"Богомил Райнов. Элегия мертвых дней" - читать интересную книгу автора

вина. - Я снял комнату на верхнем этаже только ради этого эликсира. Буду
жить здесь и только здесь, вкушая этот эликсир!..
И не успели мы выпить даже литра, как он потащил меня на лестницу
показать новое жилье. Я неохотно поднялся, чтобы увидеть именно то, что и
предполагал увидеть: нищенскую комнатушку размерами два на три метра, на
обшарпанных стенах которой влага вывела свои грязные орнаменты, продавленную
железную кровать, кое-как прикрытую лоскутным покрывалом; деревянный стол,
на котором красовались две полуопорожненные бутылки вина.
- Мне доставляют эликсир прямо сюда, - пояснил мой знакомый. - Лежишь
себе, потягиваешь винцо и никаких тебе забот...
- Ты что, совсем спятил, - не стерпел я. - Променять чудесную квартиру
на этот гнусный чулан!
- Ты не понимаешь, - возразил учитель, нетвердым шагом провожая меня к
выходу, - что значит вернуться к простой жизни... к главному и насущному:
хлебу и вину... так же, как в евангелии... Вернуться к этим сердечным
людям!..
Уже стоя на лестнице, он так резко подался в сторону подвального
помещения, что чуть было не скатился к этим сердечным людям, которые снова
измерили нас презрительными взглядами и вернулись к своим разговорам.
- А как же гимназия? - поинтересовался я после того, как помог ему
дотащиться до столика.
- Какая еще гимназия? - воскликнул преисполненный негодования
учитель. - С этим покончено! Все побоку! Я ухожу из этого мира!..
И не совладав с напором обуревавших его чувств, он вскочил и заорал,
взывая к окружающим:
- Друзья!.. Братья!.. Послушайтеся меня: назад - к примитивности!..
Потому ли, что окружающие не понимали значения слов "примитивность",
или потому, что вполне отчетливо сознавали, что дальше катиться уже некуда,
но забулдыги не сочли необходимым обратить внимание на этот патетический
призыв. Лишь трактирщик по-отечески пожурил моего знакомца:
- Эй, учитель!.. Потише там...
Назад - к примитивности... Ухожу из этого мира... Все тот же инстинкт
человека-кокона: изолироваться от окружающего, замкнуться в себе,
погрузиться как можно глубже, пусть даже ценой исчезновения навек.
Естественно, выйдя из запоя, мой знакомый снова, как пробка, всплыл на
поверхность, только сменил место работы. Но было много и таких, кому всплыть
так и не удалось.
Корчма на Пиротской и кабак в глубине двора были берлогами на дне
бездны. Но они не были исключением. Такая же берлога близ крытого рынка
носила название "Морг". Ее окрестили так потому, что там царила невыносимая
духота, и еще потому, что ее завсегдатаи вряд ли могли рассчитывать на
долголетие. Человека, попавшего сюда впервые, по вполне объяснимым причинам
брала оторопь и бил нервный озноб. Помещение без вентиляции было полно
густого табачного дыма, стелющегося сизыми облаками наподобие ядовитого
газа. Лучом прожектора свет бил через крошечное оконце в потолке, с трудом
пронизывая толщу слоистого табачного дыма. Просторный зал, наполненный гулом
голосов как вокзальный зал ожидания или общественная баня, тонул в
полумраке. В зимнюю пору здесь стоял лютый холод. Помещение не отапливалось,
а его пол был выложен каменными плитами, и люди сидели за столиками в пальто
и шапках. Но спертый воздух и промозглый полумрак особо не сказывались на