"Девочка в бурном море. Часть 1. Антошка" - читать интересную книгу автора (Воскресенская Зоя Ивановна)

МАЛЬЧИК С ЗАКОЛКОЙ

Сегодня на обед запеканка из картошки с рыбой и кисель из ревеня. Кисель кислый-прекислый, но мама сказала, чтобы Антошка не вздумала роскошествовать, иначе вторую половину месяца будут сидеть без сахара.

Антошка приготовила обед, выключила газ, разлила прозрачный, с зелеными и розовыми прожилками кисель в мисочки, протерла мокрой шваброй линолеум на кухне.

Все дела сделаны. Читать? Нет, не хочется. Вот если бы погулять…

Она подошла к окну и выглянула во двор.

Освещенный солнцем большой квадратный двор жил своей жизнью. С трех сторон высятся жилые корпуса с многочисленными балконами, затянутыми полосатыми яркими тентами, за аркой — заросли тополей и лип, сбегающих от двора вниз по откосу, к железной дороге, по которой день и ночь проносятся поезда. Деревья стоят еще совсем прозрачные, покрытые, как росой, яркими блестящими почками.

Если ветер дует в сторону дома, то густой серый дым от паровозов просачивается сквозь ветви деревьев и заполняет двор. Тогда обитатели дома захлопывают окна и форточки, чтобы в квартиры не набивался сладковатый угарный газ.

В теневой стороне двора на зеленых скамеечках под липами сидят старики и старушки, в большой песочнице под весенним солнцем возятся малыши, похожие в своих разноцветных комбинезончиках на маленьких гномов. На асфальтированных дорожках одни девочки прыгают через веревочки, другие — играют в «классы».

Но внимание Антошки занимает один мальчишка. Он каждый день приходит ровно в три часа и, оседлав скамейку, строгает, клеит, что-то прилаживает. Вот он сидит и, прищурив глаз, на вытянутой руке проверяет рогатку. Вот он смахнул в ладонь стружки со скамейки и осторожно, как драгоценность, ссыпал их в бумажный кулек. Вокруг ни сориночки. Антошка покосилась на часы. Через пятнадцать минут, ровно в четыре, он вытащит из кармана бумажный сверток и будет есть бутерброд. Бумажку от бутерброда аккуратно свернет и сунет в карман. Увлеченный работой, мальчик никогда не пропускает время полдника и никогда не забывает привстать и поклониться, если мимо проходит взрослый. Кланялся он смешно, стукаясь подбородком в грудь, и тогда его рыжеватый вихор, прихваченный заколкой, становился на голове дыбом, как пучок соломы.

«Вежливый мальчишка, такой девчонку не обидит. И какой трудяга!» — думает Антошка.

Недалеко от мальчишки сидят две девочки, и обе с увлечением играют в куклы. Они целый день не закрывают рта, но ни разу не улыбнутся. Видно, говорят о чем-то скучном.

Одна из девочек, худенькая, темноволосая, быстро что-то вяжет на спицах и каждый раз, выдернув спицу, почесывает ею за ухом. Другая, с крепкими ногами, в чулках-гольф, с круглыми коленками, — шьет.

Если бы девочки разговаривали во весь голос, как разговаривают девочки в московских дворах, то Антошка услышала бы любопытный разговор.

Обе называли друг друга на «вы» и по фамилии. Темноволосая девочка называлась «фру Карлсон», а полная девочка — «фру Стрем». Обе подражали взрослым женщинам, обремененным семьей.

— Ах, фру Карлсон, — жаловалась девочка с круглыми коленками, — вы представить себе не можете, как я устала, готовя свою дочку к конфирмации. Платье я сегодня, кажется, закончу, но надо еще сделать приличное белье, купить модные туфли. А карточки тают, тают.

— У моей дочки конфирмация будет на следующий год, — отвечала «фру Карлсон», — но все равно хлопот много. Говорят, Германия не будет больше поставлять нам уголь, надо запастись дровами, но, видит бог, откуда взять сразу столько денег!

«Фру Карлсон» тяжело вздохнула и, наклонившись к «фру Стрем», доверительно посоветовала:

— Если у вас есть деньги, фру Стрем, запаситесь шерстью. Англия теперь не будет продавать нам шерсть, а зима обещает быть холодной.

— Откуда у меня деньги, фру Карлсон? Бог знает, что вы говорите, — ведь мой муж работает на судостроительной верфи, советские заказы аннулированы, и, если Германия не закажет нам суда, верфи закроются и его выбросят с завода. Вот вы счастливая, ваш муж моряк, ему платят за военный риск двойное жалованье. Вы теперь можете жить как супруга горного советника.

«Фру Карлсон» с досадой бросила на колени вязанье.

