намеченной жертвы. Поначалу гандеру легко удавалось выдавать себя за знатока города, который любезно предлагал купцу показать все интересующие того места, но с течением времени грабитель приобрел такую известность, что глупцов, попадавшихся на этот крючок, почти не осталось. Тогда Бенто придумал иную хитрость: он нанимал нескольких бродяг, которые разыгрывали нападение на купца. Когда жертва уже почти прощалась с жизнью, появлялся неожиданный спаситель и освобождал несчастного. Стоит ли говорить, что благодарный купец начинал доверять своему спасителю больше, чем самому себе. Увы, лишь для того, чтобы впоследствии горько в этом раскаяться.

Но наступило время, когда перестала срабатывать и эта уловка, и Бенто почувствовал, что в самом Аренджуне ему больше нечего делать. Тогда он начал поджидать караваны, приближавшиеся к городу, и «обрабатывать» купцов, пока те еще не услышали городских слухов. Одним из его постоянных спутников в этих похождениях стал киммериец Конан.

Гандер впервые увидел северного варвара в одном из притонов Лабиринта — знаменитого квартала воров. В тот вечер у молодого киммерийца вышла стычка с одним из завсегдатаев — жутким верзилой, который славился как один из самых беспощадных наемных убийц.

Ни разу в жизни он не вызвал ни у кого добрых чувств, зато почти все, кто хоть однажды видел эту рожу, цепенели от ужаса. Его нанимали те, кому нужно было не просто избавиться от врага, но, заставить перед смертью вдоволь помучиться, и тот с удовольствием выполнял эту работу, наслаждаясь ею. Многие из друзей и родственников его жертв мечтали свести с ним счеты, но никому не удавалось этого сделать, хотя много раз жизнь убийцы висела на волоске. Сам он говорил, что жив до сих пор потому, что никогда не совершает ошибок, но в тот вечер допустил сразу две: первую, когда презрительно отозвался о Киммерии, а вторую — когда решил расправиться с молодым киммерийцем, которого взбесили недобрые слова о его родине.

Он был выше и тяжелее Конана и больше походил на огромную белую обезьяну, из тех, что ломают человеку кости одним объятием. По сравнению с ним киммериец, хотя и отличался высоким ростом и отличной мускулатурой, выглядел подростком, и верзила подумал, что эта драка лишь позабавит его. Но уже через несколько мгновений в глазах убийцы появился страх: он понял, что не справится с варваром. Движения Конана были быстрее дуновения ветра. Раз за разом он ускользал от ударов, способных расколоть ствол дерева, а затем одним едва заметным прыжком очутился лицом к лицу с противником. Еще мгновение — и сильные руки варвара обхватили голову верзилы и начали медленно поворачивать ее, до тех пор пока не раздался хруст шейных позвонков и в Лабиринте не стало одним наемным убийцей меньше.

Очень скоро Конан и Бенто стали неразлучны, и слава, которую они обрели благодаря своим похождениям, затмила славу всех остальных воров Аренджуна. Гандер искренне считал, что лучшего напарника найти невозможно. Киммериец выгодно отличался от прочих обитателей Лабиринта. В отличие от большинства из них он не был городским человеком, способным жить только среди каменных строений. Он больше привык к лесам и горам, а долгие переходы и ночи под открытым небом нисколько не тяготили его. Это и привлекало к нему бывшего наемника Бенто, который большую часть жизни провел в походах, сражаясь с разными армиями за неизвестных ему королей. Они оба были чужаками в этом городе, да, пожалуй, и во всем цивилизованном мире: один — потому что еще не знал его, а другой — потому что знал слишком хорошо и не видел в нем ничего привлекательного.

Глава первая

Благовонный дым поднимался из четырех кованых светильников, стоявших по углам комнаты, и тени причудливо переплетались на дорогих туранских коврах. Ковры покрывали стены, пол, низкие диваны, и лишь потолок с небольшим круглым отверстием, в которое устремлялся дым, наполнив помещение ароматами редкостных трав, не был задрапирован благородными тканями. Край полной луны заглядывал в комнату, и в ее свете призрачные клубы дыма казались тенями древних богов, которые сошли с ковров и гобеленов.

Трудно было представить более необычную пару, чем двое находившихся в комнате. Вроде бы ничто не могло свести этих людей вместе. Один явно был богатым преуспевающим купцом, привыкшим к роскошным шелковым одеяниям; по лицу второго отчетливо было видно, что с купцами он сталкивался лишь тогда, когда отбирал у них товары на глухой ночной дороге, и больше привык ночевать под открытым небом, чем возлежать на перинах. Его одежда говорила о том же: грубые кожаные штаны и куртка выглядели еще более обтрепанными рядом с мягким шелковым халатом купца. Тем не менее они разговаривали вполне мирно, и в обращении головореза к купцу даже проскальзывали нотки почтительности:

— Афшар говорит, о Энли, что прошлой ночью собаки загрызли человека. Я проверил. Один из рабов не вернулся в свою каморку. Но по остаткам костей и лохмотьям трудно судить, он это или нет.

— Лучше потерять одного раба, чем усомниться в надежности охраны, — безмятежно отозвался купец.

— Я тоже подумал об этом, и от твоего имени выдал Афшару награду как за пойманного вора.

Купец одобрительно кивнул, и, видя, что собеседник не решается продолжать, сам задал вопрос:

— Что-нибудь еще, Алрик?

Алрик помялся, но все же ответил:

— Твоя дочь, о достойнейший из купцов… Благородная Динара…

— Ну, что там натворила эта взбалмошная девчонка? — спросил отец, но в голосе его прозвучала не строгость, а, скорее, удовольствие, которое испытывает человек, наблюдая за проделками маленького котенка.

— Благородная Динара опять возвратилась домой поздней ночью.

На лице купца отразилось беспокойство.

— Ты думаешь, что собаки Афшара… — Он не договорил, но понять его мысль было нетрудно.

— О нет, нет. Она знает безопасный ход, — поспешил заверить Алрик. — Меня беспокоит другое: как бы ее отсутствием не воспользовался вор. Кто знает, может, она чересчур много рассказала своим подругам, как устроена сокровищница.

Энли облегченно рассмеялся:

— Твоя подозрительность становится болезненной, Алрик. Скоро ты начнешь подозревать, что я сам пытаюсь что-нибудь украсть у себя. Да и где вор может услышать то, о чем болтает эта девчонка? Скорее всего, она опять задержалась во дворце у сестры. Динара так скучает после ее замужества.

Алрик, которого нисколько не волновали чувства младшей дочери купца, привел последний довод:

— Но, достойнейший, когда женщина уходит одна из дома, тем более вечером… Не подобает так вести себя дочери столь уважаемого человека.

Лицо Энли внезапно стало злым.

— Не пытайся устанавливать здесь порядки, принятые в Кезанкийских горах, о достойнейший из охранников, — резко оборвал он собеседника. — Женщины Земри никогда не носили покрывала на лице, и им не требовались сопровождающие, чтобы сохранить честь своего рода. Впрочем, — добавил он, успокаиваясь, — если ты так обеспокоен, я поговорю с Динарой. Надеюсь, после этого твои опасения рассеются, как исчезает дым этих светильников. И пойми наконец: что хорошо в одних странах, не годится для других. Каждый соблюдает свои традиции, и я готов скорее отдать половину своего состояния, чем позволить, чтобы Энли — родича короля — называли отщепенцем, земрийцем, позабывшим корни…

Он не договорил. Из-за двери, скрытой ковром, на котором изображалась схватка синего тигра и золотого павлина, послышались какие-то голоса. Энли вопросительно глянул на охранника.

— Что там? — нетерпеливо спросил он.

— Наверное, еще один хозяин каравана явился с просьбой воспользоваться твоим неприступным домом для защиты своих товаров, — по-прежнему почтительно ответил Алрик, на мгновение прислушавшись,

Энли довольно ухмыльнулся. Теперь он уже был не земрийцем из древнего рода, который заботится о соблюдении традиций, он стал купцом, почуявшим немалую прибыль.

— Пойдем посмотрим, кто к нам пожаловал! — оживленно воскликнул он, вскакивая с низкого дивана.

И оба — и хозяин, и слуга — устремились ко входу встречать неожиданных гостей.

Сокровищница Энли по праву считалась одним из самых недоступных мест в Аренджуне, хотя в этом городе хватало всяких хранилищ ценностей, в которых купцы пытались сохранить свое добро. Собственно говоря, особой заслуги самого Энли в этом не было — ему помогла удача. Любой купец, хоть мельком взглянув на карту, видел, что Аренджун расположен очень удачно: город стоял на перекрестке важнейших торговых путей, главным из которых была знаменитая Дорога королей. Туранские купцы не могли его миновать на пути в хайборийские страны, а хайборийцы неизбежно останавливались в столице Заморы по пути на восток.

Жить в Аренджуне было выгодно. Но, поскольку город заслуженно имел славу столицы воров, на это решались немногие. Однако те, кому каким-либо образом удавалось обезопасить себя от грабителей, процветали в Аренджуне, сколачивая такие состояния, о каких в другом месте не могли бы и мечтать.

У купцов было всего два относительно надежных способа сохранить свое имущество. Кто-то нанимал для этой цели самих Аренджунских воров, которые охраняли и купца, и его товары. Это было довольно удобно: бывшие воры знали своих товарищей по ремеслу, их приемы и повадки и потому могли противостоять им. Однако этот способ был связан с немалым риском: во-первых, воры-охранники могли и сами обворовать купца (и толстосумы опасались не зря, ибо такое бывало, и нередко), во-вторых, отойдя от дел, они могли не знать о новых приемах бывших приятелей и прозевать воров, и, наконец, в-третьих, тех, кто предал свое ремесло, очень не любили, а потому обокрасть именно того купца, которого они охраняли, считалось среди воров очень почетным.

Был и другой способ уберечься от грабежа — заручиться поддержкой кого-нибудь из высокопоставленных особ Аренджуна. Как правило, воры не трогали дома знати, а также и тех, кто пользовался их покровительством, так как грабителей, осмелившихся посягнуть на сильных мира сего, обычно ждала очень суровая кара, и аренджунская стража сбивалась с ног, но находила их.

Этот второй способ и избрал Энли. Но, как уже говорилось, его заслуги в этом не было. Просто в одну из трех дочерей купца влюбился сын дальнего родственника короля Заморы, и Энли с радостью выдал за него дочь: и чадо удачно пристроено, и торговле в Аренджуне теперь ничто не помешает. А что может лучше согреть сердце купца, чем предчувствие хорошей выгоды! Энли даже представили самому королю, который пообещал счастливчику, что он станет самым уважаемым купцом в Заморе и ни один негодяй не посмеет проникнуть в его дом.

Однако Энли не стал слепо полагаться на обещания правителя и на всякий случай сам позаботился о своем имуществе. Он набрал ораву охранников — отчаянных бритунских головорезов, изгнанных из своих кланов, под началом знаменитого Алрика, который еще совсем недавно был некоронованным королем Кезанкийских гор. Алрик был обязан купцу жизнью, а может быть, даже чем-то большим, чем жизнь: когда-то Энли выкупил его у стигийского колдуна, который вез караван рабов для мрачных магических опытов в черных городах к югу от Стикса. Бритунский разбойник стал преданнее любой собаки и сам принес Энли клятву верности, освободить от которой его могла только смерть. А его подчиненные, изгои-бритунцы, боготворили Алрика: он был для них живой легендой. Так купец обеспечил своему дому двойную защиту: его хранили слово короля и оружие наемников.

Бритунские охранники, конечно, не знали в совершенстве «сто один способ проникновения в хранилище», как говорили жрецы бога воров Бела, которые мог бы перечислить любой замориец, но были верны и жестоки. Пойманному вору везло, если он уходил живым, а на такую мелочь, как потеря нескольких пальцев или всей руки, он уже не обращал внимания.

Безмолвными серыми тенями замирали полудикие бритунцы у дверей сокровищницы, а сам Алрик через определенные промежутки времени обходил и проверял посты. Здание, где находилась сокровищница, стояло посреди обнесенного высокой стеной сада, куда по ночам выпускали свирепых гулистанских псов-людоедов в шипастых ошейниках. Всех людей, за исключением своего воспитателя Афшара, который вскармливал их с рождения и стал для собак чем-то вроде вожака стаи, они воспринимали как добычу.

В отличие от большинства своих собратьев по торговому ремеслу Энли мог позволить себе крепко спать, не беспокоясь за сохранность своего добра. Он с успехом торговал как с южными, так и с северными странами, с хайборийским Западом и загадочным Востоком. Обычно он скупал по дешевке товары у купцов, которые добирались до Аренджуна, предварительно стращая их ужасами дальнейшей дороги и ежеминутной опасностью быть ограбленными на постоялом дворе. Не брезговал Энли и ростовщичеством, охотно давая деньги в долг под высокие проценты тем, кого обобрали по пути в Аренджун или в самом городе.

Иными словами, Энли имел все, к чему только может стремиться купец: покровительство знати, уважительное отношение, богатый дом и сокровищницу, в которой уже не хватало места для драгоценностей. Но все же самой большой радостью для него за последнее время стала не удачная сделка с кхитайским купцом, продавшим ему по смехотворной цене нефритовые украшения, достойные императора, а один из указов короля Заморы, в котором говорилось, что отныне главной задачей королевской власти становится борьба с воровством в столице.

Молодой, только что взошедший на трон король Митридатес был полон честолюбивых замыслов, мечтал восстановить величие своего государства и возродить славу древнего королевства Земри. При этом он обладал умом и талантом, которые позволяли надеяться, что он добьется успеха. Он одновременно начал вести переговоры с Тураном и с Немедией. Играя на страхе своих могущественных соседей друг перед другом, он добился того, что обе страны начали укреплять Замору как буфер между ними. Так Митридатес осуществил первую часть своего плана — Замора получила относительную независимость. Натиск туранцев приостановила угроза вмешательства немедийской армии, а пообещав Илдизу необременительную дань, Митридатес добился того, что туранская армия покинула страну.

