Тим Доннел
Шесть дверей страха

(Издательство «Северо-Запад», 1997 год, том 41 «Конан и владычица небес»)

Глава первая

В этот день смутная тревога с самого утра не покидала Конана, могущественного короля Аквилонии. Тщетно он искал ее причины – и не находил. После славных побед над врагами жизнь в королевстве, которым он правил мудро и строго, текла мирно и спокойно, не давая оснований для тревоги. Но что-то все-таки томило и мучило его весь день. Под вечер, покончив с государственными делами, киммериец направился в покои королевы Зенобии, надеясь рядом с ней избавиться от душевной тяжести. Он стремительно шел по коридорам дворца, не обращая внимания на почтительно склонявшихся слуг. Черные волосы непокорной гривой рассыпались по плечам, синие глаза мрачно глядели из-под насупленных бровей. Но, услышав за дверью, ведущей в покои Зенобии, знакомый смех, он невольно улыбнулся, и нахмуренный лоб разгладился. Так, с улыбкой, он и вошел к королеве, сначала не заметившей его появления. Она со своими приближенными дамами стояла у окна и кормила ручных голубей, живущих высоко под крышами дворцовых башен. Голуби, напуганные появлением черноволосого гиганта, с шумом вспорхнули с подоконника, и Зенобия обернулась, уже угадав, кто стоит у нее за спиной. Она взглянула возлюбленному в глаза, и от нее не укрылась тревога, томившая царственного супруга.

Мановением руки, отпустив дам, она спросила:

– Что-нибудь случилось, милый? Ты улыбаешься, но на душе у тебя тревожно, я же вижу!

– Я и сам не знаю, что меня беспокоит. В королевстве все спокойно, гонцы не принесли никаких тревожных вестей. А все-таки что-то не так… Ты ничего не чувствуешь?

– Нет, милый, ничего. Только мне сегодня все время хочется спать. Я велела дамам петь, мы даже потанцевали немного, потом кормили голубей…

Конан только сейчас заметил, какая она бледная, какие у нее усталые глаза.

– Я сам отнесу тебя в опочивальню, а завтра ты проснешься свежая, как цветок, и веселая, как птичка,- сказал он и легко, как ребенка, подхватил ее на руки.

В опочивальне он велел служанкам поторопиться, помогая госпоже переодеться на ночь, поцеловал ее, совсем засыпающую, и тихо ушел к себе.

Сон затягивал Зенобию, как омут, кружил в черных вязких водоворотах, опутывал руки и ноги клубками трепещущих нитей, глушил судорожно рвущийся из горла крик. Она уже целую вечность пыталась вырваться из этого кошмара, крошечным ясным кусочком сознания понимая, что это сон. И в то же время это была явь, страшная, завораживающая, колдовская, где чья-то темная воля играла ею, как буря играет сухим листком.

Перед ее широко раскрытыми от ужаса глазами мелькали смутные тени, то принимавшие какие-то очертания, то вновь разлетающиеся бесформенными яркими пятнами, сплетениями разноцветных полос, россыпями сверкающих во тьме точек. Разум ее изнемогал в этой бессмысленной борьбе с непостижимым. Казалось, еще немного – и она сама распадется на искры и полосы, а потом и совсем растает во мраке. И тогда она почувствовала, что тьма пристально смотрит в глаза невидимым оком и шепчет голосом, звучащим прямо у нее в мозгу:

– Рагон Сатх… Рагон Сатх… Рагон Сатх…

Она опять забилась, пытаясь избавиться от муки, но горло вдруг сжал острый железный обруч, и все утонуло в ее собственном крике и багровом сиянии…

Потом наступила тишина. Сероватый полумрак мягко покачивался перед глазами, где-то вдалеке смутно слышались тихие шорохи, которые, приближаясь, становились все громче. Она пыталась понять хоть слово, и в этот момент пелена прорвалась, и свет хлынул в ее раскрывшиеся глаза. Голоса на мгновение смолкли и тут же зазвучали вновь.

– Она очнулась! Королева открыла глаза!- радостно защебетал юный голосок.

– Растирай руки, Имма, не останавливайся!- властно приказал суровый мужской голос, и она увидела склонившееся над ней смутно знакомое лицо.

Когда-то давно, целую вечность назад, она его знала… Кто это? Ее губы шевельнулись, спрашивая. Человек понял, наклонился и негромко сказал:

– Это я, Дамунк, о, королева! Лекарь Дамунк! Еще немного, и тебе станет лучше!- С этими словами он поднес к ее лицу флакон с ароматическим снадобьем.

