"Константин М.Радов. Жизнь и деяния графа Александра Читтано, им самим рассказанные " - читать интересную книгу автора

- Вот и прекрасно. Я завтра зайду за тобой.
Так была решена моя судьба, хотя я еще не знал, что состоялась главная
встреча в моей жизни. С тех пор, как поток подарков, сыпавшихся на
"чудо-ребенка", начал иссякать, тетушка не раз заговаривала, что хорошо бы
меня отдать какому-нибудь ремесленнику на обучение или хоть в услужение, из
пищи. Однако исполнить это было не так просто: в голодное военное время
никому не нужен лишний рот. Мы жили в Каннареджо, на северной окраине
Венеции, в стороне от красот и богатств этого великолепнейшего города, и
обитатели нашего квартала находились на грани бедности во всех смыслах:
большинство их едва сводило концы с концами, а буквально через улицу жилища
людей небогатых, но имеющих свое ремесло и постоянный доход, сменялись
лачугами голытьбы, перебивавшейся случайными заработками в порту или на
чистке каналов. Это было постоянное напоминание о том, что нас ждет, если
ослабить усилия в каждодневной борьбе за деньги. Если бы случай повернулся
иначе, я мог бы сделаться, например, каменщиком или сапожником и прожить
долгую размеренную жизнь, почти не покидая своего квартала. Или все же не
мог, и беспокойный характер неминуемо увлек бы меня на путь приключений?
Скорее последнее, но в любом случае никакой другой вариант не был бы столь
удачным, как знакомство с профессором Витторио Читтано. Я еще не знал, что
впоследствии сделаю эту фамилию своей, даже с первого раза недопонял и
спросил, разве бывают деревенские профессора (citta означает "город", много
лет спустя я безуспешно наводил справки, не было ли итальянцев в Восточной
Сибири). Синьор Витторио не обиделся, а объяснил, что его дальний предок
получил эту фамилию, перебравшись на жительство в деревню из Рима. Он вообще
любил и умел объяснять, это вошло у него в привычку после многих лет
преподавания в Болонском университете. Единственное исключение - профессор
никогда не объяснял, кто или что изгнало его оттуда и заставило искать
пристанища в Венеции, самом вольнодумном из итальянских государств, а потом
и вовсе покинуть Италию.
У него не было ни детей, ни жены, ни каких-либо сердечных
привязанностей, он не поддерживал связей с родственниками, зато состоял в
переписке с множеством ученых людей из разных стран Европы. Он никогда не
вел разговоров на религиозные темы (наша первая встреча оказалась
поразительным исключением), хотя, как однажды обмолвился, в юности учился в
иезуитской школе и всерьез готовился в монахи. Можно было лишь догадываться,
какой жизненный путь увел его от теологии к химии, механике и инженерному
искусству. В упомянутых науках он достиг величайшего совершенства, особенно
же - в той части химии, которая касается пороха и других огненных составов.
Я не могу назвать людей, ныне живущих или прежних, кои могли бы сравниться с
ним в знании всех тонкостей приготовления и очистки ингредиентов
разнообразных горючих субстанций. Его умение устраивать необыкновенные
фейерверки с разноцветными огнями было просто беспрецедентно и нередко
доставляло солидный дополнительный заработок, в прибавку к оплате за службу
в венецианском Арсенале.
Тем не менее, мой учитель не был богат, по крайней мере в том смысле,
что обыкновенно вкладывают в понятие богатства почтенные горожане. По натуре
он скорее был мот, нежели стяжатель, но единственной роскошью, доступной его
пониманию и побуждающей тратить сразу все деньги по мере их получения,
служили книги и научные приборы. Я помню, какое потрясение испытал, впервые
перешагнув порог обширной залы, служившей лабораторией и библиотекой в его