Несколько укрепив положение Заморы среди других государств, Митридатес занялся внутренними делами. Тщательно проверив состояние казны, Митридатес понял, что правит нищей страной. Безумная расточительность его предшественников на троне и их полное равнодушие ко всему не связанному с развлечениями привели к тому, что единственным постоянным источником дохода были старые серебряные шахты, еще времен Земри. Скудные налоги с ремесленников и торговцев почти полностью уходили на выплату дани Турану. Вывод был очевиден — нужно как можно скорее оживлять торговлю.

Митридатес в отличие от большинства монархов не полагался только на свое мнение, а умел использовать опыт и знания других людей. Решив, что в торговых делах лучше всего разбираются купцы, он начал приглашать их во дворец и подолгу беседовал с каждым.

Энли не без оснований считал, что указ о борьбе с воровством принят после его разговора с королем. Незадолго перед этим допущенный на аудиенцию к монарху Энли посмел высказать мнение о том, что государство процветало бы, будь в нем сильнее развита торговля, а на вопрос короля, что же мешает этому, откровенно ответил, что торговые люди боятся Аренджуна и других городов Заморы, поскольку в них невозможно спастись от многочисленных мошенников, и лишь очень удачливый и смелый человек может отважиться торговать здесь. Эту же мысль Энли неоднократно внушал своему новому родственнику, надеясь, что тот поддержит его, а возможно, и повлияет каким-нибудь образом на решение короля.

Через несколько дней после той достопамятной аудиенции король Митридатес принял решение покончить с преступностью в своем королевстве и написал указ, который несколько дней выкрикивали глашатаи на главных площадях заморийской столицы.

Смысл указа сводился к тому, что король, проявляя заботу об интересах своего народа и видя, как страдают люди от повсеместного воровства и наглых грабежей, которые стали истинной напастью, подстерегающей каждого честного человека, объявлял войну всем преступникам, находившимся в Заморе. «Древнейшая страна стала ныне одним гигантским притоном, в которым находится место каждому мерзавцу, но не простым людям. Купцы соседних стран опасаются пересекать границы без отряда охранников. Но этому пора положить конец. Король решил сам навести порядок в своей стране, и отныне всякое воровство будет выжигаться каленым железом. Все преступники будут пойманы и строго наказаны».

Митридатес объявлял о скором создании трех новых отрядов городской стражи, которые должны заниматься исключительно преследованием преступников, подчиняясь непосредственно королю. Но, поскольку главная цель короля — не уничтожить ступивших на путь преступления, а восстановить торжество справедливости, король объявлял, что каждый пойманный предстанет перед судом, который определит меру его вины и изберет соответствующее наказание. Что касается судей, назначать и смещать их будет сам король.

Поскольку сейчас в Заморе нет справедливых законов (в чем виноваты предшественники Митридатеса), то суды будут опираться на законы, сохранившиеся со времен королевства Земри. Благодаря этому станет возможным не только обуздать преступность, но и возродить славные традиции великого королевства.

Энли заказал у писца копию этого указа и повесил ее на почетном месте в главном зале своего дома. Время от времени он перечитывал его, и в сердце купца разгоралась надежда на скорое наступление благословенных времен, когда со всех концов света в Аренджун потянутся купеческие караваны, а он, Энли, многократно увеличит свое богатство. Но, несмотря на свою радость и радужные надежды, Энли не снял охрану сокровищницы, а наоборот, всеми силами старался ее укрепить.

Глава вторая

Солнце, недавно поднявшееся над горизонтом, разливало по земле волны нестерпимого жара. Выжженная степь была подернута легким маревом. Земля растрескалась, редкие кусты пожухли без воды, трава пожелтела и высохла. Почвы Заморы никогда не были плодородными, но в этом году не выпало ни одного дождя, и степь постепенно превращалась в пустыню. Лишь на одиноком холме, где били подземные ключи, кое-как еще теплилась жизнь, но и там листья желтели и сворачивались.

Растянувшись по степи, небольшой отряд всадников неторопливо приближался к огромному валуну у подножия холма, за которым укрылись преследуемые люди. Со стороны казалось, что у всадников нет определенной цели, но время от времени кто-нибудь из них молниеносно вскидывал лук и посылал стрелу в сторону валуна. Они словно забавлялись, как забавляется кошка, играя с обреченной мышью.

Преследуемым было некуда деться: попытайся они вскарабкаться на холм, длинные гирканские стрелы не раз успели бы их настигнуть. Они понимали это, и мужественно готовились к последней схватке.

— Где, во имя Митры, он отыскал этих негодяев? Впервые в жизни вижу гирканцев в доспехах! Наверное, это в нашу честь они облачились в броню. Или я вчера этого не заметил? — Высокий светловолосый человек с покрытым шрамами лицом выглянул из-за камня и тотчас же с проклятиями отшатнулся назад, — Сколько я ни воевал в разных армиях, но такое вижу впервые. Точь-в-точь мои соплеменники-гандеры, только на конях.

Тот, к кому он обращался, был почти еще юношей, но, несмотря на молодость, производил впечатление опытного воина. Он даже не повел бровью, когда прилетевшая из-за камней стрела клюнула землю у его ног, и продолжал скидывать с себя богатые парчовые одежды, стеснявшие движения.

— Хвала Митре, хоть лучники они паршивые, — хмуро буркнул светловолосый, — Но и это тоже странно. Чтобы гирканцы не умели обращаться с луком? Впрочем, если мы полезем по склону, даже эти криворукие сумеют утыкать нас стрелами. Что же теперь делать-то?

Его спутник по-прежнему молчал. Он уже сбросил почти всю одежду и оставил только набедренную повязку, добротные кожаные сандалии и ленту на лбу, стягившую спутанные черные волосы. Вынув длинный меч, он отбросил в сторону ненужные ножны и тщательно осмотрел клинок.

Ростом он слегка уступал гандеру, но был невероятно силен, и его превосходно развитые мускулы перекатывались под гладкой кожей при каждом движении. Светловолосый напоминал быстрого жилистого волка, он же, скорее, походил на могучего льва. Пронзительные синие глаза внимательно обшаривали склон холма, вздымавшегося за их спинами.

— Что-то не очень везет нам сегодня, — проворчал светловолосый, взъерошил пятерней короткие волосы и вновь осторожно выглянул из-за валуна: — Шестеро. Скажи, Конан, у вас в Киммерии двое пеших без доспехов могут справиться с шестью тяжеловооруженными всадниками, да к тому же с луками?

— У нас не сражаются верхом, — мрачно ответил киммериец, — а лук считают оружием трусов.

— Ты не хочешь рассказать об этом тем шестерым? — усмехнулся гандер. — Откажись они от луков, мы бы забрали парочку с собой на Серые Равнины.

Конан ничего не ответил. Бросив быстрый взгляд из-за валуна, он убедился, что до схватки дело дойдет еще не скоро: по всей видимости, гирканцы предпочитали ждать, пока жара и отсутствие воды не вымотают беглецов. Он вновь начал обшаривать глазами крутой склон холма.

— Бенто, смотри! — неожиданно воскликнул киммериец, указывая рукой на склон холма, где виднелось небольшое отверстие. Это была неглубокая ниша, которую вымыли в склоне потоки дождевой воды. Но там вполне можно было укрыться от стрел, а вот гирканцам пришлось бы спешиться. Тогда появлялась надежда на победу, хотя и призрачная.

Гандер бросил быстрый взгляд на склон, и лицо его просветлело. Прищурившись, он прикинул расстояние между ними и всадниками и быстро кивнул. Ему не надо было ничего спрашивать, чтобы понять мысли своего спутника. Сумей они добраться до пещеры, у них появится возможность справиться с преследователями: лошади не смогут одолеть крутой склон, а луки станут бесполезными, да и сами гирканцы, как и все степняки, привыкшие к необозримым бескрайним равнинам, не любили и не умели взбираться на склоны. Малейший бугорок в степи они громко величали горой, а холмы Заморы, по их мнению, почти не уступали в высоте Химелийским горам. Все это пронеслось в мыслях гандера в одно мгновение, а в следующий миг они с Конаном вылетели из укрытия и, петляя, бросились к холму.

Гирканцы послали лошадей в галоп, на ходу стреляя из луков. Стрелы дождем сыпались вокруг, но гандера и киммерийца, видимо, на сей раз хранили боги, и раны их оказались весьма незначительными, даже и не раны вовсе, а так, царапины. Одна из стрел слегка задела бок Конана, скользнув по ребрам, другая срезала мочку уха Бенто, и на одежду гандера закапала кровь. Еще одна торчала в заплечном мешке гандера.

— Впервые золото спасло мне жизнь, — пробормотал Бенто, выдергивая стрелу из мешка, и осторожно выглянул наружу.

Гирканцы сгрудились у подножия холма и совещались. Добыча, казавшаяся такой легкой, ускользнула из-под носа. Но отказываться от преследования они не собирались и после короткого разговора неторопливо спешились и начали взбираться по склону…

…Бенто и Конан покинули Аренджун, чтобы найти очередную жертву. Накануне вечером на ведущей к Аренджуну дороге они встретили купеческий караван из далекой станы Меру. Весьма убедительно изобразив двух знатных путешественников, которые пострадали от разбойников, они вызвали сочувствие купца, и тот предложил им путешествовать вместе. Киммериец, разодетый в богатые парчовые одежды, выдавал себя за младшего сына немедийского нобиля, беспечно отправившегося в далекие страны, не подумав об охране, а Бенто выступал в роли его слуги.

Наметанным глазом переодетые грабители сразу же определили, где купец хранит самые ценные сокровища, и той же ночью, перед рассветом, когда крепкий сон сморил всех, кроме часовых, исчезли, обчистив походную казну каравана. Не повезло им только в одном — глава отряда охранников, старый гирканец, не поверил им и внимательно, не смыкая глаз, следил за неожиданными попутчиками. Выскочив из своего шатра, он преградил им дорогу, но тяжелый кулак киммерийца уложил смельчака на землю. Однако гирканец, закаленный в схватках, очнулся слишком быстро. Не успели воры отойти от лагеря, как за ними отправили погоню. И вот теперь, сидя в тесной нише, вымытой дождевыми потоками в склоне холма, они готовились к драке…

…Гирканцев подвела излишняя самоуверенность. Первый из них умер, едва успев добраться до ниши, где укрывались Конан и Бенто. Меч киммерийца молнией сверкнул в воздухе, гирканец попытался было парировать удар своей длинной саблей, но не успел — чудовищный удар проломил доспехи и разрубленное надвое тело покатилось вниз, к ногам его товарищей. Почти одновременно с этим Бенто, выскочив из укрытия, нанизал на острие длинного аквилонского меча второго преследователя, аккуратно вонзив клинок между двумя пластинами доспеха.

Оставшиеся четверо, рассвирепев при виде убитых сородичей, с яростью бросились вперед. Начался бешеный танец клинков. На Бенто набросились двое гирканцев, но их натиск не достиг цели. Гандер фехтовал расчетливо, не делая ни одного лишнего движения. Он отводил мощные сабельные удары, едва касаясь клинка кинжалом, зажатым в левой руке, и нападавшие словно проваливались в никуда. Потом он неожиданно нанес хлесткий удар мечом, и один из гирканцев, выронив оружие, покатился по склону, хрипя и пытаясь зажать рассеченное горло. Второй почти сразу же последовал за ним — из левой глазницы у него торчала богато украшенная рукоять кинжала. Бенто недаром долгое время служил наемником в разных армиях: сражаясь, он заботился не о красоте или честности поединка, а о результате и беспощадно расправлялся со своими врагами. Но как ни ловок был гандер, молодой киммериец успел расправиться со своими противниками еще раньше.

Конан встретил вырвавшегося вперед гирканца сокрушительным ударом меча. Но огромный детина, до глаз заросший клочковатой черной бородой, без труда парировал натиск варвара. Сталь клинка не выдержала, и в руке киммерийца остался жалкий обломок длиной не больше ладони. Любой цивилизованный человек тут же смирился бы с неизбежной гибелью или, в крайнем случае, попытался убежать. Но Конан недаром был варваром. То, что в другого вселило бы ужас, его только разозлило.

Зарычав от ярости, киммериец швырнул обломок меча во второго противника и в то же мгновение ушел от смертельного удара сабли. Молниеносным движением нырнув под клинок, он стальной хваткой стиснул державшую оружие руку гирканца и резко вывернул ее.

Послышался хруст сломанных костей. Хотя гирканец был гораздо крупнее северянина, он не мог противостоять его силе и ярости. Раздался короткий вскрик, и длинная сабля упала на землю. Другой рукой киммериец схватил обезоруженного противника сзади за шею, и, крутанув его, швырнул во второго гирканца. Оба упали. В следующее мгновение Конан уже держал в руках гирканскую саблю и был готов продолжать бой. Но, к своему удивлению, он обнаружил, что сражаться не с кем. Оба противника не поднимались с земли. Бородатый верзила тихо стонал и едва шевелился, а второй лежал неподвижно: изо лба у него торчал обломок меча, брошенный Конаном.

Киммериец обернулся и взглянул на Бенто. Взгляд холодных серых глаз гандера отстранение скользил по телам убитых, на губах играла едва заметная усмешка.

— Похоже, сегодня не такой уж и плохой день, — заметил он, вкладывая меч в ножны. — К тому же теперь у нас есть лошади, и мы без помех доберемся до Аренджуна. А этого отправим обратно к хозяину, пусть в следующий раз посылает в погоню побольше людишек. — Эй, ты! — Гандер обращался уже к гирканцу, — Скажи своему седому кагану, что он не ценит доблестных людей. Не будь у меня неотложных дел, я вернулся бы и заставил его съесть собственную шапку.

Искалеченный гирканец лишь молча скрипел зубами, не в силах оправиться от унижения. Мало того, что ему сломал руку какой-то молокосос, которого он рассчитывал отправить к Эрлику единственным ударом, теперь над ним еще и насмехались.

Бенто неторопливо подошел к оставленным лошадям, которым не суждено было дождаться своих хозяев. Он аккуратно переломал все луки, проверил, не осталось ли другого оружия, притороченного к седлам, а затем, безошибочно выбрав двух лучших лошадей, легко вскочил в седло. Конан последовал за ним. Гирканец с ненавистью смотрел на грабителей, поддерживая искалеченную руку здоровой, но не пытался даже заговорить.