Резкий запах сразу прогнал туман, окутавший сознание. Краски, звуки, воспоминания потоком хлынули на нее, и только что мучивший ее кошмар вдруг отодвинулся куда-то далеко, уступив место знакомой жизни.

Вконец обессиленная, королева Зенобия лежала, разметавшись на ложе. Казалось, она всю ночь оборонялась от десятка врагов – даже тяжелый полог был сдернут и бесформенной кучей валялся на полу. Ночное одеяние тоже было изорвано в клочья – так страшно билась и металась королева в плену своего сна.

Встревоженные служанки испуганной стайкой жались в стороне – они почти всю ночь пытались разбудить королеву, но кошмар не выпускал ее из своих цепких объятий. И лишь когда из своих покоев прибежал встревоженный король Конан, он, силой своих могучих рук, смог удержать прекрасную Зенобию, бившуюся и стонавшую в тягостном сне.

Только утром, когда взошло солнце, придворный лекарь Дамунк и его маленькая проворная помощница смогли разбудить королеву. Конан удерживал ее трепещущее тело, а ласковые сильные руки Иммы крепко натирали ладони и маленькие ступни Зенобии целебными мазями. Лекарь то и дело подносил к ее ноздрям флакон с ароматическим зельем, и, когда, наконец, она с трудом приоткрыла глаза, затуманенным взором глядя куда-то вверх, он склонил над ней седую голову, пытаясь поймать ее взгляд и вызволить из кошмара.

– Я – Дамунк, о, королева! Лекарь Дамунк!

Глаза Зенобии прояснились, она смотрела вокруг, узнавая и вспоминая. Еще одно лицо склонилось над ней: встревоженные синие глаза, непокорная грива густых черных волос, жестко очерченные губы. Это лицо, каждую черточку и каждый шрам которого она так хорошо знала, страшное в гневе и открытое в радости, теперь исказила гримаса тревоги и страдания. Пересохшие губы разжались, и она прошептала, с трудом узнавая свой голос:

– Конан! Конан, спаси меня!

Руки мужа нежно сжали хрупкие плечи королевы, приподняли ее голову, откинули спутанные пряди волос. За его спиной вдруг приглушенно вскрикнул лекарь:

– О Боги! Что это?!

Белую шею Зенобии охватывал узкий багровый рубец, похожий на след от ошейника. Конан осторожно прикоснулся к нему кончиками пальцев, и королева откинула голову, застонав от пронзительной боли, мгновенно вызвавшей из глубин памяти грозное имя – страх и муку ее ночных видений:

– Рагон Сатх… Рагон Сатх…- со стоном прошептала она.

Дамунк эхом повторил:

– Рагон Сатх… Рагон Сатх… Я встречал это имя в древних колдовских книгах… Это страшный маг, убивающий во сне. Ему что-то надо от людей, и люди погибают, выполняя его волю…

– Клянусь Кромом, королеву я ему не отдам! Не бойся, я здесь, с тобой!- Конан ласково гладил лоб, волосы, руки прекрасной Зенобии, пока она наконец не уснула спокойным сном.

Служанки и маленькая Имма остались около нее, готовые в любой момент вырвать королеву из когтей ужаса, а Дамунк повел Конана в свое хранилище, где на полках стояли древние колдовские книги, а на столах грудами лежали свитки с рецептами снадобий и заклинаниями. Здесь, в полутемной комнате, пропахшей пылью и травами, отгоняющими мышей, среди трактатов, таивших в себе смерть и исцеление, король Конан сел напротив лекаря, и Дамунк, сняв с полки тяжелую толстую книгу в кожаном переплете с серебряными застежками, стал листать пожелтевшие страницы. Король долго ждал и, в конце концов, потеряв терпение, спросил:

– Ну, ты нашел что-нибудь про это отродье Нергала?! Что скажешь об этом Рагоне Сатхе?!

– Имя Рагон Сатх на древнем стигийском наречии означает «Плененный Вечностью». Здесь, в этой старой книге, написано, что он своими злодеяниями прогневил и богов, и демонов.

– Так что же, боги и демоны не могли его просто уничтожить?! Почему он еще жив и продолжает творить зло?

– Нам, людям, не всегда дано понять, чего хотят боги… Возможно, смерть была бы ему слишком легкой карой.

