"Сарвепалли Радхакришнан. Индийская философия, том 1 " - читать интересную книгу автора

аскетическом стремлении освободиться от плоти. Говорят, что даже эти простые
понятия, облеченные в варварскую терминологию и окутанные хаотической
пеленой фантазии и многословия, считаются "туземцами" за чудеса интеллекта.
После шестимесячного турне от Калькутты до мыса Коморин наш современный
эстет отвергает всю индийскую культуру и философию, как "пантеизм",
"никчемную схоластику", "явную игру словами", "которые, во всяком случае, не
имеют ничего общего с Платоном или Аристотелем или даже Плотином или
Бэконом". Однако всякий серьезно изучающий философию найдет в индийской
мысли необычайно обильный материал, который по своему богатству и
многообразию вряд ли имеет что-нибудь равное себе в любой другой части
земного шара. В мире едва ли достигнута такая вершина духовного прозрения
или рациональной философии, которая не имела бы своей аналогии в течение
громадного периода, начиная от древних ведийских пророков и кончая
современными наяйиками. Говоря словами проф. Джильберта Мэррея, сказанными в
другом контексте, древняя Индия обладает "победоносной, даже трагической
особенностью начинать с самых основ и стремиться, хотя и тщетно, к самым
вершинам"[1]. Наивные высказывания ведийских поэтов, изумительная
способность упанишад пробуждать мысль, удивительный психологический анализ
буддистов и замечательная система Шанкары столь же интересны и поучительны с
точки зрения изучения культуры, как и система Платона или Аристотеля, Канта
или Гегеля, если только мы изучаем их с научных позиций, относясь с
уважением к прошлому и не презирая все чужеземное. Особая терминология
индийской философии, с трудом поддающаяся переводу на английский язык,
объясняется несомненной необычностью интеллектуального ландшафта. Преодолев
затруднения внешнего порядка, мы почувствуем конгениальное биение
родственного человеческого сердца - не индийского, не европейского, а просто
человеческого. Даже если бы индийская мысль с точки зрения изучения культуры
не представляла ценности, она все же имеет право на рассмотрение, хотя бы
вследствие своей противоположности другим системам мысли и своего огромного
влияния на духовную жизнь Азии.
При отсутствии точной хронологии называть что-либо историей было бы
неправильным употреблением термина. Нигде поиски достоверных исторических
свидетельств не сталкиваются с такими трудностями, как при изучении
индийской мысли. Проблема установления хронологии древних индийских систем
столь же заманчива, сколь неразрешима, и это открыло широкий простор для
необузданных гипотез, удивительных реконструкций и смелой романтики. Другую
трудность составляет фрагментарность материала, на основании которого нужно
восстанавливать историю. В связи с этими обстоятельствами я не решаюсь
назвать настоящий труд историей индийской философии.
При объяснении учений отдельных систем я стремился точно придерживаться
документов, давать, где было возможно, предварительный обзор условий,
вызвавших к жизни эти системы, и оценивать, насколько они обязаны прошлому и
каков их вклад в общий прогресс мысли. Для того чтобы предотвратить такое
положение, при котором частности затемняют смысл целого, я подчеркивал самое
существенное и пытался избегать делать точкой отправления какую-либо теорию.
Все же я опасаюсь, что буду неправильно понят. Задача историка нелегка,
особенно историка философии. Как бы ни старался он быть простым летописцем,
давая возможность истории до известной степени раскрыть свой собственный
внутренний смысл и последовательность, отдавая ей на суд ее собственные
ошибки и пристрастные взгляды, все же мнения и симпатии автора долго