— Остальных отведи назад! — крикнул Бенто. — И передай нашу благодарность достопочтенному Фарруху, или как его там. Пусть ему сопутствует удача в Аренджуне. Я как-нибудь его навещу еще разок.

Гирканец злобно сплюнул. Бенто расхохотался и направил коня в сторону Аренджуна. Бок о бок с ним скакал Конан, и копна черных волос киммерийца развевалась по ветру. К полудню они уже добрались до города.

Глава третья

Тем же вечером в одном из притонов Лабиринта двое друзей обмывали успешное дело. Украденный мешок оказался более ценным, чем они предполагали. Постоянный скупщик их добычи — жрец расположенного неподалеку от квартала воров храма бога Ану — даже не торгуясь, отвалил каждому полный кошель золотых монет. Киммериец наконец-то смог облачиться в привычное одеяние (короткую куртку из простой ткани и веревочные сандалии) и время от времени недобрым словом поминал все дорогие одежды, в которых, по его мнению, «потеешь, словно у Нергала под мышкой».

Уже немало кувшинов с превосходным туранс-ким вином были опустошены и валялись под столом, уже вертелись вокруг две смазливые потаскухи, прозрачно намекавшие, что не прочь продолжить знакомство в более уединенном местечке, а самые отъявленные мерзавцы, собравшиеся в таверне, восхищались очередным подвигом Бенто и Конана. Но эти привычные удовольствия не радовали киммерийца, и он мрачно напивался, опорожняя одну за другой вместительные чаши. Шлюхи, поняв, что сегодня друзья не настроены развлекаться, упорхнули к другим столикам, где их встречали гораздо более приветливо.

Гандер с беспокойством поглядывал на Конана, ожидая, когда же его друг заговорит о том, что его мучает. Наконец киммериец, осушив очередную чашу, отставил ее в сторону и наклонился к своему товарищу.

— Надо заканчивать с такими делами, — хмуро проговорил он.

Хотя на долю киммерийца пришлось уже не меньше двух кувшинов, говорил он вполне отчетливо, а яркие синие глаза ничуть не были затуманены винными парами.

Бенто откинулся назад и недоуменно поднял брови:

— Я не первый день знаю тебя, Конан, но никогда еще ты не отказывался пощипать толстосума, даже если случается немного позвенеть клинком. И удача всегда была на нашей стороне. Что с тобой? Какие-то паршивые гирканцы…

— Кром! — перебил его киммериец. — Ты что, думаешь, я боюсь доброй схватки?

Бенто примиряюще поднял руки:

— Я просто хочу, понять, что происходит. Может, тебя испугал указ Митридатеса?

Это была любимая шутка обитателей Лабиринта. За месяц, прошедший со дня объявления знаменитого указа, аренджунские проходимцы изрядно повеселились, под вымышленными именами вступая в новые отряды городской стражи. Король, занятый очередными дипломатическими интригами, не мог проследить за тем, как выполняется его приказ, и опрометчиво поручил это своему престарелому родственнику Бартаку. А тот, поняв, что особых выгод ему это назначение не сулит, плюнул на все и предался своему любимому занятию — чревоугодию. В итоге все три новых отряда стражи, набранные им, больше чем наполовину состояли из тех, кого должны были преследовать. Естественно, грабежи не прекратились, а наоборот, их стало даже больше. Бенто и сам как-то записался в один из этих отрядов, хотя любой стражник знал его в лицо.

Конан громогласно расхохотался. На мгновение гандеру показалось, что ему удалось развеять мрачное настроение варвара, но смех внезапно оборвался, и киммериец повторил:

— Надо заканчивать.

— Почему, во имя Бела? — взорвался гандер. Ответ его ошеломил.

— Это… — Конан замолчал, подыскивая подходящее слово, — Не делает нам чести. И слишком просто.

Впервые в своей жизни Бенто не смог ничего ответить. Он недоумевающе посмотрел на варвара, убеждая себя, что не ослышался, потом наполнил до краев широкую чашу и осушил ее одним долгим глотком.

— Мы с тобой уже не раз… — начал он, но варвар перебил его, грохнув кулаком по столу:

— Мы как два раба, которые обманывают хозяина: притворяются верными слугами, а сами норовят стащить что плохо лежит. Меня воротит от этих переодеваний, притворства и всего остального! Одно дело честно ограбить кого-то на улице или залезть в дом, а другое — прикидываться другом, а потом сбежать с кошельком. Всех забот — только побыстрее унести ноги. Это дело не для мужчин. И пусть Нергал меня заберет, если я еще раз соглашусь прикинуться чьим-то богатым сынком в парчовых одеждах! Лучше уж я выйду охотиться на ночные улицы, поджидая припозднившихся гуляк с тяжелыми кошельками.

Закончив эту необычно длинную для него тираду, варвар схватил последний кувшин и начал пить прямо из горлышка, чтобы промочить пересохшее от разговоров горло.

— Значит, по-твоему, я поступаю как раб-предатель? — медленно проговорил гандер, стиснув рукоять меча. От ярости кровь отхлынула от его лица, и оно стало еще бледней, чем обычно. — И по-твоему, я не способен на что-нибудь более достойное? Митра свидетель, я никогда не отказывался от хорошего дела. Согласен! Давай, как ты говоришь, покончим с этим. Что ты предлагаешь?

Киммериец заказал еще пару кувшинов вина и задумался. Некоторое время он сидел молча, затем распечатал принесенный кувшин и наполнил две чаши — Бенто и себе.

— Ограбить сокровищницу Энли, — спокойно сказал он.

Бенто поперхнулся.

— Иногда мне кажется, что в тебя вселился безумный бог Зарт, — с трудом проговорил он, ставя на стол пустую чашу. — Но сказанного не воротишь. Давай попробуем. А ты хотя бы думал, как это сделать?

Варвар ухмыльнулся:

— Нет. Но мы что-нибудь придумаем. Начнем прямо сегодня. Нужно посмотреть на эту сокровищницу, действительно ли она так неприступна, как рассказывают. То же самое говорили и про Башню Слона, пока не нашлись люди, решившие обокрасть ее хозяина.

Щедро расплатившись с хозяином таверны, Конан и Бенто вышли на темную кривую улочку. Вскоре они покинули переплетения улиц Лабиринта и направились к дому, который в Аренджуне знали все.

Младшая дочь Энли торопливо шла по ночной улице, едва освещенной редкими фонарями. Она уже не в первый раз возвращалась домой так поздно и никогда прежде не испытывала страха, но сегодня что-то тревожило ее. Поминутно оглядываясь, она обратила внимание, что какая-то смутная тень неотрывно следует за ней, и это напугало девушку еще больше. Она уже жалела, что не позволила возлюбленному проводить ее до дома: под защитой его клинка она, несомненно, чувствовала бы себя спокойнее.

Поздние возвращения Динары объяснялись весьма просто. Как и говорил Энли, на нее и правда сильно подействовала свадьба старшей сестры, но не потому, что ее ослепила роскошь дворца, в котором теперь жила сестра, а потому, что в тот день она впервые увидела Варданеса и влюбилась в него. Он был сотником дворцовой стражи и верным собутыльником мужа ее сестры, а потому его и пригласили на свадьбу, которую, по заморийским традициям, праздновали три дня. Высокий, хорошо сложенный, привлекательный выходец из старинного рода очаровал молодую девушку. Он ухаживал за ней с предупредительностью и вниманием, угадывая малейшее желание, и вскоре Динара окончательно потеряла голову. С тех пор они тайно встречались по вечерам, когда сотник был свободен от службы во дворце.

Варданес уверял девушку в своей любви, говорил, что хотел бы взять ее в жены, но не осмеливается просить у Энли ее руки, поскольку беден и не занимает никакого достойного положения. «У меня нет ничего, кроме благородного происхождения и верного клинка, — говорил он, — но вскоре меня должны назначить сатрапом в один из городов, и тогда я смогу прийти к твоему отцу, чтобы получить согласие на брак, и он не сможет мне отказать». Будь на то ее воля, девушка давно бы рассказала обо всем отцу в надежде добиться его согласия, но Варданес строго запретил ей делать это, если она не хочет оскорбить его.

Возлюбленному Динара доверяла все свои тайны. Не скрыла она и того, что днем отец устроил ей настоящий допрос, спрашивая, не рассказывала ли она кому-нибудь о безопасном пути к их дому. Это была узкая тропинка, по обеим сторонам которой Афшар, хозяин сторожевых собак, рассыпал порошок, состоящий из смеси пыльцы разных растений. Запах этого порошка, был единственным средством, способным отпугнуть собак. Варданес выслушал рассказ и вместе с девушкой посмеялся над подозрительностью старого купца, а потом сообщил ей, что его назначение уже одобрено королем и через несколько дней он сможет безбоязненно обратиться к Энли и просить руки его дочери. От неожиданного счастья Динара смеялась и плакала одновременно.

Но сейчас ей было не до смеха. Хотя в богатых районах даже ночью никого не грабили, слухи о бесчинствах обитателей Лабиринта докатывались и сюда. Динара поежилась и ускорила шаг. Она двигалась вдоль высокой стены, ограждавшей сад Энли, и до нужной калитки оставалось всего несколько десятков шагов. В спешке девушка не заметила двух человек, распластавшихся на стене в тени высокого дерева. Впрочем, она вряд ли увидела бы их, даже если бы пыталась обнаружить: Конан и Бенто прекрасно умели скрываться от посторонних глаз.

Подойдя к калитке, Динара постучала условным стуком. Стоявший в карауле угрюмый бритунец молча открыл, впустил девушку, затем оглядел улицу и тщательно заложил засов. Наверху два грабителя переглянулись. Теперь они знали, как проникнуть в сад.

Цепкий взгляд гандера следовал за изящной женской фигуркой, пересекавшей сад странным путем. Вот из темноты с рычанием выскочила огромная собака, но вдруг резко остановилась, словно наткнувшись на невидимую стену.

В это время на улице послышались глухие шаги и вновь раздался стук в калитку. Охранник и поздний гость обменялись несколькими фразами на незнакомом языке, и калитка вновь закрылась.

— Приветствую тебя, Алрик! — раздался голос охранника.

— Чертова девчонка, — не отвечая на приветствие, пробормотал вошедший.

Алрик был раздражен. После разговора с Энли, поняв, что купец не станет пытаться отговорить девчонку от ночных прогулок, он решил сам проследить за Динарой и теперь не знал, как поступить. Кезанкиец остановился и в задумчивости поглядел в темноту парка. Конечно, Энли не понравится, если он узнает, что его дочь путается с полунищим сотником и, скорее всего, запретит Динаре с ним встречаться. Одной заботой меньше. Но, с другой стороны, как рассказать об этом? Энли не переносил, когда кто-нибудь вмешивался в его семейную жизнь, и вряд ли будет доволен, что Алрик посмел следить за Динарой, тем более что ему никто этого не приказывал.

Алрик все еще размышлял, как поступить, когда сверху, со стены, мягко, словно леопард, спрыгнул мускулистый человек в короткой куртке и цепкие пальцы стальной хваткой сжали его горло. Дернувшись, он попытался освободиться, но Конан лишь сильнее сжал пальцы, и в глазах у Алрика потемнело. Он еще успел заметить, как высокий светловолосый гандер вытирает кинжал о труп стражника, и провалился в темноту.

Конан не понимал бритунского языка, на котором говорили охранники, но сумел расслышать имя Алрика, правой руки Энли, начальника стражи сокровищницы, человека, знавшего все входы и выходы. Киммериец взглянул на Бенто, и они поняли друг друга без слов.

Через несколько мгновений Алрик пришел в себя. Его руки были крепко связаны, во рту торчала какая-то тряпка. Первое, что он увидел, было склонившееся над ним лицо киммерийца. Рядом с ним присел на корточки другой человек, только что перерезавший горло охраннику.

Алрик замычал, пытаясь выругаться. Бенто довольно кивнул и вытащил кляп из его рта.

— Вздумаешь орать, отправишься следом за ним, — сказал он, приставляя кинжал к шее пленного. Алрик кивнул. — Хочешь остаться в живых, — будничным голосом продолжал гандер, — проведешь нас в сокровищницу, а потом выпустишь за ворота. Попытаешься поднять тревогу — увидишь Серые Равнины.

Он говорил совершенно спокойно, но Алрик ни на миг не усомнился, что гандер выполнит обещанное. Бритунец некоторое время лежал молча, потом кивнул.

— Хорошо, — сказал он.

Киммериец легко поднял его и поставил на ноги. Гандер тотчас же переместился за спину пленника, проверил веревки и плотно прижал острие кинжала к ребрам.

— Вперед, — скомандовал он.

Алрик ни мгновения не колебался бы, выбирая между ударом кинжала и предательством. Не задумываясь, он предпочел бы смерть. Ни Конан, ни Бенто не знали этого, да и не могли знать. На месте начальника стражи любой человек согласился бы спасти свою жизнь ценой чужого добра. Но Алрик был исключением.

Когда караван вез его в Стигию, он уже попрощался с жизнью. Энли выкупил его, и теперь Алрик считал, что его жизнь принадлежит купцу, и каждый прожитый день воспринимал как подарок хзяина. Но умирать просто так, чтобы доказать свою преданность, он тоже не собирался. Что это даст Энли? Он хотел заманить грабителей в дом, а потом, пусть даже погибнув при этом, изловить их, тем более что в высоком гандере он узнал знаменитого вора Бенто, внешность которого была ему хорошо известна по рассказам. Да и второй напавший на него, Конан, был не последним человеком среди аренджунских воров. Несмотря на молодость, он успел прославиться подвигами, за которые давно уже мог расплатиться головой. Поймать двух таких известных воров — об этом можно было лишь мечтать.

Алрик провел гандера и киммерийца по безопасной тропке, потом скользнул в тень, переждал, пока пройдет часовой, и отправился дальше. Обогнув дом, он кивком указал на потайной вход. Они спустились по лестнице и через несколько мгновений уже стояли у входа в сокровищницу.

