"Богомил Райнов. Черные лебеди" - читать интересную книгу автора

16

Со свойственным ему педантизмом он разделил между ними поровну домашние
обязанности - уборку квартиры, готовку, мытье посуды, вообще все, вплоть до
вынесения мусора. И будущему Виолетты в этой старой квартире, куда редко
заглядывало солнце, грозила опасность оказаться таким же безрадостным, как и
в мещанском уюте теткиного дома. Но отец, вероятно, почувствовал, что
девочке нужно хоть немного тепла, да и сам он ощущал потребность перенести
на кого-то свою любовь к умершей жене - так или иначе педантичное выполнение
отцовского долга незаметно перешло в привязанность, а привязанность - в
любовь, в которой со временем появилось даже что-то болезненное. Когда он
был свободен, то помогал Виолетте делать уроки, а когда ей не задавали
ничего на дом, брал ее с собой на репетиции, таскал в кафе и уходил вечером
в театр, только исчерпав весь запас своих наставлений и предостережений,
вроде советов не открывать, если кто-то позвонит в дверь, и делать то-то и
то-то, если в доме начнется пожар.
Он таскал дочь с собой, чтобы она не чувствовала себя одинокой, но
таким образом чувство одиночества вытеснялось скукой, хотя постепенно она
привыкла дремать на репетициях в самом дальнем и темном углу или, не спеша,
есть мороженое, пока отец обсуждал со своими коллегами-оркестрантами не
столько достоинства, сколько недостатки нового дирижера. В общем, она
привыкла к скуке, превратившейся в часть ее повседневной жизни. И, наконец,
если бы не скука, не наступило бы озарения.
Оно наступило на генеральной репетиции. До этого дня отец не водил ее
на генеральные, и, когда они выходили из дома, он предупредил ее, что она
увидит настоящий, почти настоящий спектакль, с декорациями, костюмами,
освещением.
- А какая опера идет? - спросила Виолетта, так как отец упустил эту
подробность.
- Не опера, а балет. "Лебединое озеро".
И вот она сидела в полутемном зале, но не в дальнем углу, как обычно, а
в одной из лож, куда отец ее посадил, чтобы ей было лучше видно, и, когда
под замирающие звуки торжественного и какого-то скорбного вступления занавес
поплыл вверх, девочка ощутила что-то похожее на головокружение.


17

Занавес поднялся подобно тому, как расходятся темные тучи, за которыми
вдруг блеснет небесная лазурь. Словно ты случайно заглянул в иной мир, о
котором еще миг назад и не подозревал. И этот мир пробуждает и в тебе
какой-то иной мир, существования которого в себе ты вообще не предполагал.
Это и было озарение. Странный неземной свет, льющийся из мира
прекрасного, чтобы согреть и оживить то зернышко красоты, которое скрыто в
каждом из нас. Забившаяся в темную ложу, не сводящая глаз со сцены девочка
почувствовала в своем детском сердечке какую-то боль. Ведь когда сердце, так
долго бывшее глухим к красоте, пробуждается для нее, его щемит, как от боли.
Но должно было пройти какое-то время, и лишь ко второму акту, когда
красота все длилась, ошеломление сменилось влечением к ней. А там, на сцене,