"Феликс Рахлин. Грудь четвертого человека " - читать интересную книгу автора

выиграть дополнительные квадратные метры, потому что Лермонтовская находится
вблизи от центра города, а ХТЗ
(тракторный завод) - у черта на куличках. Кто-нибудь с тамошней окраины
охотно отдаст свое более просторное жилье за уютную комнатку в хорошем
районе...
Вот такие мы строили химеры - и, как сперва показалось, не напрасно.
Едва лишь сестра повесила где-то в поселке ХТЗ объявление, как назавтра же
явился желающий поменяться. Это был какой-то лейтенантик, живший с семьей
как раз в поселке тракторного завода, а служивший где-то неподалеку от нас.
То есть все сходилось: ему удобнее - сюда, а нам (по крайней мере, сестре с
мужем) - туда...
Не сходился лишь пустяк: менять лейтенанту было решительно нечего
- квартиру он снимал у частных хозяев... На языке квартирной биржи
(существовавшей, конечно же, лишь неофициально) это был */несерьезный
/*партнер. Дело рассыпалось, не успев склеиться.
Но вот к осени 1953 года, после прихода к власти Хрущева, обнаружилось,
что "самое передовое в мире" сталинское сельское хозяйство - в жутком
прорыве, и спасать его, в числе тысяч молодых специалистов, направили
молодого мужа моей сестры. Они с маленьким ребенком уехали в Сумскую
область, а я вернулся на Лермонтовскую, пригласив для компании
приятеля-студента. Сам-то я тоже учился, но - вечером, а днем работал:
чтецом-секретарем у слепого аспиранта кафедры философии университета - прямо
у него на дому.
Вот там-то, в квартире молодого философа, и раздался однажды тот
телефонный звонок. Звонили мне.
- Здравствуйте, товарищ Рахлин, - сказал мне мужской голос. - Вы меня
знаете: я ваш управдом Чуняк с Лермонтовской улицы (фамилия изменена). Мы не
могли бы сейчас встретиться - в ваших же интересах?
Если можете - подойдите сейчас в 22-е почтовое отделение: вам недалеко,
а я здесь вас уже жду.
Крайне заинтригованный, отпрашиваюсь у своего партнера и быстрым шагом
направляюсь к почте, вспоминая по дороге облик нашего управдома. В памяти
забрезжило что-то рыжеватое, лысоватое, еврееватое...
Вот и сам Чуняк - действительно, рыжий еврей, очень деловой.
Сразу же и приступает к делу.
Ему, Чуняку, известно, что меня должны призвать в армию. И он,
Чуняк, хотел бы мне помочь. Ведь не правда ли, мне. Рахлину, не
помешает, если к возвращению из армии меня будет ждать кругленькая сумма на
сберегательной книжке. Для этого мне нужно лишь согласиться прописать в
своей комнате одного человека, который и жить-то в ней не будет, пока меня
не призовут.
- А потом? - спросил я.
- Ну, потом, конечно, поселится. Но ведь вас в квартире уже не будет,
так не все ли вам равно?
- И сколько же я за это получу?
- Пять тысяч рублей, - сказал Чуняк важно и торжественно. Это был
грабеж. Напомню: 5000 рублей в 1953 году означали столько же, примерно,
сколько в 1961-м будут значить 500... Нахал предлагал мне за 10-метровую
комнату чисто символические отступные.
- А куда же я вернусь после демобилизации? - задал я, может быть,