Тяжелую, окованную железом дверь украшали зловещие изображения драконов. По бокам ее были закреплены два факела, которые больше чадили, чем давали света.

— Теперь развяжите руки, — сказал Алрик, — и я открою.

В ответ Бенто усмехнулся, сорвал с пояса бритунца ключи и бросил Конану.

— Пожалуй, теперь мы обойдемся без тебя, — ответил он.

— Глупцы, — прорычал Алрик, — вы разве не видите, что на двери пять скважин для ключей? Их надо открывать в определенном порядке, причем не просто вертеть ключ в замке, а делать определенное число поворотов сначала в одну, а потом в другую сторону. Если вы хоть раз ошибетесь, с потолка обрушится каменная плита и раздавит вас в лепешку.

Конан взглянул вверх. Над самой дверью висел огромный гранитный блок. Рухни он вниз, от варвара осталось бы только пятно на полу. Это, пожалуй, даже страшнее, чем чудовища в башне Слона — с теми, по крайней мере, можно было сражаться…

Бенто нехотя разрезал веревки. Алрик размял руки и взял ключи. В тишине было слышно, как с легким скрипом поворачиваются детали хитроумного механизма.

Конан настороженно озирался вокруг. Его не покидало смутное чувство тревоги. Чутье подсказывало варвару, что им чересчур легко удалось добраться до сокровищницы, проникнуть в которую пытался уже не один вор, поплатившийся за это жизнью. А колдовское приспособление, едва не отправившее его на Серые Равнины, окончательно убедило киммерийца, что дело нечисто. Не зная, откуда ожидать подвоха, он посмотрел на пол, выложенный большими каменными плитами. Одна щель между ними привлекла его внимание, и он наклонился, пытаясь получше рассмотреть ее, но в это мгновение Алрик последний раз повернул ключ и широко распахнул двери.

— Прошу! — криво усмехнулся бритунец.

Вот это да! Такого они еще не видели. Просторная комната была завалена грудами золотых монет, у стен стояли сундуки с драгоценными камнями. В середине зала возвышались несколько огромных статуй различных божеств, выполненные из золота. Драгоценности сверкали в ярком свете, который лился откуда-то сверху. Конан, занесший было ногу, отшатнулся и подозрительно взглянул на стражника.

— Откуда здесь свет? — резко спросил он.

Алрик ухмыльнулся:

— Особые линзы собирают свет луны и направляют его вниз через сложную систему окон. Это творение безумного механика Альхаира, у которого его купил Энли. Впрочем, все хранилище построено по планам Альхаира.

— Опять колдовство, — буркнул варвар.

Рядом послышался голос Бенто.

— Эй, Алрик, — тихо позвал он. — Иди-ка сюда, я хочу опять связать тебе руки. Не то чтобы я тебе не доверял, но мне так будет спокойнее.

Алрик пожал плечами и двинулся к гандеру. Проходя за спиной Конана, стоявшего у входа, он неожиданно резко толкнул его. Киммериец потерял равновесие, непроизвольно сделал несколько шагов и оказался внутри сокровищницы. В тот же миг он обернулся, выхватывая меч из ножен, но было уже поздно. Едва он пересек порог, сверху с лязгом упала толстая железная решетка.

— Нергалово отродье! — прорычал киммериец, пытаясь дотянуться до обманщика сквозь прутья.

Он видел, как Бенто выхватил меч и почти без замаха нанес хлесткий удар. Клинок распорол бок бритунца, но тот успел отскочить в сторону и, схватив закрепленный на стене факел, выставил его перед собой.

Следующий выпад гандера разрезал факел надвое. Бенто сделал шаг, занося меч для последнего удара, но Алрик метнулся к стене и нажал на выступающий камень. Плита под ногами гандера провалилась, и Бенто полетел вниз. Уже падая, он успел еще раз достать бритунца острием клинка и исчез в черном колодце. С легким скрипом плита встала на место.

Алрик криво усмехнулся и вытер пот со лба. Шатаясь, он сделал несколько шагов и встал перед решеткой. На его лице явственно читалось презрение.

— Ну что, киммерийская обезьяна, — хрипло проговорил он, — теперь можешь поиграть с побрякушками, пока я не затяну петлю на твоей шее. Я отрежу твои гениталии и скормлю собакам.

Он расхохотался и плюнул в лицо варвару.

Расправившись с врагами, Алрик на мгновение забыл об осторожности. Он не подумал, что загнанный в угол зверь становится смертельно опасным. Между прутьями решетки не смог бы пролезть и ребенок, но лезвие меча проходило без труда.

Выпад Конана оказался стремительным, словно бросок змеи. Меч вонзился в грудь бритунца и прошел насквозь. Конан повернул клинок в ране, и Алрик взвыл от боли.

— Тебя сожрут черви, прежде чем ты сможешь безнаказанно оскорбить киммерийца, ублюдок, — прорычал варвар и выдернул меч.

Алрик упал на четвереньки, не удержался и рухнул на каменный пол. Изо рта его вырывались хрип и бульканье, при каждом вздохе кровь толчками выплескивалась изо рта. Но жизнь еще теплилась в нем. Из последних сил впиваясь ногтями в щели между гранитными плитами, верный сторожевой пес пополз к выходу из подвала, оставляя за собой кровавый след.

Глава четвертая

В просторном зале с высоким расписным потолком Энли принимал гостей. Сегодня его гостеприимства попросил очередной купец, которого нагло ограбили на пути к Аренджуну. Чтобы сберечь оставшееся, достопочтенный Фаррух обратился к Энли, которого ему рекомендовали как человека, способного помочь иноземцу избежать неприятностей в этом городе.

О Фаррухе Энли был наслышан от других купцов, но встречаться им еще не приходилось. Его считали одним из самых богатых торговцев к востоку от моря Вилайет, дела с которым сулили немалую выгоду. Показывая свое гостеприимство, Энли приказал подать обильную трапезу и долго угощал гостя разнообразными яствами: съедобными моллюсками из моря Вилайет, вымоченными в пальмовом вине, язычками дроздов, загадочными кореньями с тонким пряным вкусом… И гость, и хозяин отдали должное обильным кушаньям, лениво беседуя о пустяках. Когда трапеза была окончена, начался серьезный разговор. Возлежа на удобном ложе возле низкого стола и потягивая сладкое аргосское вино, Энли благодушно вещал:

— Вскоре благодаря стараниям нашего нового короля, благородного Митридатеса, да хранят боги его и его тень, город наш станет безопасным для приезжих. Уже сейчас новые отряды стражников патрулируют улицы, и разбойники вынуждены орудовать не в самом Аренджуне, а в его окрестностях. Но скоро и туда доберется железная длань нашего повелителя.

— Радостно слышать об этом, — с некоторым недоверием в голосе ответствовал Фаррух. Он был одет на восточный манер в длинный тяжелый халат с широкими рукавами и не лежал, а сидел на ложе, поджав ноги и держа в руках чашу. — Не будет ли чересчур нескромным с моей стороны просить моего гостеприимного хозяина предоставить мне возможность лично выразить почтение этому достославному правителю и поднести ему дары? Об этом просили меня в моей стране, куда дошли вести о вашем мудром короле, который, несмотря на молодость, заслужил всеобщее почтение своими деяниями. Но прежде мне хотелось бы отблагодарить самого хозяина, который столь благородно приютил ограбленного.

Он сделал знак стоявшим позади него людям, и в зал внесли роскошный иранистанский ковер. За ним последовали и другие дары: рулон кхитайского шелка и два покрытых искусной резьбой бивня таинственных морских зверей, обитающих только лишь в холодных морях за гирканской степью.

При виде таких щедрых подарков глаза Энли широко раскрылись. Эти дары были достойны, по меньшей мере, короля. Видно, правду говорили о том, что Фаррух безмерно богат. Витиевато поблагодарив купца, замориец сообщил, что, хоть король очень занят государственными делами, он приложит все усилия, чтобы устроить аудиенцию, и надеется, что благородный Митридатес, благоволящий купцам, найдет время принять такого достойного и известного человека, как Фаррух.

Обмен взаимными любезностями продолжался еще довольно долго. Затем торговцы принялись обсуждать дела, похваляясь друг перед другом особо удачными сделками. Вдруг в коридоре послышался шум, дверь распахнулась, и на пороге возник один из бритунских охранников с обнаженным мечом в руках. Обведя зал диким взглядом, он заорал, нещадно коверкая заморийские слова:

— Грабители в доме! Алрик убит! — добавив целый букет ругательств на бритунском, которых, к счастью, не понял никто из присутствующих.

Энли вскочил со своего места, но, тут же взяв себя в руки, спокойно подошел к стражнику и начал расспрашивать о том, что случилось.

Несмотря на два ранения, каждое из которых было смертельным, Алрик умудрился выбраться из подвала. Опираясь на холодеющие руки, он прополз по коридору, затем, увидев одного из своих охранников, успел прошептать ему ослабевшим голосом последнее слово: «Бенто», и лишь после этого душа бритунца покинула тело и устремилась на Серые Равнины.

Среди охранников начался переполох. С оружием в руках они носились по дому, выискивая следы наглых грабителей. Каждый из них горел одним желанием — отомстить. Но никто не додумался заглянуть в саму сокровищницу. Все думали, что их предводитель пал жертвой грабителя, защищая с оружием в руках вход в дом.

И лишь когда они, обшарив и дом, и сад, убедились, что наглый вор успел скрыться, помощник Алрика Годтан бесцеремонно прервал разговор Энли с гостем, ворвавшись в пиршественный зал.

Оставшийся на ложе Фаррух негромко сказал:

— Видно, не так велики успехи короля, о достойнейший Энли, если и в твой дом проникают воры.

Энли вздрогнул, но удержался от резкого ответа. Повернувшись к гостю, он улыбнулся:

— Если вор и появился в моем доме, он вряд ли смог чем-нибудь поживиться. Алрик — надежный страж.

Фаррух недоверчиво усмехнулся.

— Пойдем со мной в сокровищницу, о достойнейший, — продолжал Энли, — и, думаю, ты убедишься, что в моих словах не было лжи.

Фаррух без слов поднялся и последовал за хозяином дома.

Попавший в ловушку Конан широкими шагами мерил сокровищницу, расшвыривая ногами драгоценности. Кипучая натура варвара не позволяла ему бездействовать и покорно ожидать неизбежной гибели. Он попытался выломать прутья из решетки, но даже могучие мышцы киммерийца оказались бессильны против закаленной стали. Обойдя всю сокровищницу, Конан убедился, что безумный Альхаир превратил ее в каменный мешок, из которого не могла выскользнуть даже мышь, и в очередной раз решил, что здесь не обошлось без грязного колдовства. В ярости он пожелал этому Альхаиру попасть прямиком в глотку к Нергалу и вновь попытался раздвинуть прутья решетки.

Услышав шаги на лестнице, ведущей в подвал, Конан мгновенно отпрыгнул от решетки и застыл в ожидании, держа перед собой меч и готовясь к драке. Пока он стоял на ногах и мог сопротивляться, никому его не взять. Киммериец и не думал сдаваться. По крайней мере несколько человек из тех, кто попробует его схватить, отправятся в царство мертвых.

В коридоре раздался шум голосов, и перед решеткой появился Энли в сопровождении своего гостя и отряда стражников-бритунцев. Указывая на решетку, он самодовольно рассказывал Фарруху о достоинствах своего хранилища ценностей.

— Да, мышь попалась в мышеловку! — воскликнул он, увидев киммерийца. — Это, наверное, и есть тот самый Бенто, о котором ходят разговоры по всему Аренджуну. Ну что ж, теперь он не будет наводить страх на достойных горожан. Возьмите его живым! — приказал он стражникам и нажал на пружину, которая приводила в действие механизм, поднимавший решетку.

Однако выполнить приказание хозяина оказалось не так-то просто. С яростным рычанием полудикие бритунцы устремились вперед. Они надеялись отвлечь внимание киммерийца и, оглушив его, связать.

Впереди всех с проклятиями несся Годтан, жаждавший отомстить за гибель Алрика. Он не обратил внимания на приказ Энли: единственное, чего он хотел — отнять жизнь у человека, который убил его предводителя. Широко размахнувшись, он нанес удар, способный развалить надвое камень. Однако киммериец легко парировал его и ответным ударом наискось рассек тело бритунца. Годтан был мертв еще до того, как его истекающее кровью тело коснулось пола.

Остальные действовали гораздо осмотрительнее. Пока двое из них осторожными выпадами прощупывали защиту варвара, другие пытались окружить его и набросить сеть, которую использовали для подобных случаев. Но Конан, стремительно атаковав, отправил на Серые Равнины еще одного бритунца, а затем, ловко перекатившись по полу, легко ушел от падающей на него сети. Прислонившись спиной к стене и тяжело дыша, он ощупывал глазами замешкавшихся охранников, никому из которых явно не хотелось стать очередной жертвой варвара. В его ярко-синих глазах они ясно видели свою смерть.

Конан усмехнулся и отбросил назад падавшие на глаза черные волосы. Его взгляд остановился на оторопевшем Энли

— Похоже, твои люди годятся лишь на то, чтобы заманивать других в подлые ловушки, купец, — пренебрежительно скривился он.

И тут сегодняшний гость, достопочтенный Фаррух, в очередной раз удивил хозяина. Неуловимым движением просочившись мимо оцепеневших стражников, он неторопливо, вразвалочку зашагал к варвару, держа руки в широких рукавах своего халата. Остановившись перед Конаном, он пристально посмотрел в глаза киммерийца. Тусклый взгляд его темных глаз, казалось, проникал в самые неизведанные глубины души.

Конан поневоле отвел взгляд.

— Уйди, — хрипло сказал он, — я не хочу тебя убивать. Не воюю с безоружными.

Не говоря ни слова, Фаррух стремительно вынул руки из рукавов — в одной из них оказалась короткая трубочка. Поднеся ее ко рту, он резко дунул, и в предплечье варвара вонзилась короткая стрелка.

