"Про тех, кто в пути" - читать интересную книгу автора (Верещагин Олег Николаевич)

«Последний поезд на небо

Отправится в полночь

С полустанка, укрытого

Шапкой снегов...»

Наутилус Помпилиус.

6.

Проснувшись, я долго не мог понять, где, собственно, нахожусь. Незнакомым было абсолютно всё — даже запахи, лившиеся из затянутого марлей, но настежь открытого окна. Дома моё окно выходило просто на улицу, хотя и окраинную, да оно там и не открывалось. В корпусе...

Ладно, это всё чушь.

Я хотел вскочить сразу, но потом остался лежать и прикрыл глаза снова. Все вчерашние приключения казались вызванными переутомлением и обилием впечатлений.

Головка вау, ротик кака, а сегодня войду в норму — и всё будет отлично. Каникулы у меня — или нет?!

А дед — отличный мужик, вчера и не подумал меня ругать, хотя я пришёл домой в пол-одиннадцатого, и они с этим немцем сидели на крыльце. Кажется, ждали меня. Я честно сказал, что пошёл, куда глаза глядяд, а на обратном пути заблудился. Но телеграмму дал.

А сейчас всё, что со мной происходило вчера — вот честное слово! — казалось сном.

Я посмотрел на свои часы, лежащие на подоконнике. Было всего восемь. Надо же... Я прислушался к себе — нет, спать больше не хотелось, точно. Ну, что? Тогда встаём?

Как раз тут моё внимание привлекли звуки, доносившиеся из сада. Я откинул одеяло, поднялся и подошёл к окну распахнул толчком лёгкую раму.

Дед Толя — в чёрных трусах и белой майке — обрабатывал кулаками подвешенную на сук яблони боксёрскую грушу. Груша коротко ухала и качалась. Дед коротко ухал и прыгал. Я заметил, что у моего родственника вовсе не старческое тело — ни животика, ни тонких ног, ни дряблости кожи...

Правое плечо занимал жутковатый шрам — лямка старинной майки его не закрывала. Я скосил глаза на свои рёбра, на свой шрам — звёздчатый и неровный. И, передёрнув плечами, поднял голову.

Герр Киршхоф расположился, положив друг на друга вытянутые ноги, в плетёном из прутьев кресле под другой яблоней. Он покуривал длинную самокрутку и держал в руке бокал с пивом, одобрительно глядя на деда.

— А помнишь... — дед атаковал грушу серией ударов — так, что даже сук заскрипел протестующе, — как мы с тобой на пруду дрались? Ты мне тогда ещё навалял... Может, попробуешь?

— Лучше вспомни, — немец выпустил неторопливое облако дыма, — как мы с тобой подрались с... о-коль-ским-ми? Я так сказал?

— Окольевскими, — поправил дед и, остановив грушу, увидел меня.

— Доброе утро, — поздоровался я первым.

— Доброе утро, Жень, — улыбнулся дед. Герр Киршхоф поприветствовал меня взмахом бокала:

— Гут морген, Евгений! — покосился на деда и добавил лукаво: — Хайль Гитлер.

— Но-но, Гитлер, — дед качнул в его сторону грушу и опять обратился ко мне. — Чего там торчишь? Мойся, брейся, одевайся и пошли завтракать...

...Дед готовил сам, как я понял, и неплохо. В принципе я бы не удивился, питайся он готовыми завтраками, обедами и ужинами из какого-нибудь супермаркета, да и не был бы против — но на столе оказался настоящий глиняный кувшин с молоком, тарелка с гренками, масло, огромная яичница с ветчиной и помидорами, и миска холодного винегрета. Герр Киршхоф к столу опоздал и, принеся две бутылки пива «Клинское», тут же открыл одну.

— Вы не пьёте пива, Евгений? — спросил он.

— Да нет, — я улыбнулся — немец мне нравился.

— Вы спортсмен?

— Я хотел стать... — я оборвал себя. — Не пью.

Немец посмотрел на меня долгим взглядом. Дед раскладывал яичницу. Герр Киршхоф сказал:

— Это, несомненно, не моё дело и вы вправе меня оборвать, Евгений. Но Анатолий рассказал мне о случившемся с вами несчастье. Это тем более прискорбно в наше время, когда всё меньшее число мальчиков выбирают профессии, достойные настоящих мужчин. Я просто хочу вам сказать: не падайте духом.

— Поручик Голицын, — добавил дед. — Чего затянул отходную? Внук у меня настоящий герой. А дело и на земле найдётся.

Я уставился в тарелку. Мне хотелось, чтобы они перестали обсуждать эту тему — так хорошо началось утро... Но герр Киршхоф ответил деду:

— Ты напрасно так говоришь. Подумай о себе. Или вспомни моего отца. Без неба...

— Ваш отец был лётчиком? — не удержался я.

— Его отец был асом Люфтваффе2, — ответил за немца дед. — И погиб в здешних местах.

