"Про тех, кто в пути" - читать интересную книгу автора (Верещагин Олег Николаевич)

«Последний поезд на небо

Отправится в полночь

С полустанка, укрытого

Шапкой снегов...»

Наутилус Помпилиус.

2.

Солнце ломилось в открытое окно с такой силой, что, казалось, оно продавливает вмятины на стенах и полу. Воздух пах сухой травой и цветами, названия которых Мартин не знал.

Он лежал на спине и недоумённо рассматривал маленькую комнатку — стол со стулом у окна, маленький сейф на поцарапанной тумбочке, непривычный коврик в центре, между двумя раскладными кроватями, на одной из которых оказался Мартин.

Вторая была пуста и аккуратно застелена грубым ворсистым одеялом. Возле обеих кроватей стояли тумбочки; на той, что около кровати Мартина, лежала его одежда. Последним предметом мебели был большой шкаф, возле которого стояли рюкзак и чемоданчик Мартина.

— Где я? — спросил вслух Мартин, слыша, как за окном в отдалении накладываются друг на друга, переплетаются и дробятся снова непривычные шумы. — Я... А! Конечно!!!

Он вскочил. От вчерашнего странного и неприятного недомогания, от самого угнетённого состояния не осталось и следа, их сменила бодрая приподнятость. Он на фронте! Ну... не совсем на фронте, но совершенно точно, что ближе к фронту не был ни один из мальчишек не то что школы — всего города!

Отцовский аэродром! Мартин сделал кувырок, прошёлся колесом и въехал пяткой в сейф. Зашипев от боли, на одной ноге допрыгал до открытого окна, стал коленкой на стул и замер.

Со второго этажа дома, где он находился, было отлично видно лётное поле. Огромное. Почти пустое, по нему лениво ползла машина, да ещё в дальнем конце крыло к крылу стояли три «хейнкеля», возле которых быстро и деловито двигались люди.

«Звено», — солидно поду-мал Мартин и поискал взглядом «мессершмидты» отцовской группы — II/JG14 — но их не было ни одного.

На столе под пустой вазой Мартин только сейчас заметил записку. На листке из блокнота отце написал несколько размашистых строк:

«Марти! Врач сказал, что у тебя небольшое нервное переутомление и что это быстро пройдёт. Я очень рад, что ты прилетел. Что-нибудь придумаем, не вешай носа. Я буду очень поздно, не старайся меня дождаться любой ценой. По аэродрому можешь ходить, только не нахальничай. Лидия знает немецкий, она придёт и накормит тебя, а на обед иди в нашу столовую, Лидия объяснит, где это. Ужин тоже приготовит она. Целую. Отец».

— Улетел на задание, — сказал Мартин и ещё раз взглянул в окно.

Вздохнул. Радость его немного померкла. Отец улетел в бой с русскими. Отец ас, он сбил сто три самолёта — польских, английский, французских, бельгийских, греческих; русских — тоже. Но вдруг...

— Никаких вдруг! — вслух отмёл опасения Мартин, вскинул подбородок, повернулся к большущему зеркалу, вделанному в дверь шкафа, отсалютовал мужественному отражению, одетому в трусы и провёл серию боксёрских ударов, завершив их нокаутирующим прямым.

— Победу нокаутом одержал Мартин Киршхоф, Германский Рейх! — прокомментировал он и высоко поднял сцепленные руки.

В момент его триумфа раздался стук в дверь — тихий и аккуратный какой-то, если можно так сказать про стук.

— Войдите, — предложил Мартин. — Ой, не входите! — закричал он в панике, когда увидел, что внутрь проникает какая-то женщина. — Подождите! Я оденусь! — он метнулся к тумбочке и, запрыгнув в шорты, затянул ремень. — Войдите.

— Можно, панич? — женщина появилась снова.

Она улыбалась, но улыбка была какая-то испуганная и заискивающая, не подходящая ей, высокой, молодой, довольно красивой и очень аккуратно одетой.

— С добрым утром вас и с приездом, панич, — она сделала книксен. Мартин невольно улыбнулся — очень смешно звучал акцент женщины, хотя говорила она без запинки и слова произносила правильно.

— Ты Лидия? — весело спросил он.

— Так... Лидия я, — она снова присела. — Господин полковник сказал, что вы спать будете... а я слышу — проснулись, ходите. Кушать хотите, панич?