Конан зарычал и бросился вперед, занося меч для удара, но тут же почувствовал, что тело ему не повинуется, а руки внезапно утратили силу. Он выпустил меч, и тот со звоном упал на пол. Глаза киммерийца залила чернота, ноги подкосились, и, не успев завершить шаг, он рухнул на пол.

— Что это? Ты убил его? — изумился Энли.

Фаррух, спрятав в рукав трубку, ответил с вежливой улыбкой:

— Это приспособление подарили мне в Кхитае. Маленькие стрелки пропитаны соком плодов Драконьего дерева. Проникая в кровь, он лишает человека сознания и парализует его. Это очень сильное оружие и очень полезное для мирных купцов, таких как мы с тобой. Если какой-нибудь негодяй вознамерится ограбить тебя, ты без помех можешь обездвижить его, дабы мерзавец предстал перед судом. Разреши мне подарить тебе эту безделушку, о Энли, ибо, хотя сокровищница твоя действительно превосходит прочие хранилища ценностей, лишние предосторожности не повредили еще никому.

С этими словами он, словно уличный фокусник, извлек из рукава духовую трубку и с поклоном передал ее заморийцу. Тот рассыпался в благодарностях.

— А что будет с этим? — спросил один из бритунцев, пнув сапогом неподвижного Конана. Он ничего не понял из витиеватой речи Фарруха и хотел выяснить, жив его враг или нет.

— Он пробудет без чувств еще долго, а одеревенение в членах продлится еще день-два. Это зависит от сил человека. Но думаю, что разумнее было бы побыстрее связать его или даже заключить в кандалы.

— Да, да, — торопливо закивал Энли. — Я попрошу нашего короля лично осудить этого подлеца и приговорить его к мучительной казни. Это послужит хорошим примером остальным ворам. И я, о Фаррух, постараюсь подробно описать королю, какую роль сыграло твое бесстрашие в поимке негодяя. Думаю, король будет рад. А я постараюсь отблагодарить тебя за все, что ты сделал сегодня.

— Мне не нужно никакой благодарности. Я смогу лицезреть вашего повелителя, и это наивысшая награда, — с легким поклоном ответил невозмутимый Фаррух и едва заметно улыбнулся.

Падая в черный колодец, который показался ему бездонным, Бенто успел лишь помянуть Митру в слабой надежде, что Небесный Отец не оставит его душу без покровительства. Но оказалось, что он немного поторопился взывать к милости бога. Пролетев не больше десятка локтей, гандер шлепнулся в зловонную лужу. Побарахтавшись в ней несколько мгновений, он, отплевываясь, встал на ноги.

Вода доходила ему до пояса. В кромешной тьме нельзя было разглядеть даже поднесенную к глазам руку. Сделав несколько шагов, Бенто наткнулся на стену, и, ощупав ее, убедился, что находится в пещере, созданной человеческими руками — стена была сложена из обтесанных камней

Помянув Нергала, гандер пытался понять, где же очутился по милости стража сокровищницы. Он знал, что древний Аренджун буквально изрыт подземными ходами, но еще ни разу не был в них, да и не испытывал никакого желания туда попасть. Наконец, здраво рассудив, что, где бы он ни оказался, нужно попробовать отсюда выбраться, Бенто двинулся вдоль стены, ведя по ней левой рукой. В правой он по-прежнему сжимал меч. Судя по рассказам, в подземельях, подобных этому, можно было наткнуться на все что угодно.

Пройдя несколько шагов, он понял, что выбрал правильное направление. Подземный коридор поднимался вверх, и воды становилось меньше. Вскоре она уже едва доходила до колен. В непроницаемой темноте слышались странные и порой жуткие звуки, напоминавшие то шепот, то тяжелые вздохи. Бенто успокаивал себя, говоря, что это шумит вода, но сам себе не верил.

Потом послышался другой звук, вызвавший у гандера не страх, а отвращение. Это был тонкий писк — голоса множества крыс. Через несколько мгновений он не только услышал, но и увидел их: под ногами, на уровне, пол а, словно зажглись маленькие красные огоньки. Крысы устилали подземелье, как живой ковер. Они бросились на человека, пытаясь прокусить толстую кожу сапог. Бенто отчаянно топтал их, но на смену погибшим приходили все новые и новые твари.

На мгновение гандер потерял равновесие и чуть не упал. Перед глазами у него пронеслось страшное видение: тысячи крыс набрасываются на лежащего человека и обгладывают еще живое тело, оставляя лишь белый скелет. Рассвирепев, он обрушил на крыс град ударов меча, но вскоре одумался, поняв, что лишь напрасно тупит лезвие: рассекая очередное тельце, меч каждый раз бился о каменный пол.

Бенто находился в подземелье недолго, но окружающая тьма высасывала силы. Ему казалось, что он уже долгие годы блуждает по лабиринту подземных коридоров и обречен скитаться в них до конца жизни. В отчаянии он истошно завопил, припоминая все известные ему проклятия. Вдруг где-то впереди послышался голос. Подземелье искажало звуки, между стенами металось причудливое эхо, но гандер не сомневался, что голос принадлежит человеку.

Он вновь крикнул, на этот раз обойдясь без ругательств. Ему ответили. Не обращая внимания на облепивших его ноги крыс, Бенто ринулся на звук и вскоре различил впереди красноватый свет, без сомнения исходивший от факела. Первая радость от встречи с человеком прошла, и гандер, на миг затаившись, начал двигаться вперед предельно осторожно: от человека, бродившего в таком гиблом месте, вряд ли стоило ждать чего-либо хорошего. Вероятнее всего, здесь мог оказаться Алрик или кто-нибудь из его подручных, посланных бритунцем добить вора.

Неслышно, как тень, Бенто крался по коридору, приникнув к стене, словно хотел слиться с ней. Источник света находился уже совсем рядом. Невдалеке коридор изгибался, и свечение шло из-за поворота. На мгновение гандер замер: его кольнуло какое-то смутное предчувствие. Огонь всегда живет, бьется, отбрасывая сполохи. Этот же свет, хоть и походил на свет факела, был чересчур ровным. Так мог бы светиться глаз демона, помещенный в стеклянный сосуд.

Производя не больше шума, чем падающий с дерева лист, Бенто подкрался к повороту, пригнулся и осторожно выглянул из-за стены. Лучше бы он ослеп! На ровном полу виднелась лужа зеленоватой слизи, из которой поднимался толстый, мясистый стебель чудовищного растения, увенчанный огромным кроваво-красным, словно кусок сырого мяса, цветком. От этого цветка и исходило свечение, которое он принял за свет факела. Внезапно цветок зашевелился, и до ушей гандера донесся звук, похожий на стон умирающего человека. Бенто похолодел. От растения веяло злом, оно таило в себе опасность не только его плоти, но и душе.

Гандер отпрянул от стены и попробовал заставить себя собраться с мыслями. Когда-то давно он слышал о чем-то подобном и теперь судорожно пытался вспомнить тот рассказ, почти стершийся из памяти. Из-за поворота послышался новый звук — теперь мяукал маленький испуганный котенок.

Мимо ног гандера проскочила крупная крыса и метнулась за угол, очевидно привлеченная шумом. Выглянув из-за угла, Бенто проследил за ней. Крыса подбежала к луже на полу и в нерешительности остановилась. В то же мгновение стебель растения изогнулся так, что бутон цветка оказался прямо над животным, лепестки раскрылись и втянули в себя трепещущую крысу. Послышалось чавканье, вскоре лепестки вновь раскрылись, и из цветка на пол вытекла зеленая слизь.

Бенто подавил подкатившую к горлу тошноту. Теперь он понял, с чем столкнулся. Когда-то давно, много лет назад, когда молодой гандер Бенто, сбежавший из своего селения, чтобы присоединиться к отряду Псов Войны, отправился на первую в своей жизни войну (сколько их было после этого!), Имри, старый командир отряда наемников, рассказывал во время вечернего привала о том, как ему пришлось побывать в подземельях стигийского города Сухмета, где жили растения, питавшиеся живой плотью. Им скармливали провинившихся рабов, а остальных заставляли смотреть на страдания жертв и слушать их вопли. Наемнику удалось убежать из стигийского плена и через Дарфар добраться до Аргоса. Но все пережитое глубоко врезалось в его память. Он вернулся с седой головой и без трех пальцев на левой руке, и с тех пор получил прозвище Белый Имри. Поход, ставший первым для молодого Бенто, оказался последним для Белого Имри: немедийский арбалетчик вогнал тяжелый болт ему в прорезь шлема. С тех пор Бенто не раз вспоминал рассказы командира, гадая, сколько в них было правды, а сколько — выдумки. И теперь вдруг одна из самых невероятных историй ожила перед его глазами.

Гандер попробовал пальцем острие меча, вышел из-за угла и направился к красному цветку. Растение засмеялось звонким мелодичным смехом молодой девушки. Призвав на помощь пресветлого Митру, Бенто нанес удар, в который вложил всю ненависть к этому исчадию стигийских подземелий. Отрубленный стебель вместе с цветком упал на пол, по нему прошла крупная дрожь, и Бенто услышал вопль, который был хуже любых проклятий и страшнее души чернокнижника. Казалось, само Зло изливает душу в этом звуке.

Гандер принялся кромсать мечом зловещий цветок, пока лохмотья его не усеяли весь пол. Теперь чудовище было мертво, но его лепестки продолжали тлеть зловещим красным цветом.

Вызванное ненавистью безумие внезапно покинуло гандера, оставив лишь тяжесть и чувство обреченности. Постояв немного, он нанизал на острие меча один из светящихся лепестков и двинулся дальше.

Теперь Бенто мог разглядеть коридоры, по которым шел. Их стены были сложены из древних, потемневших от времени обтесанных камней и наверху смыкались, образуя некое подобие свода, которого гандер время от времени касался макушкой. Кое-где их покрывала влага. Пол был глиняный, плотно утрамбованный. Иногда от галереи отходили боковые проходы, терявшиеся во мраке.

Гандер отметил про себя, что подземный лабиринт, без сомнения, создавался по чьему-то плану, и сразу же понял, куда попал. Он оказался в старой канализационной системе Аренджуна, созданной еще мастерами королевства Земри. С тех пор горожане давно уже забыли о ее существовании, но подземные лабиринты, оказывается, прекрасно сохранились. Это открытие вселило в Бенто надежду: в старые времена эти галереи использовались для слива нечистот, а значит, где-то был выход, через который можно выбраться наружу. Судя по всему, он находился в главном канале, куда стекала вода из других, более мелких, а значит, выход мог быть недалеко. Он продолжал шагать дальше и вскоре с удовлетворением отметил, что галерея пошла под уклон, а затем он уловил дуновение холодного воздуха, проникшего под землю с поверхности, и ускорил шаг.

Галерея закончилась неожиданно: гандер вдруг увидел, что стоит на склоне холма. Внизу виднелось давно пересохшее озеро, куда, по всей видимости, много лет назад вытекали нечистоты. За ним расстилалась сухая равнина, а в черном небе сияли крупные звезды. Растянувшись на склоне, Бенто с наслаждением вдыхал холодный ночной воздух, такой пьянящий после затхлой атмосферы подземелья. В нем чувствовался запах трав, сухой каменистой земли, тепло камней, нагретых за день солнцем, — всего того, на что он никогда не обращал внимания.

Бенто с отвращением сбросил с меча кусок зловещего цветка и взобрался на холм. Невдалеке виднелись дома окраины Аренджуна. Гандер вытер клинок пучком сухой травы, вложил меч в ножны и зашагал к городу. Нынешней ночью ему предстояло еще выяснить, что стало с киммерийцем — сумел ли он выбраться из подстроенной ловушки.

Глава пятая

Энли красочно расписывал поимку пробравшегося в его дом злодея всем знакомым, при этом более чем щедро воздавая дань смелости Фарруха, который в одиночку победил негодяя, отправившего на Серые Равнины трех лучших охранников. Действуя через своего родственника, он добился аудиенции у короля и уговорил его лично осудить негодяя, подчеркнув, что тем самым монарх выкажет свое благосклонное отношение к купеческому сословию, а это, в свою очередь, убедит весь мир, что вести дела в Аренджуне становится безопасно. Поразмыслив, Митридатес согласился с купцом. Столь благосклонно отнесся он и ко второй его просьбе — принять достопочтенного Фарруха. Затем правитель и вовсе осчастливил Энли, сказав, что суд будет происходить в его доме — там, куда так стремился наглый вор.

— Думаю, суд над этим мерзавцем не займет много времени, — сказал Митридатес, — а сразу же после этого я поговорю с твоим гостем.

Вскоре о решении короля знал уже весь город. Аренджунские купцы пребывали в восторге. За неполных два месяца действия королевского указа уже поймали нескольких самых дерзких и знаменитых грабителей, в том числе и гандера Бенто, одно имя которого внушало купцам леденящий ужас. Суд над гандером должен был состояться через три дня, перед самым праздником середины лета. И судить его намеревался сам король, чтобы всем остальным мерзавцам в Аренджуне было над чем подумать.

На постоялых дворах шепотом передавались рассказы о тех издевательствах, которым подвергались жертвы Бенто. Говорили, что гандер снюхался с черными магами и скармливает убитых исчадиям Зла. И хотя никто не мог сказать, что видел это собственными глазами, страшные преступления Бенто считались само собой разумеющимися, а то, что не осталось свидетелей — вполне закономерным, ведь никто еще не возвращался с Серых Равнин.

Правда, было неясно, откуда стали известны такие ужасающие подробности, но этим вопросом никто не задавался. Никого не смущало и то, что пойманный, по слухам, вовсе не походил на гандера. Бенто был худым, жилистым и светловолосым, в то время как попавшийся вор, наоборот, имел отлично развитые мускулы (худым его не назвал бы даже отчаянный враль) и копну длинных черных волос. Но робкие замечания немногочисленных скептиков заглушал дружный хор голосов, проклинающих гандера, которому ничего не стоило изменить свой облик. В этом видели лишь очередное доказательство его виновности.

