"Богомил Райнов. Инспектор и ночь" - читать интересную книгу автора

- Я ужасно страдал, что бедность помешала мне учиться. Так страдал,
понимаешь, так страдал...
Тук я нарочно делаю паузу, пока не следует вопрос:
- А потом?
- Потом ничего. Встретился с тобою и понял, что я ничего не потерял.
- Я знал, что ты брякнешь что-нибудь такое, - замечает без тени
раздражения врач.
Больше всего меня бесит в этом человеке то, что мне не удается вывести
его из себя. Я называю его и "Паганини вскрытий", и "стариком", хотя он
старше меня на каких-нибудь восемь лет, и "заслуженным гробовщиком", но
ничто не в состоянии затуманить его безоблачного настроения.
- В сущности, старик, - отступаюсь я, - ты заслуживаешь известного
уважения. Хоть ты и ходишь только по покойникам, но, по крайней мере, не
фабрикуешь их сам, как некоторые твои коллеги...
Мне хочется выдать ему несколько комплиментов в этом же духе, но машина
останавливается, и шофер поворачивается к нам:
- Номер 27, товарищ майор.
Я смотрю на улицу сквозь стекло и еле различаю высокую железную ограду
с ржавыми чугунными цветами и прочими допотопными финтифлюшками.
- Машину, - говорю я шоферу, - поставьте во дворе. Нечего устраивать
представления.
Машина медленно ползет по аллее. Справа чернеют мокрые ветви голых
деревьев. Слева - силуэт старого, когда-то богатого дома. Высокие тоскливые
окна. Облупившаяся штукатурка. Сырость и меланхолия. Не говоря уже о высокой
квартирной плате. В голове у меня по привычке запечатлеваются особенности
обстановки. Расположение окон. Первый этаж. Зимний сад, связанный с одной из
комнат. Чуточку подальше - подъезд. Тот, перед которым мы останавливаемся.
Мы выходим и, поднявшись на несколько ступенек, оказываемся в обширном
полутемном холле. Это одно из тех традиционных помещений, которые
символизировали буржуазный достаток и служили главным образом для того,
чтобы спотыкаться в темноте о мебель. К счастью, мебели в этом холле нет
Единственное, что я замечаю, это фигура милиционера у одной из дверей.
Профессиональное чутье подсказывает, что мне - туда.
И вот мы в комнате, которая впредь будет именоваться "местом
происшествия". Оно просторно, это место происшествия, но ощущения простора
нет: все впритык заставлено мебелью. Тут и комод с мраморной плитой, и два
платяных шкафа - с зеркалом и без, и несколько столиков, на которые вряд ли
можно что-либо ставить - такие они шаткие на вид; и гигантская лжеяпонская
ваза, два фикуса по обе стороны двери ведущей в тот самый зимний сад;
кресла, табуретки, половички и масса всяких прочих вещей, от перечисления
которых я воздержусь из боязни впасть в натурализм.
Среди этого нагромождения фамильной мебели выделяется несколько вещей,
которым, по-видимому, принадлежит известная роль и в описываемой истории.
Тяжелый полированный стол. На нем - коробка шоколадных конфет, наполовину
выпитая бутылка коньяку, две рюмки - одна почти пустая другая - почти
полная. У стола - стулья. Тоже два. В углу комнаты - массивная кровать. Над
ней в раме - портрет мужчины весьма внушительного вида. Поперек кровати -
оригинал.
Поза мужчины мучительно неудобна. Особенно если иметь в виду, что ему
предстоит лежать в этой позе до скончания века или - без преувеличения - до