"Богомил Райнов. Тайфуны с ласковыми именами ("Эмиль Боев" #6)" - читать интересную книгу автора

- Предлагаю ехать Боеву.
Борислав с улыбкой посматривает на меня - с улыбкой несколько
меланхоличной. Не только оттого, что он остается, но еще и потому, что
остается один.
- Нечего шмыгать носом, - бросает ему шеф. - Боев первым возвратился,
значит, и уезжать ему положено первым.
Первому уезжать и первому терпеть провал, думаю про себя следующим утром,
пока струи холодного душа постепенно возвращают меня из царства сна,
младшего брата смерти, в сияние нового дня. Очередное скромное воскресение
- как редко мы в состоянии его оценить!
Во время завтрака в ресторане отеля я снова мысленно возвращаюсь к Белеву.
Комбинацию с его участием сочли самой простой и удобной. Опытный в таком
деле, он должен был следить за Горановым с близкого расстояния и
информировать меня, тогда как мне по соображениям дальнего прицела
следовало оставаться в тени. Таким образом, в первых эпизодах пьесы
действие было связано в основном с риском для Белева. Что бы ни случилось
с Белевым, я должен уцелеть, взять на себя риск последующих эпизодов и
дойти до финала. Только Белев сгорел раньше, чем я включился в игру, и не
успел передать мне эстафету.
В общем, невезение, с которого началась эта история, продолжается и, судя
по всем признакам, будет продолжаться и дальше. Впрочем, разве это
невезение? Это нечто более неприятное - коварство. Коварство Горанова или
кого-то другого, стоящего за ним.
Эти размышления, не имеющие особого практического смысла, не мешают мне
заниматься чисто практическими делами, которые человек в силу привычки
делает машинально: выбираю ложечкой белок яйца и наблюдаю за обстановкой.
В этот ранний час ресторан почти пуст, если не считать немцев -
супружеской четы, быть может, пожелавшей отпраздновать здесь, среди
осенней сырости Лемана, свою серебряную свадьбу, - да рыжеволосого
англичанина, который, подобно мне, ест яйцо всмятку и, вероятно, из-за
близорукости, так низко наклонился над столом, словно намеревается
опорожнить яичную скорлупу не ложечкой, а крючковатым носом, торчащим у
него на лице, словно птичий клюв.
В холле отеля, куда я попадаю несколько минут спустя, кроме дежурного
администратора в окошке и женщины, оглашающей помещение сдавленным воем
пылесоса, никого нет. На тротуаре безлюдно. Стоящие поблизости машины
пустуют. Окинув беглым взглядом свою, прохожу со щемящей тоской мимо и
направляюсь по набережной к рю Монблан. Мне навстречу дует ледяной ветер,
насыщенный мелкими капельками дождя, однако бывают моменты, когда человеку
приходится пренебрегать удобствами во имя гигиены, духовной и физической.
Пренебрежительно оставляю в стороне два моста и сворачиваю лишь на третий
- Пон де ля машин, имеющий то преимущество, что предназначен исключительно
для пешеходов и достаточно Длинный, так что совсем нетрудно заметить,
тащится ли за тобой хвост или ты пока свободен от этого бремени. Хвоста
нет, но, может, мне только так кажется, может, за мною следят издали.
Поэтому, ступив на рю де Рон, решаю посвятить несколько минут витринам -
сворачиваю сперва в один пассаж, затем в другой, попадаю на небольшую
площадь, ныряю в узенькую улочку и наконец выхожу на Гранд-рю, которая
тоже довольно узка, несмотря на свое внушительное название. Тесная и
крутая, этакий мрачный желоб, ведущий в верхнюю часть старого города.