Сам Бенто, услышав рассказы о том, что его поймали и скоро будут судить, лишь мрачно хмыкнул. В другое время он не упустил бы возможности от души посмеяться над этим, а то и явился бы к одному из купцов, изображая призрака, но сейчас его больше волновала судьба приятеля. Неписаный кодекс чести воровской общины Аренджуна требовал приложить все усилия, чтобы освободить товарища, и мысли гандера были заняты только этим. Но чем больше он размышлял, тем более невозможным представлялся ему побег.

А невольный виновник всей этой суеты в это время сидел, скованный по рукам и ногам, в подвале дома Энли.

Под действием яда Конан пробыл без сознания до середины следующего дня. Очнувшись, он сначала не мог понять, что с ним происходит — то ли долгое беспамятство, то ли яд, которым была пропитана отравленная стрела, стали тому причиной. Он попробовал пошевелиться, но едва смог двинуть рукой. Осмотревшись, киммериец увидел, что сидит в маленькой сырой клетушке, которую освещал единственный факел, закрепленный на противоположной стене. Окон не было: а в углу виднелась прочная, окованная железом дверь.

Он вспомнил схватку с охранниками в сокровищнице. Когда купец, облаченный в широкий халат, выпустил в него отравленную стрелу, Конан не сомневался, что вскоре предстанет перед лицом Крома. Но, видимо, его решили взять живым, чтобы вдоволь поиздеваться, прежде чем убить. Варвар знал: многие цивилизованные заморийцы таким образом мстят грабителям за свой постоянный страх. Но он не был бы самим собой, ожидай он покорно мучительной смерти. При рождении Кром вдохнул в него волю к жизни для того, чтобы он мог противостоять ударам судьбы. И даже если ему суждено умереть под пытками, он до последнего мгновения не оставит попыток вырваться из рук палача.

С трудом поворачивая голову, киммериец обнаружил, что на руках и ногах его надеты кандалы. Тяжелая железная цепь, обвитая вокруг пояса, была прикреплена к стене. Тюремщики не позаботились кинуть пленнику даже связку соломы, и всей кожей варвар ощущал сырость пола и стены.

Чтобы размять мышцы, совсем онемевшие от яда и долгой неподвижности, он начал сгибать и разгибать руки. Для варвара не было ничего хуже беспомощности, и он изо всех сил пытался вернуть своему телу силу и гибкость. Но оцепенение не проходило. Несмотря на все усилия, Конан добился лишь того, что смог едва шевелить руками и ногами. Движения были странно медленными, вялыми, словно в кошмарном сне. Выдохшись окончательно, он прислонился спиной к стене и прикрыл глаза. В это мгновение открылась дверь и в комнату вошел один из охранников-бритунцев. Конан притворился спящим, но сквозь ресницы внимательно следил за вошедшим. Если тот приблизится вплотную, у киммерийца появится надежда на спасение.

Стражник бросил опасливый взгляд на скованного варвара, поставил на пол глиняную миску с водой и подвинул ее к пленному концом копья, оставаясь вне пределов досягаемости могучих рук киммерийца. Затем бросил на пол несколько лепешек и кусок жареного мяса и вышел, осторожно прикрыв за собой дверь.

При виде еды киммериец внезапно почувствовал зверский голод. Не дожидаясь, когда стражник уйдет, он дотянулся до мяса и впился в него зубами. Поев, он устроился поудобнее (насколько позволяли цепи) и уснул.

Он проспал весь день и последовавшую за ним ночь, а проснувшись, почувствовал себя вполне свежим. Действие яда окончательно прошло: сознание стало ясным, а тело — послушным.

Проверив прочность цепей, Конан убедился, что сковавший его человек потрудился на совесть: все звенья были прочными и ни одно не поддавалось титаническим усилиям могучих мышц. Он продолжал свои попытки освободиться, наполняя камеру звоном цепей, когда к нему явился новый посетитель.

В сопровождении стражника в дверном проеме возник Фаррух, облаченный в тот же самый халат, что и накануне. Приказав охраннику выйти, он уселся на принесенный стул. Темно-карие глаза встретились с ярко-синими. Как и в прошлый раз, Конан почувствовал странную гипнотическую силу, таившуюся в этом взгляде, но сейчас купец проиграл безмолвный поединок. Будто задумавшись, он отвел глаза.

Прерывая затянувшееся молчание, Фаррух медленно произнес:

— Ты мне нравишься, варвар. Ты силен и отважен. Я могу помочь тебе избежать мучительной и позорной смерти в руках палача. Конечно, тебе придется заплатить.

В глазах Конана появился интерес:

— Ты можешь меня освободить? Как?

— Способов много, и тебе незачем о них знать. Достаточно того, что ты сохранишь жизнь. Ну так как, согласен?

— А что потом?

— Жизнь, которая не снилась многим из богачей этого мира. Даже в Чертогах Митры не увидишь большей роскоши и великолепия. Ты будешь жить в прекрасном месте, в саду, сравниться с которым не могут даже легендарные сады царицы Семирамис. Самые красивые женщины будут рады выполнить любое твое желание. Попав туда, ты сможешь должным образом оценить наше могущество.

— И где же этот твой сад? — задал еще один вопрос Конан.

Он тянул время, пытаясь понять, зачем понадобился этому лису в шелковом халате. Одного взгляда на Фарруха было достаточно, чтобы стало ясно: этот человек ничего не делает просто так. Немного поколебавшись, купец ответил:

— Тебе незачем знать это. Но я могу сказать, что в горах Кофа еще сохранилось достаточно замков сыновей Йезма.

— Сыновей кого? — удивленно переспросил варвар.

Фаррух снисходительно улыбнулся:

— Ты слышал имена разных богов: Нергала, Деркэто, Сета. Но ты, как и многие другие, не знаешь высшего бога, по сравнению с которым все они — лишь отражения, проявления единого Начала. Люди не задумываются об этом. Глупцы! Они поклоняются раскрашенным деревяшкам или медным идолам и думают, что благодаря этому заслужат одобрение могущественных существ. Но сами эти существа немногим отличаются от кусков дерева. Они лишь слуги, подчиненные какой-нибудь идее, как собаки у трона своего повелителя Йезма. Он создал их, вдохнул в них жизнь. И так же, как тело не может двигаться без указаний разума, эти божества ничтожны без оживляющего их Начала — Йезма. И только мы, сыновья Йезма, служим не ящерице или змею, а Духу.

Конан почти ничего понял из рассуждений своего посетителя. Разговоры о богах никогда не интересовали его, и он решил выяснить кое-что конкретное.

— Так кто вы такие, разорви тебя Нергал, и что вам нужно? Вас что, выродило само это Начало, и вы хотите, чтобы змеепоклонники-стигийцы и все остальные подчинились ему?

— Йезм не нуждается в жертвах на алтарях, ему нужно служение. Многие люди поклоняются Митре или Сету, но служат нашему Отцу и Магусу — первому из его сыновей на Земле. Важны не их мысли, а дела, которые они совершают. Давно, еще до Катастрофы, изменившей границы моря и суши, когда на земле существовали другие государства — Валузия, Атлантида, Грондар, — появились мы, общество Сокрытых. Люди и тогда в своем невежестве поклонялись разным богам, и только мы чтили Йезма. Властители всех стран вместе с жрецами преследовали нас, и мы прятались в горах, благодаря чему выжили в дни Катастрофы и сохранили свои знания. С тех пор мы и живем в таких замках, скрываясь от глаз непосвященных. Власть наша тем сильнее, чем меньше известность. Мы появляемся неожиданно и наносим удары тем, кто нам противостоит. — Фаррух вскочил с места и начал взволнованно расхаживать по тесной комнатке. — Многие правители разных стран пытались бороться с нами и погибли. Скоро земли, находящиеся под властью Магуса, сольются в империю, более величественную, чем забытая Валузия, и более могущественную, чем древний Ахерон, а люди, живущие в ней, даже не заподозрят, что стали слугами Йезма. А ты можешь занять в ней достойное место как преданный член нашего братства.

— Ну что ж, хорошо, — пробормотал Конан, на которого не произвели никакого впечатления слова о будущем могуществе. — Но ты не сказал главного: что потребуешь взамен?

— Немного. Иногда ты будешь выполнять поручения своего хозяина. От тебя требуется лишь одно — преданность нашему отцу Йезму.

— Какие поручения? — спросил киммериец, скрипнув зубами при слове «хозяин».

— Убивать тех, кого прикажут. Сейчас ты используешь только малую часть своих возможностей. Мы дадим тебе лучшее оружие, самые изощренные яды, подготовим тебя…

Фаррух, оживленно жестикулируя, широкими шагами расхаживал по комнате. Конан следил за ним терпеливым взглядом хищника, и, когда купец оказался рядом с ним, могучие руки киммерийца метнулись вперед и стиснули его горло.

— Пожалуй, я действительно смогу освободиться с твоей помощью, — прошептал варвар. — Позови охранника и прикажи ему снять кандалы и выпустить нас из дома. Иначе я сломаю тебе шею. Как только я окажусь в безопасности, отпущу тебя.

В глазах Фарруха не появилось и тени страха. Он посмотрел на Конана и коротко кивнул. Сразу же после этого киммериец почувствовал легкий укол в живот. Фаррух, неуловимым движением вывернувшись из внезапно ослабевших рук варвара, отошел в другой угол комнаты.

— Об этом я и говорил тебе, — усмехнулся он. — Ты сможешь справляться с людьми так же легко, как я с тобой. Тебе не будет угрожать никакая опасность, если ты не отступишь от наших указаний. Теперь ты понимаешь, что я предлагаю силу, которую ты не мог даже вообразить? Что ответишь?

— Наклонись, я не могу говорить громко, — прошептал варвар, делая вид, что теряет силы. Он был в ярости: свобода, казавшаяся такой близкой, вновь ускользнула от него, — но оставался холодным и спокойным.

Фаррух подошел и нагнулся. В тот же миг кулак варвара устремился вперед. Собрав все силы, преодолев тяжесть цепей и онемение, вызванное уколом йезмита, киммериец смог дотянуться до купца.

— Вот мой ответ! — заорал он.

Фаррух отлетел в сторону и едва сумел удержаться на ногах. Он выплюнул на ладонь выбитый зуб и посмотрел на киммерийца.

— Я мог бы убить тебя сейчас, — прошипел он, — и смерть твоя была бы страшна и мучительна. Но Йезму нужны верные слуги. Если ты передумаешь, охранник позовет меня. Если же нет, я позабочусь о том, чтобы ты умирал долго. — И тихо, словно призрак, он выскользнул из камеры.

Оставшиеся до суда два дня Конан провел в одиночестве. Лишь изредка заходивший охранник приносил ему еду. Самым мучительным для киммерийца была полная беспомощность, невозможность что-либо сделать. Он не впервые оказывался в цепях, но каждый раз ему удавалось освободиться. Теперь же его усилия ни к чему не приводили. Он напрасно пытался вырвать из стены крюк, к которому крепилась обмотанная вокруг пояса цепь, тщетно напрягал могучие мышцы, надеясь разорвать кандалы, тер звенья цепи, чтобы ослабить их — по всей видимости, Энли постарался сделать все возможное, чтобы его пленник не обрел свободу.

Киммериец почти не думал о предстоящей казни. Жизнь рано или поздно должна окончиться, и главное — достойно принять смерть. Его мучило другое — он не сможет умереть так, как подобает воину. Петля или топор палача — позорная смерть… Но, может быть, удастся захватить с собой хоть кого-нибудь из тюремщиков?

Глава шестая

Митридатес уже раскаивался в том, что согласился лично осудить на казнь пойманного Энли вора. Написав свой знаменитый указ, он и не думал, что так сложно будет воплотить его в жизнь. Сложности возникали на каждом шагу, даже там, где, казалось, ничто их не предвещало. Выяснилось, что поймать грабителя — это всего лишь начало дела. Гораздо труднее было осудить, соблюдая древние законы королевства Земри.

Прежде чем отправиться к Энли, король пригласил к себе придворного архивариуса, которому поручили разыскать древние папирусы и кратко изложить их суть, и долго беседовал со стариком, пытаясь разобраться в хитросплетениях законов. Но все тонкости, казавшиеся архивариусу вполне очевидными, упорно не укладывались в голове Митридатеса. Пару раз он подумал, что гораздо проще было бы приговорить вора к казни, не выясняя, когда, как, зачем и почему тот совершил преступление. Но старый архивариус тут же начинал долго и утомительно рассуждать о необходимости установить вину и выбрать соответствующее ей наказание. Наконец король не выдержал:

— Какая разница, когда он решил забраться в сокровищницу? Все равно он вор и заслужил смерть!

— Дело в том, — снова начал терпеливо объяснять архивариус, — что время возникновения его замысла должно, как говорится в законе, повлиять на назначаемое судьей, то есть Вами, мой король, наказание. Так, если он долго и тщательно пытался проникнуть в хранилище ценностей, хитроумно преодолевая всяческие трудности, его нужно будет приговорить к позорной смерти через повешение, а если в этом ему помог счастливый случай, то смерть через отсечение головы окажется более уместной. А если он вовсе не замышлял кражу, а проходя мимо, случайно увидел открытую сокровищницу и, не удержавшись, схватил какую-либо ценную вещь, то вполне можно ограничиться отсечением руки…

У Митридатеса голова пошла кругом.

— Как, во имя всех богов, он мог увидеть открытую сокровищницу, проходя мимо? Чтобы в нее попасть, он убил человека!

— Прошу простить меня, мой король. Я увлекся и несколько отошел от темы нашего разговора. Что же касается пойманного вора, то необходимо…

Но старику не дано было закончить изложение мудрых мыслей, почерпнутых в древнем трактате. Отчаявшись что-либо понять, Митридатес неожиданно прервал его:

— Когда я завтра отправлюсь в дом к Энли судить этого вора, ты пойдешь со мной и будешь подсказывать, что именно нужно выяснять на суде, чтобы с точки зрения законов суд прошел безупречно. А затем изложишь все найденные тобой законы так, чтобы их можно было прочесть, не ломая головы. Иди и готовься.