– Слишком легкой! Что может быть хуже смерти?!

– А ты, король, что бы выбрал – смерть или нескончаемую пытку одиночеством? Заточение, когда ты наедине с собой – сто, тысячу, две тысячи лет, и убежать невозможно?

Король помолчал, представив себя на месте мага, и нехотя ответил:

– Ты прав, Дамунк, я бы выбрал смерть… Но что ему надо от людей?!

– Ему было обещано освобождение, если смертный сделает для него то, что может свершить лишь колдун. Сомнительная надежда. Вот он и терзает людей, посылая их на смерть.

– И что же, теперь он хочет этого от Зенобии? От слабой женщины?

– Мы не знаем, что ему надо. Может, и женщине это под силу, а может, тут кроется что-то другое. В книге ничего больше не написано, кроме того, что Рагон Сатх властен над людьми, только ночью, во сне…

Королева… Конан сжал кулаки, приходя в ярость от невозможности оградить ее от чуждой воли. Древние книги, которые просматривал Дамунк, не содержали никаких заклинаний или снадобий, способных помочь в данном случае и отогнать колдовство. Кресло, на котором сидел король, полетело в сторону, на пол посыпались потревоженные свитки, раздался грохот захлопнувшейся двери, и Дамунк остался один, подбирая с пола свои сокровища.

К тому времени, как Конан вернулся в спальню Зенобии, она уже проснулась и, приподнявшись на смятых подушках, с изумлением оглядывалась по сторонам. Конан вошел, кивком головы отослал служанок, велел Имме принести вина и сел рядом с королевой.

Ярко-красный рубец на шее, который утром так испугал Дамунка, сейчас побледнел и еле заметной розовой полосой выделялся на белой коже.

– Конан, что случилось?! Кто посмел устроить здесь такой разгром? Мой любимый полог, смотри, он разорван! О Боги, что это?!- Королева вдруг заметила, что ее тело едва прикрыто обрывками легкой ткани, еще вчера бывшими прелестным ночным одеянием.

Зенобия испуганно вскочила с истерзанного ложа, длинные спутанные волосы рассыпались по обнаженным плечам, глаза метали гневные молнии.

– Конан, милый, я ничего не понимаю! Объясни мне, что случилось! Вечером, когда ты ушел от меня, все было как обычно. И вот сейчас, утром, вдруг такое! А мои волосы! Что с ними? Теперь мне целый день придется просидеть, пока служанки их расчешут!- она гневно топнула ногой, пытаясь распутать длинную прядь.

– Так ты ничего не помнишь? Не помнишь, что тебе снилось?

– Мне ничего не снилось! Ты ушел, я крепко уснула, сейчас проснулась – и вдруг такое! А что я должна помнить?! Ведь не я же все это устроила! Или ты хочешь сказать, что я?…- Она вдруг притихла, испуганно глядя на измученное тревогой лицо Конана.

Он молча кивнул, наклонившись, обнял ее за плечи и стал нежно гладить спутанные волосы. Взглянув на окно, королева заметила, что солнце уже склоняется к горизонту и вечерние тени ложатся под деревьями. Она резко отстранилась и вскрикнула:

– Смотри, уже вечер! Я так долго спала? Конан, не мучай меня, расскажи, что случилось?

Пока она пила вино, настоянное на целебных травах, и ела принесенные Иммой кушанья, Конан поведал о событиях минувшей ночи. Королева с удивлением выслушала его, еще раз осмотрелась и велела служанкам привести все в порядок. Пока одни служанки хлопотали, приводя спальню в прежний вид, а другие осторожно расчесывали спутанные волосы Зенобии, она сидела напротив зеркала, не сводя глаз с бледно-розовой полосы на шее.

В спальню, бесшумно ступая по толстому ковру, вошел Дамунк и остановился около короля. Конан прошептал, не отводя глаз от Зенобии:

– Она ничего не помнит и не очень верит тому, что я рассказывал. Приближается ночь, что нам делать? Я не отойду от нее ни на шаг, и ты останешься здесь со своими снадобьями. Сейчас я пойду, отдам кое-какие распоряжения – гонцы ждут с самого утра, а ты будь тут и глаз с нее не спускай!

Конан вышел, а королева все смотрела на свое отражение, пытаясь что-то вспомнить, водя пальцем по розовой полосе. Когда служанки, наконец, расчесали волосы и заплели их в тугие косы, солнце уже скрылось за деревьями, и только алые облака сияли на небесах, тоже готовые вот-вот погаснуть.