Мартин с интересом рассматривал первую в жизни русскую. Она была похожа на немок, таких полно среди старших сестёр его друзей. И не была ни грязной, ни противной.

Мартин был не дурак и понимал, что про врага надо рассказывать только плохое, но всё-таки ожидал, что русские будут сильно похожи на гуннов или монголов из учебника истории.

— Хочу, — кивнул Мартин. — Очень хочу, — он и правда был голоден.

Женщина робко улыбнулась и прошла дальше в комнату, пояснив:

— Приберусь тут и подам, панич, а вы пока помойтесь... Или слить вам?

— Как... слить? — не понял Мартин.

Женщина объяснила:

— Воды-то тут нету, наш... красные, значит, когда отступали, водопровод испортили, вот умывальники в коридоре и поставили, и воду для них носят. Да там сейчас пусто, с утра всё порасплескали, а То-лька не наносил пока... Так слить вам, панич?

— Да не надо, и прибираться не надо, — поморщился Мартин. — Ты приготовь поесть, а я сам.

Лидия снова присела и вышла, а Мартин быстро заправил кровать и полез в шкаф за полотенцем. Там висела отцовская одежда, и Мартин несколько секунд боролся с желанием примерить парадный китель с шитьём и наградами, но потом подумал, что, если эта русская войдёт, он будет выглядеть, как идиот и, подхватив полотенце, мальчишка вышел наружу.

В коридоре было пусто, пахло мокрым деревом, доски пола под ногами были влажные и холодные. В конце коридора виднелся большой умывальник с открытой крышкой. Возле него какой-то мальчишка, поставив одно ведро на пол, заливал воду из другого в резервуар.

Помахивая полотенцем, Мартин подошёл вплотную и, глядя свысока, начал бесцеремонно рассматривать русского. Это был его, Мартина, ровесник, примерно такого же роста, но тощий и, как брезгливо отметил Мартин, грязный.

На мальчишке была синяя с белым безрукавая майка, тоже грязная, неопределённого цвета бесформенные брюки, подпоясанные старым ремешком, не доходившие до щиколоток и серые от пыли потрескавшиеся туфли на босу ногу.

На Мартина мальчишка не обращал внимания, а Мартин убедился, что и этот русский не очень похож на гунна. Скорей уж он напоминал приятелей Мартина по школе и «гитлерюгенду» — тоже светловолосый (только волосы отросли и висят неряшливыми космами) и сероглазый, немного веснушчатый. Он возился с вёдрами, хотя уже вылил воду, и Мартин сказал:

— Отойди, ну?

Мальчишка посмотрел непонимающе. Мартин сделал жест рукой — мол, уйди в сторону! — и парень отшагнул послушно, не глядя Мартину в глаза. Тот ощутил лёгкое презрение.

Попробовал бы им так командовать чужой человек, вражеский солдат! Он ни за что не стал бы подчиняться. Всё-таки это правда, что у русских нет ни гордости, ни достоинства... Мартин фыркнул и окатил из-под локтя русского мальчишку струёй воды:

— Помойся, тебе полезно, грязнуля.

Воды была ледяная, но Мартин специально лил её на плечи, спину, грудь, чтобы показать русскому, молча вытершемуся рукавом, что не боится холода. Впрочем, когда он отвлёкся от умывания, то вы-яснилось — зря поливался. Мальчишка подцепил пустые вёдра и ушёл.

Растеревшись полотенцем, Мартин бегом вернулся в комнату и оделся окончательно: рубашка, галстук с зажимом, ремень для шортов, гетры и бутсы. Подумав, на пояс повесил нож.

В конце концов, это его законное оружие. Пока он причёсывался, стоя перед зеркалом, вошла с подносом в руках Лидия, поставила еду на стол:

— Вы как поедите, паныч, то меня покличьте, я внизу убираюсь... Приятного вам аппетита.

— Ага... — откликнулся Мартин. — Послушай, мальчишка, который тут был, он кто?

— Да это ж Толька и есть, младший брат мой... Он тут по хозяйству работает, за паёк. А что, паныч, или нагрубил? — в голосе женщины прозвучал страх.

— Да нет, — равнодушно отозвался Мартин. — Иди, я потом позову...