— Его... сбили? — я ощутил неудобство. Герр Киршхоф смотрел в окно:

— Нет, — сказал он. — Отец погиб на земле...

...При свете летнего дня Любичи выглядел сонно и совершенно обыкновенно, прямо-таки убийственно благопристойно и скучно. Ничего более типичного себе и представить было нельзя, даже мой родной городок не сравнится... Хотя, казалось бы, уж куда типичнее!

Я никуда не спешил. Просто шагал по улицам, разглядывал дома, глазел по сторонам. Вообще это странное и интересное занятие — бродить по незнакомому городу.

Я не знаю, многим ли это нравится, или один я такой чокнутый. Но когда я так хожу, я как будто открываю что-то новое. Хотя, казалось бы, что может быть нового в улицах, окантованных зелёной каймой деревьев? Они же везде одинаковые...

А вот и не везде.

Но в любических улицах было что-то странное и тревожное. Не везде — пока я ходил по центру, всё было нормально. А потом я свернул в какой-то переулок у подножья старинной башни — то ли колокольни, то ли водокачки, то ли вообще сторожевой — и...

И на меня обрушилось уже знакомое по вчерашнему дню чувство беспокойства.

Я стоял на верху спуска — как будто в зелёную воду, улица постепенно спускалась в зелёно-чёрные заросли, а за ними я увидел поле аэродрома. Всё — от края до края. Не такое уж и большое, с отлично различимыми вдали железнодорожными путями. Заросшее сорняком, который вполне мог прятать остатки самолётов...

Вот только причальную мачту для дирижаблей не спрячешь даже за корабельными соснами. А я её не видел нигде.

Задумчивое созерцательное настроение, овладевшее мной, растаяло без следа. Я снова и снова обшаривал взглядом пространство перед собой, словно мачта могла, скажем, пригнуться — а теперь должна устать и выпрямиться снова.

Вообще-то я, если честно, собирался отправиться после прогулки на здешний пляж, про который мне говорили, и поискать там Лидку. Но теперь...

... теперь я обратил внимание на то, что и улица-то, в начале которой я стою, практически заброшена. Окна сплошь и рядом были заколочены, на крыльце многих домов проросла трава.

Но, опять-таки — нигде не было заметно следов молодёжных тусовок с их неизбежными поджогами, битьём стёкол и надписями на стенах. Создавалось ощущение, что улицу обходят стороной...

Несколько домов, впрочем, были вполне обитаемыми, а над одной из дверей я даже увидел вывеску, удивившую и заинтересовавшую меня. На чёрном ромбе с алым кантом алели звезда, молния и надпись:

КНИЖНЫЙ МАГАЗИН

«АНТИМИР»

Собственно, меня заинтересовал не столько сам магазин, сколько вопрос, какому оригинальничающему идиоту придёт в голову содержать настолько специфическое заведение, как книжный магазин, в таком безлюдном месте? Какая тут может быть прибыль?

Решительным широким шагом я пересёк улицу и вошёл в дверь, украшенную стеклянным многоцветьем витража...

...Мелодичный перезвон колокольчиков над входом заставил меня посмотреть вверх. Мне такие штуки почему-то никогда не нравились, хотя последнее время стали модными — эдакая претензия на старину. Но не могу не признаться, что именно в этом помещении такая штука была более чем уместна.

Прямо от входа вниз вели пять или шесть крутых ступенек — гранитных плит, вытертых посередине до желобов. Квадратное низкое помещение крестом посередине и вдоль трёх стен занимали деревянные прилавки, сплошняком заваленные книгами, кипами журналов и открыток.

Вдоль четвёртой шла высокая конторка, ограждённая бортиком с резными перильцами. Сами стены покрывали мрачные панели резного дуба. Хозяина в помещении не было — да и вообще никого не было.

А в следующее мгновение я сообразил, что всё это вижу совершенно отчётливо, несмотря на то, что в комнате нет ни одного окна и ни одного (по крайней мере — видимого) источника освещения.

Я переглотнул и мысленно чертыхнулся. Потом позвал:

— Хозяин, тут есть кто-нибудь?

Никто не ответил, и я, осторожно ступая, спустился в помещение. Подошёл к столам.

Я люблю читать, кажется, я уже говорил. Но в принципе я читаю то, что называется «книжным мусором» — фантастику, приключения, детские детективы, мистику...

Школьную программу терпеть не могу, как и разных нынешних «властителей дум» всяких там Борхесов-Шморхесов и Дос Пассосов.

А здесь лежали книжки... нет, книги... которых я в жизни не видел иначе, как в музеях и по телику. Толстые, но неожиданно лёгкие тома, переплетённые в кожу с вытертым золотым тиснением...

Книги, в обложках которых под накладками ощущалось дерево, а печатные буквы копировали манеру писцов от руки... И тут же — подшивки журналов вроде «Пчела», «Паук»... или даже рукописные труды, фамилии авторов которых мне ничего не говорили... Я переходил туда и сюда, листая и просматривая книги, журналы и открытки...