Конан вернулся к Зенобии, готовый провести около нее всю ночь, и невольно залюбовался своей королевой – так она была хороша в новом платье из легкой струящейся материи, с гордо поднятой головой и решительно сжатыми губами. Стоя около своего роскошного ложа, задумчиво прикасаясь к расшитому пологу, она сказала:

– Я не буду спать этой ночью! Конан, будь рядом со мной, не давай мне уснуть! То, что ты рассказал, было так страшно… Я боюсь, вдруг я умру, как те, другие, которых колдун убил во сне!

– Я здесь, с тобой, и никуда не уйду! И Дамунк будет тут, и Имма. Мы будем разговаривать всю ночь, а утром ты спокойно уснешь! Имма, распорядись, чтобы сюда принесли кости – они наверняка найдутся у кого-нибудь из стражи. Я вас сейчас научу этой разбойничьей игре, вы и не вспомните, что ночь создана для сна – ночь создана, чтобы играть и рассказывать всякие небылицы. Дамунк, ты человек ученый, тебе и начинать. Только не вздумай говорить о серьезных вещах, лучше вспомни, как ты был молодым и бегал за девчонками!- Король подтолкнул локтем смутившегося лекаря и с радостью заметил лукавую улыбку на губах Зенобии.

Вернулась Имма, неся поднос с освежающим питьем и сладостями для королевы, а идущий следом слуга робко поставил на стол стаканчик с костями. Когда он вышел, все четверо уселись на ковер, и почтенный Дамунк начал плести такую историю, что Конан поневоле стал вспоминать, не встречались ли они в давние времена на улицах Шадизара, этого гнезда воров и разбойников.

Зенобия хохотала, а маленькая Имма бросала сердитые взгляды на своего учителя, недоверчиво встряхивая кудрявой головкой. Лекарь с видимым облегчением закончил свой рассказ, и настала очередь короля научить свою королеву играть в кости, как вдруг он почувствовал, что рука, лежавшая на его плече, вдруг соскользнула вниз, и Зенобия мягко повалилась на ковер. Она крепко спала.

Конан попробовал ее разбудить, но она нахмурилась во сне, как капризный ребенок, и уютно свернулась калачиком. Он подхватил ее на руки и бережно уложил на постель, не сводя глаз со спокойного лица.

Казалось, ничто не нарушит безмятежность этого сна. Время тянулось медленно, ночная тишина убаюкивала. Имма дремала в кресле, положив голову на подлокотник. Дамунк боролся со сном, расхаживая из угла в угол и разглядывая давно знакомое убранство королевской спальни.

Затейливая резьба деревянных панелей, украшавших стены, такая забавная днем, теперь, в мерцающем свете одинокого светильника, казалось, таила в себе угрозу. Маленькие крылатые дракончики гонялись друг за другом, прячась среди цветов и листьев. Неверный отблеск пламени оживлял крохотных чудовищ, и они, как настоящие, извиваясь, трепетали перепончатыми крыльями, а цветы, жалобно вздыхая, шевелили лепестками. Лекарь зажмурился, потряс головой, отгоняя наваждение, и отвернулся.

Зенобия безмятежно спала. Конан уже начал надеяться, что кошмар не повторится, как вдруг губы ее страдальчески дрогнули, и раздался тихий жалобный стон. Голова судорожно откинулась назад, а руки потянулись к шее, словно пытаясь освободиться от чего-то невидимого. И снова королева забилась, как пойманная птица, а Конан вновь старался удержать ее на ложе, сжимая в крепких объятиях. Маленькие руки отбивались от него с нечеловеческой силой, тело трепетало и извивалось, вырываясь из неведомого плена, а на шее опять тускло блестел узкий железный ошейник.

Лекарь попытался подойти к Зенобии со своими снадобьями, но был тут же отброшен в сторону. Только могучие руки Конана могли удержать королеву. Вмиг пробудившееся звериное чутье варвара подсказывало киммерийцу, что борется он со злобной враждебной силой. Прижимая к себе всегда столь желанное тело Зенобии, он понимал, что избавиться от чужой воли несчастная королева могла, лишь убив себя.

Когда Дамунк и Имма снова подошли к ложу, пытаясь поднести к ее ноздрям флаконы, Конан, не разжимая железных объятий, прорычал сквозь стиснутые зубы:

– Не подходите! Теперь ждите до утра! Отойдите дальше!