— Подумайте, что вы говорите! Мой муж каждый день подвергается риску. Неизвестные подводные лодки день и ночь прямо шныряют у наших берегов. Говорят, что это немецкие подводные лодки. Им обязательно надо потопить несколько наших кораблей, свалить это на русских, чтобы Швеция выступила против России.

— И вовсе нет. Это русские подводные лодки, фру Карлсон. Увидите, что они потопят наши корабли и свалят на немцев, чтобы Швеция выступила против Германии.

«Фру Карлсон» даже задохнулась от возмущения.

— Неужели вы верите, что Швеция может одолеть Германию? Германия просто слопает нас, как слопала другие страны. У Гитлера слюни текут, когда он думает о нашей чудесной руде и наших шарикоподшипниках.

Крепкий подзатыльник превратил внезапно «фру Карлсон» просто в девчонку Еву, а «фру Стрем» — в Эльзу.

Позади Евы стояла старшая сестра Клара. Она вернулась с работы.

— Опять о политике? — грозно сказала Клара. — Тебе что отец сказал: чтобы ты не вмешивалась не в свои дела. Других разговоров не найдете?

— Ладно, — покорно сказала Ева, — мы больше не будем.

— То-то!

— Вот твой Свен идет, — кивнула Ева на молодого человека с чемоданчиком.

Свен поставил в стойку велосипед и направился к Кларе, широко улыбаясь. Из-под синего берета выбивались светлые волосы, и было сразу видно, что Свена во всем дворе интересовала только одна Клара.

Клара примирительно погладила сестру по голове и сразу стала доброй.

— Давай, Эльза, лучше разговаривать о том, как свести концы с концами и как прокормить семью, — предложила Ева.

— Хорошо, — согласилась Эльза. — Я знаю рецепт чудесного печенья из картофеля с тмином…

Антошка походила по комнате. Взглянула на часы. Мама придет через час. Неужели она, Антошка, так и должна сидеть всю жизнь в комнате? Нет, она просто выйдет во двор и подышит воздухом. Не может ведь живое существо обходиться без кислорода! И чего это мама опасается, что Антошка обязательно влезет в какую-нибудь историю и испортит советско-шведские отношения? Ни в какую историю она лезть не собирается. Правда, был прошлой зимой случай, когда Антошка с мамой шли по улице и они увидели большой плакат вечерней газеты: «Москва ха фаллит!» — «Москва пала!» А Антошка-то хорошо знала, что Москва не пала, ночью она сама записывала сводку Совинформбюро: отважные панфиловцы преградили немцам путь к Москве и планы немцев по захвату Москвы были сорваны. Эта вечерняя газета просто подыгрывала немцам. Антошке было все ясно, а люди стояли, глазели и ахали и тихонечко говорили: «Ну что ж, теперь очередь за нами. Слопает нас Гитлер». Волновались люди. И Антошка сама не помнила, как это случилось. Она подбежала к газетному киоску, где столпились мужчины и женщины, и только крикнула: «Не верьте, люди, что Москва пала! Наши панфиловцы наложили гитлеровцам как следует». Мама еле вытащила ее из толпы. И только один, наверно фашист, крикнул: «Московская агитаторша!» — а все другие легко вздохнули и разошлись. А через несколько дней, наверно, поняли, что русская девчонка сказала правду.

Мама целый вечер ее пилила, объясняла, что Антошка своим поведением может испортить советско-шведские отношения.

Антошка — пионерка. Она давала клятву всегда быть готовой к борьбе за дело партии Ленина, а выходит, что она не может не только бороться, но даже сказать людям правду, должна молчать. Не имеет даже права носить пионерский галстук. Не может сказать, что папа и мама у нее коммунисты. «Мы остаемся коммунистами, — пыталась объяснить мама своей упрямой дочери, — но говорить посторонним об этом не нужно, чтобы нас не могли обвинить, что мы приехали сюда устраивать коммунистическую революцию».

Но Антошка и не собирается устраивать здесь революцию. Пусть сами шведы об этом позаботятся. Но как хотите — несправедливо все это. Советское полпредство в своих бюллетенях пишет о геройских делах советских людей, чтобы каждый швед знал правду, а Антошка даже рта открыть не может. Ладно, она будет теперь немая, как треска, уж недолго осталось ждать, когда они вернутся домой, в Москву, и Антошка сама уйдет на фронт. Мама может быть спокойна: никаких дипломатических осложнений Антошка не допустит. Она просто подышит кислородом.

Антошка решительно натянула вязаную кофточку, засунула под нее косу. Коса ее раздражала. В Швеции совсем не модно ходить с косой. Все шведские девчонки закручивают на голове пирожок. У Антошки волосы длинные и густые — закрутишь пирожок, получается целый каравай, а отрезать волосы мама не разрешает. «Мода быстро меняется, а волосы растут медленно», — говорит она, и туго заплетенная коса прижимает у Антошки оттопыренное ухо. Эх, если бы не ухо, Антошка сама отрезала бы себе ненавистную косу.

