"Феликс Рахлин. Грудь четвертого человека " - читать интересную книгу автора

запретили. Но семьям было разрешено подойти к своим.
Так мы еще немного побыли вместе: я - с женой, тестем, тещей,
друзьями... Додика пришла проводить Стелла, но его вагон был в середине
состава, а мой - ближе к хвосту. В самом же хвосте было несколько
вагонов-кухонь, за ними - рефрижераторы, куда прямо при нас стали загружать
мясные туши, мешки с крупой, множество буханок хлеба... Только каким-то
психологическим ступором могу объяснить, почему никто из нас не сообразил:
если везут не дальше "треугольника
Харьков - Киев - Москва", то для чего же столько жратвы?!
Но вот - как в кино! - запела труба, вдоль эшелона прокатилась зычная
команда: "По вагонам!", где-то недалеко духовой оркестр заиграл знаменитый
марш "Прощание славянки" - и эшелон медленно двинулся в путь, оставляя на
перроне наших родных и близких, в большинстве - плачущих горькими слезами.
Уж так это напоминало проводы времен недавней проклятой великой войны...
Случайно ли?
Незадолго перед тем в парламентах Франции и Западной Германии
состоялась ратификация "парижских соглашений", официально вводивших
бундесвер в орбиту НАТО, наступал новый виток "холодной войны".
Обстановка в самом деле казалась угрожающей. А ведь мы еще не знали о
наметившемся охлаждении советско-китайских отношений, о том, что не случайно
"китайские друзья" попросили Хрущева вывести советские войска из Порт-Артура
и Дальнего...
Миновав крупный пригородный узел Основу, эшелон взял курс на
Чугуев. Главному Командованию мы в резерв явно не подходили: курс был
задан на Восток. Но - куда?

*Глава 5.**Грабиловка*

В Чугуеве, то есть на первой же остановке, произошел случай, невероятно
меня поразивший. Поезд остановился на дальних путях, возле будки путевого
диспетчера. Дело было вечером, и внутри горел яркий свет настольной лампы.
Но людей не было, а на диспетчерском столе лежали какие-то служебные бумаги.
На моих глазах туда вошли ребята из вагона Додика (его самого, слава Богу,
среди них не было), переложили бумаги на пол, а стол и стулья с хохотом
выволокли из будки и утащили во тьму. Эшелон тронулся дальше. Наутро,
проведав
Додика, я увидел, как группа ребят, сидя на краденых стульях за
краденым столом, с упоением забивает козла.
В том вагоне ехали только городские ребята, среди них и еврейские
мальчики из интеллигентных семей - помню, например, Борю
Бержановского. Не утверждаю, что он, но, примерно, такие же, едва
отъехав на полсотни километров от родного дома, легко расстались с
простейшими условностями культуры и, ради пустой забавы, временного и не
обязательного "комфорта", походя прихватили чужое.
Примечательно, что там, на станции, никто, видимо, не попытался вернуть
краденое. А ведь сделать это было проще простого, телеграфировав на
следующие станции по пути следования эшелона и устроив на одной из них
элементарный осмотр вагонов... Но нет, мои земляки беспрепятственно
пользовались добытой мебелью все двадцать суток пути!
Лиха беда - начало. Эшелон все дальше и дальше уносил нас по хорошо