Еще долго продолжалась эта схватка с вселившейся в прекрасное женское тело колдовской мощью, но, наконец, краем глаза Конан увидел, что звезды погасли, и небо начало светлеть. Что принесет королеве это утро? Неужели она больше не увидит солнца, не посмотрит на него своими ясными глазами, не засмеется озорным смехом? Где она сейчас, какие мучения испытывает ее душа во власти этого демона?!

– Кр-р-ром! Я не отдам тебя! Ты вернешься! Ты вернешься!- хрипло шептал Конан, не выпуская из объятий бьющуюся королеву.

Внезапно все стихло. Она лежала вытянувшись на ложе, неподвижная, как статуя. Конан, тяжело дыша, отпустил плечи жены и вгляделся в застывшее лицо.

Нет, это было не ее лицо! У нее никогда не было такого выражения, никогда губы не изгибались так надменно и повелительно! Глаза были закрыты, но Конану казалось, что они смотрят на него сквозь сомкнутые веки.

– Пусть они уйдут!- вдруг произнесли эти губы чужим властным голосом, от которого повеяло смертью.- Пусть они уйдут, а ты останься! Скорее!

Дамунк хотел что-то сказать, но Конан быстро подтолкнул его и испуганную девушку к двери, закрыл засов и вернулся к Зенобии.

Она медленно села, как села бы ожившая мраморная статуя. Тяжелые веки поднялись, и на Конана глянули огромные глаза, сверкавшие блеском огня и снега. Губы послушно зашевелились, произнося чужие слова:

– Королева в моей власти! Она может умереть, а может и остаться жить! Я каждую ночь буду приходить к ней, если ты не займешь ее место! Мне нужен ты, варвар, только ты!

Сердце Конана разрывалось от боли и ярости. Перед ним – страшный враг, которого нельзя убить, которому придется покориться! Выбора не было.

– Отпусти ее, я согласен!- Его голос дрожал от гнева, ногти до крови впились в ладони.

– Я знал, что ты согласишься, люди все одинаковы! Завтра ночью ты закроешься в своей спальне и будешь ждать! Я, Рагон Сатх, хочу видеть тебя! Прощай!

Тело королевы внезапно обмякло, и она обессилено повалилась на подушки. Раздался тихий звон, и на пол покатился лопнувший железный обруч, сжимавший ее шею. Бросившись к двери, Конан, срывая засов, рывком распахнул ее, и в спальню вбежали лекарь и его ученица. Они захлопотали вокруг Зенобии, приводя ее в чувство, а Конан поднял с пола железный обруч и подошел к окну, чтобы получше его рассмотреть. Металл, похожий на полированное железо, своим ледяным холодом обжигал пальцы, его хотелось отбросить, как ядовитую змею, но он все всматривался в таинственные знаки, черной вязью украшавшие обруч. Он хотел позвать Дамунка, чтобы показать ему колдовские письмена, но тут на обруч упал первый луч солнца и проклятый ошейник растаял дымной струйкой, только пальцы Конана продолжали гореть, как от ожога.

Зенобия лежала, глядя в потолок невидящими глазами. Лицо за эту ночь совсем осунулось, волосы потускнели, бескровные губы пересохли и потрескались. Конан приподнял безвольное тело жены, и лекарю удалось влить в скорбно сжатый рот несколько капель вина. Она закрыла глаза, и ее бережно уложили обратно на подушки. Спокойный сон прогнал страдальческое выражение с побледневшего лица и дал отдых измученному телу.

За дверью спальни ожидали встревоженные дамы, все в королевском дворце замерло в предчувствии несчастья. Конан вышел от Зенобии, плотно прикрыв дверь. Жизнь продолжается, и дела королевства не менее важны, чем жизнь королевы. Он объявил, что королеву мучили дурные сны и теперь она отдыхает. Услуги придворных ей пока не нужны, лекарь и служанки справятся сами.

День прошел своим чередом. Дела король вершил быстро и решительно, и к вечеру тревога во дворце совсем улеглась. Отпустив последнего гонца, Конан, наконец, поспешил к Зенобии. Глядя на его спокойное лицо, никто не догадался бы, какие мучительные мысли роятся в голове киммерийца. Как там его королева? От лекаря никто не приходил, значит, ничего страшного.

