"Богомил Райнов. Черные лебеди" - читать интересную книгу автора

делегацией.
- Это уж не моя забота,- беспечно заметила Мими, закуривая сигарету.
- Что у тебя, шарики за ролики зашли? - крикнула Таня.- Ведь ты же
наконец станцуешь Одетту - Одиллию!
Мими шумно отпила кофе, потом глубоко затянулась сигаретой, сложила
пухлые губы трубочкой, словно для поцелуя, и медленно выпустила дым изо рта.
- Дело большое. Когда я мечтала об этой партии, мне ее не давали. А
теперь дадут мне ее или нет - какая разница.
- Ладно, не прикидывайся. Не радоваться, что получишь такую партию...
Может, скажешь "не надо" или "отдайте ее Маргаритке".
Под Маргариткой подразумевалась Виолетта. Мими окрестила ее Фиалочкой
под тем предлогом, что, мол, не следует злоупотреблять иностранными словами,
а Таня - Маргариткой, чтобы не звать Фиалочкой.


11

- Вот именно,- кивнула Мими.- Если они вообще надумают дать мне эту
роль, я ее Фиалочке уступлю. Она хоть обрадуется. Ведь какое у нас
призвание - приносить радость.
- Да тебя никто и спрашивать не станет,- сказала Таня.
Конечно, никто ее не спросит. Не Мими распределяет роли, даже если
допустить, что она готова отдать тебе Одетту - Одиллию, хотя и за это нельзя
поручиться. Мими уже давно получила эту роль во втором составе, а Виолетта -
в третьем, но это было только на бумаге. Ольга не позволяла никому, кроме
нее, появиться на сцене в этой роли и, как назло, ни разу не болела, так что
до второго состава очередь так и не дошла, не говоря уж о третьем.
Да, не Мими распределяла роли, и большой еще вопрос, получит ли сама
Мими эту роль. И все-таки по дороге в театр Виолетта не могла отделаться от
мысли об Одетте - Одиллии. А когда какая-нибудь идея, даже дурацкая, засядет
у тебя в голове... Правда, три сезона назад эта мысль не казалась ей такой
уж дурацкой, и она упорно репетировала роль, но тогда было другое время,
тогда было время великих надежд.
Они прошли через служебный вход мимо вахтера, который с кем-то говорил
по телефону и даже не взглянул на них, и по стертым ступеням неприглядной
лестницы поднялись на второй этаж.
Храм Терпсихоры. Эта неуютность коридоров и артистических уборных, этот
застоявшийся запах табачного дыма, пота и косметики, этот тяжелый закулисный
запах. Блестящая мантия театра, вывернутая наизнанку. Дешевая и потертая
подкладка, кое-где заштопанная, как старое трико Виолетты. Серые, как в
казарме, стены, грязный скрипучий пол, красные огнетушители, несколько
танцовщиков в уголке, отведенном для курения, а точнее - возле плевательницы
в конце коридора.
В артистической было тепло. Ровно настолько, чтобы не стучать зубами.
Несколько девушек готовились к экзерсису. Виолетта заняла свое место,
задумчиво глядя прямо перед собой. "Перед собой" - это зеркало и ее лицо в
нем. Бледное лицо, на котором большие серые глаза кажутся еще больше. Когда
ты так бледна и худа, люди говорят, что ты изящна. Те из них, кому ты
симпатична. Другие находят, что ты страшна как смерть.