Оружие, военная техника и снаряжение армии Англианской Империи (для служебного пользования)...

П. винКальдс. Бестии Чёрного Леса (классификатор)...

Отчёт полковника Д.Д. Басова, начальника экспедиции Географического общества Ея Императорского Величества...

И. Робар. Dino sapiens. История наших взаимоотношений...

Ван дер Хойзен. Баллады...

— Молодого человека интересуют стихи?

Я вскинулся, чуть не уронив эти самые «баллады». На меня смотрел стоящий за конторкой невысокий старик с длинным носом, закутанный в какие-то невообразимые лохмотья.

— Нет, в общем-то, — я положил книгу. — Я из интереса зашёл... Я вряд ли что-то тут смогу купить... Тут же всё, наверное, раритеты...

— В общем-то да, — брови старика сделали неопределённое движение.

— Ничего иного не держу... А могу ли я полюбопытствовать, в чём интерес визита?

— Ваш магазин, — я подошёл ближе и облокотился на один из прилавков. — Мне кажется, это не очень-то выгодное место... Конечно, это не моё дело, но всё-таки. Какой смысл содержать...

— Посмотрите эту книгу, молодой человек, — не очень-то вежливо перебил меня старик, подавая мне большой альбом. — Сейчас мне надо заняться покупателем...

Ничего не понимая, я взял альбом — и в ту же секунду протяжно зазвенел колокольчик. Я обернулся — и окаменел.

Вошедший не был человеком.

В темноте я бы, наверное, мог спутать. Мне и так в первую секунду показалось, что в магазин вошёл моряк — белый мундир с золотым поясом, на котором висел длинный кортик, и таким же шитьём, на ру-ках — чёрные перчатки, высокая фуражка, сапоги с молочным блеском (какой они всё-таки свет отражают, где тут светильники?!) Но уже во вторую секунду я увидел, какое у вошедшего лицо.

Нет, поймите, оно тоже было человеческим — глаза, нос, уши, рот, всё на месте. Но! Вашу мать!

Большущие зелёные глаза имели золотистые вертикальные зрачки. Плотно прилегавшие к черепу уши слегка заострялись кверху. Курносый нос почти не имел переносицы.

Кивнув старику, вошедший улыбнулся — и я увидел под пухлыми губами нижние и верхние острые клыки. Узкий подбородок и выпуклые скулы, широкий лоб, а коротко остриженные волосы под фуражкой, которую он снял, отблёскивали серебром. Не сединой, нет — металлом.

Волк. Передо мной стоял человекообразный волк — именно на изменившуюся, очеловечившуюся волчью морду больше всего походило это лицо.

Наверное, я почти влез задом на прилавок, потому что посетитель скользнул по мне взглядом и, снова улыбнувшись, сказал высо-ким металлическим голосом:

— Человеческий русский мальчик интересуется историей авиации Ленниадской Империи?

— Я? — проблеял я и обнаружил, что на руке, которую он выбросил вперёд, коснувшись альбома в моих пальцах — четыре пальца. И это не уродство. Просто такая рука.

— Одна из первых моделей «Торна», — военный-волк постучал по обложке. — Я на такой уже не летал, только видел в музее... Великое время! — и он прочёл:

— Ленниатта «Торн», ленниатта, лоониатта. Кен, кен, кен, ленниатта «Торн», лоо, лоо. Астоатта «Торн», астоатта, ио, ио то... — он поощрительно улыбнулся и, перестав обращать на меня внимание, повернулся к хозяину: — Почтенный книготорговец, я бы хотел...

Но чего он хотел — я не услышал, потому что пулей вылетел наружу...

...Я приложил ко лбу пустую бутылку из-под пепси и снова перевернул страницу.

Ряды угловатых букв были мне совершенно непонятны, хотя напоминали руны. Но рисунки и фотографии — цветные — были выше всяких похвал.

И вот в чём я мог поклясться — что не знаю ни одного ле-тательного аппарата, на них изображённого. Тут были в основном дирижибли и самолёты, напоминавшие машины 20-х годов ХХ века. Иногда возле них попадались и люди. Нет. Не люди.

Я рванул себя за волосы и огляделся. Сонный бульвар уходил в сторону пляжа; по нему шли три девчонки в купальниках, с одеждой под мышкой. За деревьями поднималось большое здание — мэрия, на-верное, с государственным флагом. Перед нею Ленин указывал в светлое будущее...

На флаге, крупно изображённом на той странице, которую я открыл, крылатый волк с оскаленной пастью в фас бросался вперёд, словно собираясь выскочить с бумаги.

— Не сойду с ума, — процедил я, вставая.

Обещать себе это было легко. Гораздо труднее было выполнить обещание, когда в конце переулка за башней я оказался на окраине аэродрома.

Улица с магазинчиком исчезла.