Приближается ночь… Что она принесет? Что будет завтра? И будет ли это завтра? Он тряхнул головой, прогоняя сомнение. Все будет, и завтра, и вся долгая жизнь! Настала пора встретиться еще с одним магом, а сколько их было! Конан усмехнулся, по опыту зная, какими порой слабыми и беспомощными бывают все эти волшебники, встретившись с его, не знающей сомнений, волей, и, все еще улыбаясь, вошел в спальню Зенобии.

Она, как и вчера, сидела у зеркала, одетая в парадное платье, с высоко уложенными волосами. Крепкий сон вернул краски и свежесть ее лицу, зажег глаза прежним блеском. Она повернула голову и улыбнулась в ответ на его улыбку. Его глаза искали след от колдовского ошейника, но стройная шея, поддерживавшая гордую голову, сияла безупречной белизной.

– Что со мной, Конан? Я стала так поздно просыпаться! Уже скоро вечер, а я только что поднялась. Но зато как мне хорошо! Я хочу пойти в сад. Вели приготовить все для ужина в саду, мы будем допоздна веселиться! Пусть музыканты играют, мне сейчас хочется танцевать!

– Я очень рад, что ты проснулась такой веселой. Сейчас в саду накроют столы, и ты будешь хозяйкой ночного праздника. Пусть музыка играет погромче, чтобы и я ее слышал. Мне придется на всю ночь уединиться с Дамунком – поверь, это очень важно! А утром мы встретимся, и ты мне все расскажешь. Смотри только, не слишком улыбайся юному Готнару – иначе мне придется послать его в дальний гарнизон кормить змей и лягушек! Прости, мне уже пора, повеселись за двоих, дорогая!

Дамы окружили королеву, и она, не успев рассердиться на Конана, тут же снова улыбнулась. Вечером в саду было, в самом деле, чудесно. На деревьях зажгли маленькие фонарики, привезенные из заморских стран, негромко заиграли музыканты, спрятавшиеся в заросшей плющом беседке.

Королева приколола к волосам душистый ночной цветок, села во главе длинного стола и решила, что обязательно вскружит сегодня голову молодому Готнару – а завтра пусть он отправляется в самый дальний гарнизон, к пиктам и лягушкам! Подумаешь, важные дела с этим лекарем! Ну, Конан, смотри не пожалей!

Музыка заиграла громче, зазвенели кубки, слуги как угорелые летали из сада в дворцовую кухню и обратно, сгибаясь под тяжестью блюд и серебряных кувшинов с вином.

Королева изредка, нахмурившись, поглядывала на пустое кресло, предназначенное для Конана. Но тут же лукавая улыбка снова появлялась на алых губах, и она, склонив голову и опустив длинные ресницы, слушала, что нашептывает ей Готнар, молодой повеса из свиты короля. Он всегда ухитрялся оказаться рядом с ней, когда Конана не было поблизости, и без устали превозносил ее красоту. Когда же ему приходилось сопровождать короля, он всегда искал ее пламенным взором, и часто она даже спиной чувствовала, как он пожирает ее глазами. Конан от души забавлялся этой игрой, и вечерами они оба, бывало, хохотали над этой рыбкой, бьющейся на крючке любви.

Сейчас, досадуя на Конана, она чувствовала, что позволяет себе лишнее, но вечная женская жажда поклонения толкала ее продолжать опасную игру.

Тем временем на небольшую лужайку, ярко освещенную разноцветными фонариками, чинно вышла крохотная пара – два карлика, купленные королем, каждый за слиток золота. Их привезли издалека, специально на потеху блестящего аквилонского двора. Не больше половины обычного человеческого роста, стройные, с красивыми гладкими личиками, доверчивыми карими глазами и вьющимися каштановыми волосами, они казались вечными детьми, братом и сестрой. Но это были взрослые люди, хотя никто не знал, сколько им лет. Голоса их, тонкие и пронзительные, как у птиц, всегда вызывали у Зенобии улыбку, а когда они пели любовные песни, она не могла удержаться от смеха.

Теперь же они были одеты в наряды, в точности повторявшие наряды короля и королевы. Их головы венчали золотые обручи с сияющими зубцами, на поясе у карлика болтался огромный меч, цепляясь за ноги и вызывая взрывы хохота.

Они танцевали медленно, важно, то с поклонами расходясь, то вновь сходясь, чтобы степенно покружиться, взявшись за руки. Меч путался в траве, задевал за юбку крошечной королевы, но они невозмутимо кружились, величественно кланялись и изящно взмахивали руками.