Архивариус с поклонами удалился, а Митридатес, глядя на закрывшуюся за ним дверь, впервые подумал, что мысль использовать древние законы оказалась не столь удачной, как он ожидал.

Каждый выход короля из дворца превращался в праздничное шествие. К свите тотчас же присоединялись зеваки, нищие вертелись под ногами, клянча милостыню, а просители, которым не удалось добиться аудиенции, использовали представившийся случай, чтобы передать кому-нибудь из вельмож свои петиции. И каждый раз Митридатес надеялся, что этого удастся избежать. Царившая вокруг суета утомляла и раздражала его.

Столпотворение произошло и тогда, когда король отправился в дом Энли, чтобы осудить пойманного вора и показать всей стране и всему миру, что в Заморе наконец стали сурово наказывать за грабеж. Но на этот раз толпа состояла главным образом не из нищих попрошаек, а из почтенных купцов, приветствовавших своего короля. Митридатес заранее объявил, что на суде не будет зрителей, но многие настолько жаждали увидеть пресловутого Бенто, что всеми правдами и неправдами стремились проникнуть в дом Энли. Поэтому часть купцов смешалась со свитой и просочилась внутрь. Митридатес, заметив это, нахмурился, но ничего не сказал: в самом деле, не приказывать же охране разгонять достойных граждан древками копий, а по-хорошему они не уйдут.

В толпе, последовавшей за свитой короля в дом Энли, никто не заметил никому не известного купца — высокого жилистого мужчину со светлыми волосами, стальным взглядом серых глаз и иссеченным шрамами лицом.

Бенто и сам не знал, что собирается делать. Проникнув в дом, он отделился от основной толпы, двинувшейся в сторону комнаты, где должен был состояться суд, и нырнул в один из боковых коридоров. Он надеялся обнаружить место, где держат киммерийца, прежде чем его выведут оттуда. А если не получится — придется придумать что-нибудь другое.

Он тихо, словно тень, проскользнул по коридору и повернул направо, в сторону, противоположную той, куда двигались все. В коридоре ему попалось несколько слуг, которые удивленно посмотрели ему вслед. Бенто ощущал, что времени осталось совсем немного: кто-нибудь из слуг, более сообразительный, чем другие, непременно поднимет тревогу. У него мелькнула мысль схватить одного из них и выведать, где держат варвара, но он сразу же отказался от нее: скорее всего, они ничего не знали, а тратить время попусту он не мог. И здесь ему улыбнулась удача — навстречу по коридору шел один из бритунских охранников.

Из оружия Бенто взял с собой только спрятанный под одежду кинжал. Он мгновенно достал его и приготовился пустить в дело. Ничего не подозревающий бритунец шагал вразвалку и не успел даже удивиться, когда неожиданно почувствовал на своей шее холодное прикосновение стали.

— У меня всего один вопрос, — прошептал ему в ухо Бенто. — Где сидит пойманный вами вор? Если соврешь — ты покойник.

Острие кинжала слегка прокололо кожу. Бритунец промычал что-то, соглашаясь. Бенто убрал кинжал, и охранник начал рассказывать, как пройти к камере.

— Пойдем, покажешь, — оборвал его гандер. Они прошли по коридору, спустились по лестнице, несколько раз повернули и остановились. В темных подвальных переходах не было окон, а на стенах висели редкие факелы, которые, казалось, лишь сгущали темноту. Охранник знаками показал, что надо держаться потише.

— Он сидит в камере за следующим поворотом, — прошептал бритунец. — Перед дверью — охрана.

Бенто аккуратно вытащил меч из ножен охранника и, не говоря ни слова, прыгнул вперед. Охранник перед дверью не успел бы и глазом моргнуть… Но в коридоре никого не было. Бенто рванулся назад и едва успел схватить своего убегавшего пленника.

— Ты обманул меня, сын Нергала, — тихо прошипел он, занося меч.

— Нет, клянусь тебе, он был здесь… Пока его не увели на суд! — закричал бритунец, видя только медленно опускавшийся клинок и отрешенный взгляд гандера, устремленный вдаль.

Внезапно Бенто опустил меч. План спасения киммерийца возник у него в мозгу неожиданно, как вспышка. Это была безумная идея, но только она и могла принести успех. Отойдя от скорчившегося на полу бритунца, Бенто выдернул один факел, а затем носком сапога ткнул своего пленника:

— Вставай! Покажешь, где у вас хранится оружие. И побыстрее.

Для суда Энли выбрал самый большой зал своего дома, и он едва вместил всех желающих присутствовать на королевском суде. Высокие окна, выходившие в сад, были раскрыты, и легкий ветер время от времени колыхал ткани, которыми были задрапированы стены. Длинные скамьи, внесенные в зал по приказу купца, были заняты, люди толпились у стен, вытягивая головы, чтобы получше разглядеть необычное представление.

Митридатес занимал стоявшее на возвышении кресло. Вокруг него стояли молчаливые телохранители, а возле возвышения расположился небольшой отряд дворцовой стражи под командованием сотника Варданеса. Рядом с королем пристроился незаметный старик-архивариус. Снизу у возвышения расположились самые достойные из присутствующих. Ближе всех к помосту на невысоких скамеечках сидели хозяин дома и его гость, за два дня ставший настоящей легендой Аренджуна. У самого подножия лестницы, поднимавшейся к королевскому креслу, было приготовлено место для преступника.

Стоило королю сесть, все голоса в зале затихли. Митридатес поднял руку и приказал ввести вора. Киммериец появился в зале в сопровождении четверых охранников, подталкивавших его тупыми концами копий. Опасаясь силы варвара, с него не сняли оковы, и он передвигался короткими шажками, держа на весу цепь от наручников. Откинув назад голову, чтобы длинные волосы не закрывали глаза, он гордо посмотрел на короля.

Увидев пленника, Митридатес невольно восхитился. Он думал, что пойманный вор — грязный оборванец, наглый и ничтожный. Но перед ним стоял молодой человек с отличными мускулами, который не уступал даже лучшим бойцам Заморы — телохранителям самого Митридатеса. Однако еще больше короля поразило достоинство, с которым держался грабитель. Он стоял спокойно, и во взгляде его не было ни страха, ни вызова. При виде короля он слегка наклонил голову — так равный приветствует равного.

— На колени перед королем, негодяй! — Стоявший сзади стражник сильно ткнул варвара в спину.

С таким же успехом он мог бы попытаться сдвинуть с места скалу. Он подскочил к пленнику и ударил его сзади по ногам, но не рассчитал расстояние. Молниеносно повернувшись, варвар хлестнул его тяжелой цепью, и оглушенный стражник свалился на пол.

Остальные три охранника кинулись на Конана, но Митридатес, привстав с кресла, остановил их:

— Пусть стоит. Достоинство короля не пострадает от этого.

По залу пробежал удивленный шепот. Конан с интересом посмотрел на говорившего. Король Заморы, молодой, едва старше киммерийца, выглядел зрелым человеком, а в его взгляде читалась древняя мудрость земрийцев. Как и все заморийцы, Митридатес был смугл, невысок, черноволос, но при этом в отличие от многих обитателей Аренджуна весьма ладно сложен.

Сев в кресло, Митридатес пошептался с архивариусом и, как требовал ритуал, громко произнес:

— Назови свое имя, обвиняющийся в воровском проникновении в дом честного купца Энли и убийстве одного из его слуг.

Варвар промолчал, хмуро глядя на короля.

— Ты отказываешься отвечать? — спросил король.

— Пока на мне надеты цепи, я не скажу ни слова, — мрачно ответил киммериец.

Митридатес вновь наклонился к архивариусу и ядовито прошептал:

— И как же его можно осудить согласно закону? Старик поразмыслил и торжественно сообщил:

— Пока он не осужден, его нельзя признать вором. Поэтому нужно снять цепи. Он пока свободный человек.

— Не напиши я этот указ, — пробормотал Митридатес, — давно бы уже покончил со всеми ворами Аренджуна.

Он поднялся и, чувствуя себя полным идиотом, торжественно провозгласил:

— Поскольку обвиняемый еще не уличен в воровстве, его нужно освободить от цепей. Впоследствии, если выяснится, что он виновен, его закуют вновь.

По залу пронесся вздох недоумения. Наклонившийся к королю Энли тревожно прошептал:

— Разреши сообщить тебе, мой король, что этот страшный человек убил трех моих лучших охранников. Как только его освободят, он может скрыться…

Митридатес и сам думал о том же. Он подал знак своим телохранителям, и четверо из них тотчас окружили варвара. Пока приглашенный кузнец сбивал с Конана цепи, не утруждая себя при этом заботой о страдающей плоти киммерийца, в зале царила тишина. Наконец кузнец закончил свою работу. Конан принялся разминать руки, искоса поглядывая на новых охранников. Это были опытные бойцы. Они стояли спокойно, почти расслабленно, но варвар сразу понял, что за внешней расслабленностью скрывается отличная выучка. Двое небрежно, словно игрушки, держали свои арбалеты, но короткие хищные стрелы смотрели прямо на Конана. Двое других так же небрежно опустили руки к висевшим у пояса мечам. Это спокойствие ясно говорило, что они не опасаются безоружного пленника, несмотря даже на славу жестокого убийцы, которая идет об этом человеке. А Конан тем временем прикидывал, как вырваться из-под охраны. Его вывел из задумчивости голос короля:

— Теперь цепи с тебя сняли, и я повторяю свой вопрос. Назови твое имя.

— Меня зовут Конан из Киммерии, — холодно ответил варвар.

К его изумлению, в зале послышались недоуменные возгласы, крики. Кое-кто, вскочив на ноги, грозил ему кулаком. В гуле голосов Конан различил слово «ложь» и заметил, как нахмурился Митридатес.

— Не думай, что, выдавая себя за другого человека, ты избежишь кары. — Голос короля был суров и непреклонен. — Свидетели говорят, что твое имя — Бенто и ты известен как грабитель всему городу. На твоей совести дерзкие ограбления множества достойных купцов. Поговаривают также, что ты совершаешь свои злодеяния с помощью магии колдунов Черного Круга. Что ты можешь ответить на это?

— То, что уже сказал, — угрюмо повторил варвар, и в его голосе послышалась ярость. — Меня зовут Конан из Киммерии, и пусть тот, кто обвиняет меня во лжи, подойдет ко мне поближе, чтобы я мог дотянуться до него. Я не стыжусь своего имени.

Архивариус наклонился к королю и зашептал ему прямо в ухо:

— В одном из пергаментов с законами говорится, что если в преступлении обвиняют одного человека, а перед судом предстает другой, то нужно отложить суд и найти того, которого обвиняют.

— А с этим что делать? — также шепотом спросил Митридатес, и что-то в его голосе не понравилось старику.

Он замялся:

— Или отпустить его, или на следующем суде обвинять уже его, а не Бенто.

— Отпустить? — переспросил король, — После того, что он убил двух человек и пытался ограбить сокровищницу?..

Архивариус развел руками:

— Так говорится в законах Земри…

— К Сету в пасть все законы Земри! — яростно зашептал король. — Так ты, значит, не Бенто, — обратился Митридатес к Конану, — но ты же не будешь отрицать, что проник в этот дом и пытался обокрасть сокровищницу, убив при этом троих охранников?

— А зачем мне это отрицать? — удивился киммериец.

В это мгновение архивариус наклонился к Митри-датесу и вновь что-то зашептал ему на ухо. Король кивнул.

— Объясни, зачем ты это сделал, — сказал он.

— Как зачем? — не понял Конан.

— С какой целью ты проник в сокровищницу? Что ты хотел сделать в ней?

— А что можно делать в сокровищнице? — пожал плечами киммериец.

В зале раздался смех.

— А ты знаешь, что тебе грозит за воровство?

— Какая разница?

— Сообщаю тебе, что воровство карается смертью. Ты понимаешь это?

— Я не понимаю только, почему вы так долго ждали, чтобы казнить меня?

— Я тоже, — вполголоса заметил Митридатес. — Итак, ты сознался в своем злодеянии и я, король Заморы, приказываю…

Он не договорил. От дверей к центру зала стремительно бежал высокий чернобородый гирканец со сломанной рукой, примотанной к туловищу. Королевские телохранители приготовились пустить в ход оружие. Конан узнал гирканца — это был воин, которому он несколько дней назад сломал руку, убегая от погони, и решил, что гирканец собирается отомстить. Но гирканец, даже не взглянув в его сторону, бросился на колени перед королем.

— Прошу справедливости! — закричал он, путая гирканские и заморийские слова. — Великий король, не позволь злодеям уйти безнаказанными! Прошу тебя явить свою милость и покарать убийцу!

— Твое дело так срочно, что ты осмеливаешься перебивать короля? — гневно нахмурился Митридатес.

К гирканцу уже вернулось самообладание, и он заговорил более спокойно:

— Прости меня, мой король. Я не смог удержаться, увидев в зале подлого убийцу, виновного в гибели многих людей.

— Думаю, что твои слова окажутся лишними. Я уже вынес приговор. Но чтобы не осталось сомнений в его справедливости, говори, — приказал король.

Гирканца, казалось, что-то смущало. Он огляделся и только теперь заметил и узнал Конана, окруженного охранниками.

— Ты судишь этого человека, — начал он. — Не знаю, за что, но уверен: ты еще не знаешь всей его вины. Он злоумышлял не только против имущества моего господина, но и против его жизни. Допроси его, и услышишь имена остальных участников заговора. Несколько дней назад, когда наш торговый караван приближался к Аренджуну, на дороге мы встретили двух человек. Они сказали, что их ограбили разбойники. Хозяин каравана распорядился взять их с собой. Но той же ночью они скрылись, захватив с собой сокровища купца. Одним из этих воров был тот, кто сейчас стоит перед тобой. Меня и еще пятерых охранников послали в погоню. Не буду рассказывать подробно, но из всех наших я один остался в живых, хотя у меня была сломана рука. А когда я вернулся обратно, то увидел, что все мои товарищи убиты. Пока эти двое отвлекали нас, на караван напали и истребили всех: и купца, и охранников.

— Ты, паршивый пес! — загремел внезапно Конан, заглушая голос гирканца. — Придержи язык, или я вырву его! Я оставил тебе жизнь, а ты решил оклеветать меня!

