"Анатолий Радов. Достоевский FM (сборник рассказов)" - читать интересную книгу автора

разрушает всего меня, оно всевластно и неумолимо. Но как же часто мне
становится обидно именно за то восьмое чудо света, которое есть у каждого
человека, за доброе, беззаботное детство, и мне хочется кричать, проклиная
время, проклиная всю несправедливость этого безликого и огромного мегакосма
к нам, смертным.

Я проводил в селе каждые каникулы, все без исключения, давая родителям
возможность отдохнуть от меня и без меня, но ни что не запомнилось мне так,
как солнечные дни летних, казавшиеся бесконечными в самом начале июня, и
такими короткими в конце августа. Солнце встающее рано, делая день долгим и
теплым, короткие, но грозные дожди, и повсюду радость природы, праздник
жизни и надежды.

Детство, детство, детство... Неизведанное, наполненное миллионами
выдумок и иллюзий, словно гранат зернышками цвета крови. За каждым углом
ожидало что-то такое, что могло снова и снова переворачивать твой хрупкий
мир, и казалось, что возможно бесконечно наполняться знаниями и ощущениями.
Светлое и темное, все впитывалось тогда жадно, как сейчас вода в иссохшие
клетки организма, на утро после хорошей пьянки. И даже кажется мне сейчас,
что темное впитывалось куда как стремительней и глубже, в самую глубь
подсознания.

Мир вокруг был просто напичкан разными, непонятно откуда набравшимися
образами и сущностями. Привидениями, бродившими по ночам возле могил,
непредставимым и оттого очень жутким Бабаем, подходящим по ночам к окнам,
чтобы высмотреть в темноте комнат свою жертву. Я всегда пытался нарисовать
его себе, старик с длинным носом на сморщенном лице, бледный мертвец с
неподвижным взглядом, огромный и волосатый полузверь-получеловек, но каждый
раз понимал, что любые представления о нем и вполовину не так ужасны, каким
он окажется сам. И очень часто, когда бабушка уже засыпала, тихо похрапывая,
а я все еще ворочался на старом, раскладном кресле-диване, мне казалось, что
вот-вот он придет, и я увижу его слегка расплющенное, прижатое к стеклу
лицо, перекошенное довольной улыбкой. И никто, никто не сможет меня
защитить. Была еще красная рука, черная простыня, трефовый валет и пиковая
дама, и даже души убитых коров, которые я выдумал себе сам.

Однажды я зашел далеко от села, собирая грибы, те, что сельские смешно
называли говорушками, хотя вряд ли они могли вымолвить хоть одно слово. Без
какого-либо пакета и корзинки, я распихивал найденные грибы в карманы брюк и
рубашки, постоянно доставая, и выбрасывая те, что были уже сильно измяты.
Ярко горело солнце и я немного вспотел. Зеленая трава под ногами слегка
пожухла, с отчаянием ожидая дождя. Но в небе не было ни облака. Я беззаботно
шагал вперед, глядя под ноги, пока не наткнулся на место, куда выбрасывали
головы и шкуры убитых коров. Сначала я и не заметил их, только мой нос остро
почувствовал странный и тошнотворный запах. Потом в ушах громко и противно
стало жужжать. Ничего не понимая, я завертел головой и наткнулся на взгляд.
Взгляд из мертвого глаза, смотревшего на меня с отрубленной коровьей головы.
Таких здесь было не меньше двух десятков, и целая куча коричневых шкур,
беспорядочно разбросанных.