Зенобия, изнемогая от смеха, с трудом сняла с руки драгоценный браслет и бросила его крошке-королю. Тот ловко поймал его на лету, благодарно улыбнулся и важно надел поверх рукава своего одеяния. Другие придворные тоже стали бросать шутам драгоценности, и малютка-королева не спеша собирала их в подол, словно спелые яблоки. Это вызвало новый взрыв хохота, музыка загремела громче, и на смену карликам на полянку стали выходить новые танцующие пары. Кавалеры и дамы кружились в танце, наслаждаясь ночной прохладой. Королева танцевала с Готнаром, ее загадочная улыбка дразнила и обнадеживала.

Шум праздника слабыми отголосками долетал до спальни короля, где он отдавал последние приказания лекарю и двум стражникам. Это были надежные молодцы из его личной охраны, они знали многое и не болтали лишнего. Вот и теперь им предстояло нести ночной караул у дверей королевской спальни, а утром быть здесь же, под рукой, чтобы привести Конана в чувство, если колдовская сила не отпустит его сама. Имма, маленькая помощница лекаря, стояла тут же, умоляюще глядя на Конана – она словно чувствовала, что ее собираются отослать. Славная девочка, истинные чувства которой давно уже не были секретом для короля. Когда она натирала целебными мазями его ноги, уставшие от многодневной охоты, или массировала тело, возвращая затвердевшим буграм мышц мягкость и легкость, в трепете ее сильных рук безошибочно чувствовалось нечто большее, чем старание служанки. Это были любящие прикосновения, и они выдавали ее так же, как полузакрытые глаза и вздрагивающие от скрытой нежности губы.

Где-то глубоко в душе Конан чувствовал ответный отклик на этот робкий призыв и знал, что когда-нибудь сожмет в объятиях это стройное смуглое тело, зароется лицом в непокорные завитки черных волос, глубоко заглянет в ее глаза. А какого они цвета, эти глаза? Золотистые? Зеленые? Он так и не смог рассмотреть. Все равно приятно было сознавать, что все это будет…

Но не сейчас… Когда-нибудь потом… Поэтому он и хотел отослать ее, чтобы она не видела его в час бессилия, а может, и смерти. Но ее глаза смотрели так требовательно, и в то же время умоляюще, что он сдался:

– Ладно, Имма, ты тоже останься, и приготовь вино – твое знаменитое, на травах, что и мертвого поднимет, и растирай меня покрепче, уж я-то знаю, какие у тебя сильные руки, малышка!

Она расцвела, услышав его похвалу, и, повинуясь кивку Дамунка, побежала готовить снадобья. Конан, перед тем как запереться в спальне, велел лекарю запомнить все, что он будет говорить утром.

Дверь захлопнулась, звякнул засов, и Дамунк приготовился ждать всю ночь, не смыкая глаз. Стражники, словно бронзовые изваяния, замерли по обе стороны дверей, опершись на алебарды, готовые скорее умереть, чем допустить кого-либо к королю.

Конан прошелся по спальне, вслушиваясь в отдаленные звуки музыки и всплески веселого смеха, постоял у окна, вдыхая пьянящий аромат цветущего сада, потом решительно закрыл окно и подошел к ложу. Глядя на него в этот момент, можно было подумать, что где-то неподалеку ждет оседланный конь, а сам он собрался в опасный путь. Как раньше, во времена, когда необузданный варвар мотался по свету, добывая удачу мечом и секирой, на нем была надета простая свободная туника, широкий кожаный пояс с кинжалом, на ногах – прочные дорожные сандалии. После некоторых колебаний он пристегнул к поясу меч из чудесной стали, способный разрубать камни. Это был прежний Конан – воин, пират, искатель приключений. На голове, вместо золотого обруча с огромным искрящимся камнем – символом королевской власти, был обычный кожаный ремешок, стягивающий непокорные черные волосы.

Конан присел на ложе, в ожидании неведомой опасности, но вместо этого почувствовал приятное покачивание – ему показалось, что он снова маленький мальчик, усталый и невыспавшийся. И вот оно перед ним, мягкое ложе и пышные подушки, такие желанные и соблазнительные! Мгновение – и вот киммериец уже удобно устроился на этих подушках, подложив под щеку могучую руку. Счастливая улыбка мелькнула на строгих губах, и он уснул, безмятежно, как в детстве.