Гневный крик короля прервал его. Один из стражников ткнул киммерийца в спину древком копья. Конан в ярости обернулся, но это чуть не стоило ему жизни: на расстоянии волоса от его горла замерло острие меча, а остальные стражники уже приготовились всадить в него стрелы. Глухо зарычав, киммериец вновь повернулся лицом к королю. Краем глаза он заметил, что Фаррух начал потихоньку, незаметно придвигаться ближе к возвышению, на котором стояло кресло короля. Митридатес кивнул, разрешая говорить.

— Увидев меня, они пустились в погоню, чтобы уничтожить, — затараторил гирканец. — Меня спасло только то, что в поводу я вел трех лошадей. Убийцы преследовали меня целый день. Я оказался в незнакомой местности, среди этих проклятых холмов, и несколько дней добирался до Аренджуна, а добравшись, поспешил к Энли, так как знал, что именно здесь собирался остановиться Фаррух, и увидел, что разбойник уже пойман и предстал перед королевским судом.

На мгновение в зале повисла тишина. Все почувствовали: гирканец сказал что-то важное, но никто не мог сразу понять, что именно. А затем раздался голос короля:

— Как? Как, ты сказал, звали твоего хозяина? — Митридатес говорил совершенно спокойно и даже небрежно. Он сохранил самообладание лучше других и сразу же выделил основное в рассказе гирканца.

— Фаррух, — недоуменно повторил гирканец.

Почти столь же хладнокровным, как и король, оказался Варданес. Степняк не успел еще договорить, как двое воинов из дворцовой стражи, повинуясь приказу сотника, стиснули с двух сторон Фарруха, который стоял уже у подножия королевского помоста. Двое других с оружием наготове встали возле гирканца.

Конан с удивлением смотрел на происходящее. Когда гирканец начал говорить, он решил, что бородатый степняк просто-напросто хочет очернить его и столь подло отомстить за сломанную руку. Но он не понимал, почему имя ограбленного купца заставило всех замолкнуть.

Он никак не связывал хозяина каравана с йезмитом, который своими отравленными стрелами погрузил его в беспамятство, а затем предлагал вступить в свое братство. Киммериец просто-напросто не ведал, что весь Аренджун знал этого человека под именем Фаррух.

— Насколько я знаю, купец Фаррух жив и здоров, — в гулкой тишине медленно проговорил Митри-датес. — Именно он и помог поймать злодея, который сейчас стоит перед тобой. Видимо, один из вас лжет. И мне хотелось бы знать, кто именно.

Все замерли. Внезапно под стражей оказался не один человек, а трое, и никто не мог предположить, что же произойдет дальше.

— Фаррух убит, — наконец-то переварив слова короля, возразил гирканец.

— А ты что скажешь? — обратился Митридатес к купцу.

— Мне нечего сказать, — холодно ответил тот, — кроме того, что я нахожусь здесь и никогда прежде не видел этого человека.

Внезапно, заглушив всех, раздался громовой бас киммерийца:

— Так этот крысенок говорит", что он Фаррух? Недавно я действительно ограбил одного купца с таким именем, но этот маленький йезмит похож на него, как Сет на кролика.

— Йезмит… — с ужасом прошептал кто-то.

Это слово будто послужило каким-то сигналом. Торжественная обстановка королевского суда сменилась суматохой и выкриками. События начали развиваться с молниеносной быстротой. Не успел еще замолкнуть голос Конана, как в зал вбежал один из слуг и истошно завопил:

— Пожар!

Одновременно с этим через окно в комнату влетел факел и одна за другой посыпались горящие стрелы. Вспыхнули шелковые занавеси — огонь пожирал их, словно изголодавшийся демон. За ними последовали ковры, которыми были задрапированы стены.

Началась паника. Достопочтенные аренджунские купцы и придворные, забыв обо всем на свете, метались по залу, пытаясь вырваться наружу. Самая сильная давка образовалась у дверей. Кто-то крикнул, что снаружи полно людей с оружием, и началось нечто невообразимое. Нескольких человек сбили с ног и растоптали. Их жалобные крики были заглушены разноголосыми воплями.

Конан, поняв, что если бежать, так сейчас, рванулся вперед. Сторожившие его королевские телохранители, зная, что их задача — не дать пленнику уйти, отреагировали мгновенно, однако недооценили ловкости киммерийца. Клинок просвистел на расстоянии волоса от его спины. Второй телохранитель, понимая, что не успеет остановить варвара, ударил его под колени древком копья. Конан почувствовал, что падает, но успел перекатиться по полу и, в кувырке подкатившись к королевскому помосту, вскочил на ноги.

Одновременно с этим Фаррух, одним движением смахнув державших его стражников, тоже устремился к королю. В складках рукавов его халата оказалось достаточно места не только для короткой трубочки с отравленными стрелами, но и для широкого кинжала с волнообразным лезвием.

— Во имя Йезма! — крикнул лжекупец, бросаясь вперед и нанося удар королю.

Казалось, ничто уже не может спасти Митридатеса, но внезапно, оттолкнув короля плечом, из-за его спины выскочил молодой сотник дворцовой стражи. Кинжал йезмита распорол его одежду и прошелся по ребрам. Варданес не удержался на ногах, но падая, отпихнул убийцу от короля туда, где стоял Конан.

Энли, заметив движение йезмита, плюнул из недавно подаренной ему трубочки в ее бывшего хозяина, но промахнулся. Владение любым оружием, даже таким, как духовая трубка, было для купца непостижимым искусством. Он не знал, что, взяв его в руки, прежде всего надо научиться не причинять вреда самому себе, и, пытаясь поразить врага, попал в друга. Короткая стрелка, пропитанная ядом, впилась в шею короля.

Митридатес слегка привстал с кресла и рухнул. С его головы слетела корона и, дребезжа, покатилась под ноги Конану. Варвар схватил золотой обруч и, вложив в удар всю силу, огрел им по голове Фарруха. Оглушенный убийца-йезмит мешком свалился на пол, и в тот же миг в его тело вонзилось не меньше полудюжины стрел из арбалетов королевских телохранителей.

«И корона может на что-нибудь сгодиться», — отметил про себя киммериец и, перепрыгнув через безжизненное тело, бросился к ближайшему окну. Столпившиеся люди шарахались от него в стороны. Путь Конану преградил один из бритунцев, но остановить рвущегося к свободе киммерийца было не проще, чем разъяренного быка. Не замедляя хода, Конан отмахнулся рукой, в которой по-прежнему сжимал корону, и бритунец отлетел к дальней стене.

Выскочив в сад, варвар увидел Бенто. Гандер на бегу кивнул ему, и Конан последовал за ним. Сзади раздавался какой-то шум, но погони не было: оставшимся в доме хватало забот и без того, чтобы преследовать убежавшего вора. Кое-где из окон дома вырывались языки пламени.

Достигнув уголка сада, выходившего на пустынную улицу, Конан и Бенто перемахнули стену и вскоре затерялись в кривых улочках Лабиринта. Здесь двух воров не нашли бы, даже если б за ними гналась половина армии Заморы.

Остановившись у первой попавшейся таверны, Бенто повернулся к своему другу, намереваясь сказать что-то, по его мнению, подходящее к случаю, но слова застряли у него в горле. Гандер поглядел на приятеля, фыркнул, а потом согнулся от хохота.

— Ты похож на короля без королевства, — с трудом выдавил он и вновь заливисто захохотал.

Конан опустил глаза и увидел, что все еще держит в руках корону, слетевшую с головы Митридатеса.

Киммериец осушил чашу, с грохотом опустил ее на стол и огляделся. Погруженная в полутьму таверна была полна народу, и все пересказывали главную новость сегодняшнего дня — как киммериец умудрился сбежать с королевского суда. Сидевший напротив варвара Бенто сжимал в объятиях одну из ночных жриц любви, нашептывая что-то ей на ухо, ее подружка прижималась к Конану, а количество выпитого говорило о том, что вскоре придется покинуть таверну и продолжить вечер где-нибудь в другом месте.

Запустив руку в стоявшую под столом сумку, варвар достал оттуда корону Заморы и надел ее на голову своей красотке. Та с испугом уставилась на киммерийца, который придирчиво осматривал ее новое украшение.

Она была чистокровной заморийкой, и с младенчества привыкла относиться к знакам королевской власти с почти религиозным уважением в отличие от варвара, для которого и короли, и рабы всегда были равны.

Драгоценные камни на золотом обруче блистали и переливались всевозможными цветами. Здесь, в грязном притоне, корона казалась чем-то чуждым, вещью из другого мира. Дело было даже не в самой короне, а в тех мыслях, которые приходили на ум при взгляде на нее, словно она излучала вокруг себя какую-то ауру.

— Сними ее, — робко попросила девица.

Конан положил корону на стол и принялся внимательно рассматривать ее, пытаясь понять, чем же этот кусок золота отличается от любого другого.

— Пожалуй, продать ее все равно не удастся, — послышался вдруг голос Бенто. — Кто здесь, в Заморе, станет рисковать жизнью, покупая то, что принадлежит королю?

— Да. И к тому же жаль было бы лишить короля знака его власти, — отозвался Конан. — Но ничто мне не помешает взять на память один из этих камешков. — И принялся орудовать длинным кинжалом, безжалостно выковыривая из золотой оправы крупный алмаз. Затем, осушив очередную чашу, киммериец перегнулся через стол и не совсем твердо сказал: — Первый король, которого я видел в жизни, — это Митридатес. И, должен сказать, он неплохой король. Но думаю, он не знает, сколько удовольствия можно получить, если не напяливать на себя кусок золота, а обменять его на вино и завалиться с друзьями в таверну. Наверное, короли — несчастные люди.

И таверна содрогнулась от громового хохота киммерийца.

Раненый сотник дворцовой стражи Варданес лежал в постели в доме Энли. К счастью, его раны оказались неопасными (видимо, яд на клинке стерся, соприкасаясь с одеждой, да и сама рана была не столь глубокой), а благодаря распоряжению короля он получил самых лучших лекарей. Не стоит и говорить, что Энли и не подумал возражать, когда к нему прибежала плачущая Динара и, рассказав, как любит молодого отважного сотника, попросила дать разрешение на их брак. Варданеса теперь окружала такая забота, какой он, видел с самого рождения.

— Мой дорогой гость, вы здесь в полной безопасности, и для меня огромная честь принимать в своем доме такого благородного и отважного человека, — повторял ежедневно навещавший его Энли. — Кстати, для меня было бы еще большей честью, если б вы соблаговолили взять в жены мою младшую дочь, которая, не удержавшись, открыла мне вашу маленькую тайну.

В ответ Варданес только счастливо улыбнулся.

Настроение Энли омрачало только одно: после смерти Алрика у его сокровищницы уже не было такой надежной охраны, хотя, слава великому Затху, грабители пока так и не смогли добраться до драгоценностей. Но все же он был в немалой степени обескуражен и даже испытал нечто вроде ужаса, когда однажды, проснувшись утром, обнаружил у себя на груди ни больше ни меньше, как корону Заморы. К ней была прикреплена написанная корявыми буквами записка: «Верните обратно. Иначе приду опять». Через несколько мгновений в королевский дворец прибежал трясущийся от страха, смешанного с предвкушением монаршей милости, Энли и сообщил принявшему его Митридатесу, что благодаря достойнейшему из его стражи — высокорожденному Варданесу — удалось отобрать у грабителей корону. Злоумышленники успели только выломать из нее один камень, который он почтет за честь вставить самолично, ибо неприятность произошла в его доме и в некоторой степени по его вине.

Митридатес поблагодарил купца, но отклонил его предложение.

— Отныне, — сказал он, — в короне будет одним алмазом меньше. Глядя на нее, я буду вспоминать о том, что в Аренджуне пока еще остались воры.

История о том, что киммериец Конан украл алмаз из короны самого короля Заморы, стала одной из легенд Лабиринта. В Аренджуне не было ни одного мальчишки, который не мечтал бы повторить этот подвиг.

Сам же варвар вскоре забыл об этом: за свою жизнь он держал в руках слишком много драгоценных камней, чтобы помнить историю каждого из них. Вместе с Бенто они ограбили еще не одну сокровищницу Аренджуна, и, как правило, их походы заканчивались более удачно.

Митридатес продолжал бороться с аренджунскими ворами все время правления. К сожалению, оно оказалось недолгим, и однажды ночью кинжал убийцы-йезмита оборвал жизнь короля Заморы прямо в его спальне. Стражники, услышав шум, успели поймать убийцу, который умер под пытками, непрестанно повторяя: «Слава Йезму!».

Сотник дворцовой стражи Варданес стал любимцем Митридатеса и вскоре занял место наместника Аренджуна. Нечего и говорить, что богатство его родственника Энли вскоре возросло до невиданных размеров. Но в то же время Варданес не стал продажным сатрапом, заботившимся лишь о том, как бы набить свой кошелек, а посвятил себя борьбе с грабителями и ворами. Даже сменивший Митридатеса на троне король, не отличавшийся достоинствами своего предшественника, не посмел сместить его.

Благодаря энергичным действиям бывшего сотника удалось избавить город от нескольких самых дерзких грабителей. Варданес выявил всех скупщиков краденого и заставил их назвать имена воров, с которыми они имели дело. Устроив засады, стражники переловили уйму преступников, но на их место тотчас же пришли другие. Видимо, в самом Аренджуне было что-то притягивавшее к нему мерзавцев со всего света.

Из-за предательства жреца бога Ану, занимавшегося скупкой краденого, был пойман и обезглавлен на рыночной площади знаменитый гандер Бенто, на этот раз настоящий. Схватили и киммерийца Конана, но ему удалось бежать из тюрьмы. В его камере нашли лишь стражника, череп которого был расколот чудовищным ударом обглоданной кости. Как эта кость оказалась у варвара в тюрьме, выяснить не удалось.

Конана не поймали. После его дерзкого побега на улицах Аренджуна никогда больше не видели киммерийца с ярко-синими глазами и копной длинных черных волос.

WWW.CIMMERIA.RU