«И все-таки я легкомысленная, — разозлилась на себя Антошка, — опять о моде думаю». Она выдернула косу и перекинула ее через плечо. С четвертого этажа съехала по перилам. В свое оправдание сказала, что съехала всего с третьего этажа, так как в Швеции счет этажей начинается со второго, а первый этаж называется бельэтажем.

Вышла во двор и остановилась у дверей.

Детей много — и больших и маленьких, но их почти не слышно. А игры такие же, как и на московских дворах. И как это московские игры сюда добрались, ведь о них ни в газетах не пишут, ни по радио не передают, а вот в считалочку играют здесь все, в «классы» тоже и через веревочку прыгают. А через сдвоенную веревочку прыгать не умеют.

Антошка взглянула на мальчишку с заколкой. Он по-прежнему без устали работал. «Вот трудяга!» — опять подумала она.

Казалось, мальчик ничего не замечал, но, как только Антошка прислонилась к двери и от нечего делать стала заплетать кончик косы, мальчишка встал и вежливо ей поклонился, его вихор вскинулся вверх и долго не опускался.

Антошке стало смешно.

Неподалеку на скамеечке сидели девочки и играли в куклы. По-честному говоря, Антошке очень захотелось посмотреть на куклы. Играть она, конечно, не будет — смешно в таком возрасте возиться с куклами. Девочки заметили новенькую и, наверно, заговорили о ней. Они сложили свое рукоделье в корзиночки, взяли на руки кукол и подошли к Антошке.

— Ты новенькая? — спросила Эльза.

— Нет, мы всю зиму живем в этом доме.

— В какой квартире? — спросила Ева.

— Номер шюттон (шестнадцать), — ответила Антошка, стараясь как можно лучше выговорить зловредное «шю».

Обе девочки рассмеялись. Им стало ясно, что перед ними иностранка.

— Ты очень смешно говоришь по-шведски, — сказала Ева. — Ты англичанка?

— Нет, я русская, советская, — ответила вызывающим тоном Антошка, которую обидели насмешки девочек над ее произношением.

— Русская! — изумленно протянули обе и уставились на нее. — Из Москвы?

— Да, из Москвы, — с достоинством ответила Антошка. — Меня зовут Антонина.

Девочки сделали книксен и протянули руки.

— Ева, — представилась худенькая темноволосая девочка.

— Эльза, — важно сказала девочка в чулках-гольф и осмотрела Антошку с головы до ног. — А почему ты не в красном платье?

На Антошке была синяя юбка и голубая вязаная кофточка.

— Мне красное не идет. У меня серые глаза и светлые волосы.

— Но у вас же все красное, — пожала плечами Эльза. — Москва красная, площади красные, дома красные. Нам учительница рассказывала.

— Вот и неправда! — отпарировала Антошка. — Главная площадь у нас называется Красная, что означает «красивая», и в городе только Моссовет красного цвета, остальные дома, как у вас.

— А что такое Моссовет? — поинтересовалась Ева.

— Это… это… — замялась Антошка. — Ну, это вроде вашего городского муниципалитета, только совсем-совсем другое. Лучше.

Антошка вспомнила наставление мамы: если живешь в чужой стране, не следует говорить «а у нас это лучше», «а у вас хуже». Если что нравится — похвали, не нравится — помолчи. Когда ты приходишь в гости, ты не говоришь хозяевам «а у нас пироги лучше, у нас диван красивее». Но Антошка в Швеции не в гостях, и Моссовет — это не диван. Нет, Антошка с мамой не согласна. Моссовету принадлежат все дома в Москве, а здесь все частные дома и за квартиру надо платить одну треть зарплаты. Это несправедливо.

— У вас война? — спросила Ева, чтобы прервать молчание.

— Да.

— Хорошо, что ты здесь живешь, — сказала Эльза. — Скоро немцы вас победят, и ты останешься в живых.

Ух, остановись, Антошка! Повернись и уйди! Не осложняй советско-шведских отношений! Но вместо этого разумного побуждения Антошка горячо воскликнула:

— Вы историю учили?

— Учили. Ну и что? — с вызовом спросила Эльза.

Вокруг них собирались мальчики и девочки со всего двора, только малыши продолжали играть в песочнице и мальчик с заколкой передвинулся на скамейку поближе, продолжая строгать.

— Если вы учили историю, то знаете, что Наполеон хвалился сокрушить Россию, но ему наши так дали, что он бежал без оглядки.

— Французы не привыкли к русскому морозу, это их мороз одолел. Нам учительница говорила, — сказала Эльза.

Ева подтвердила.

— Ну, а вашего Карла Двенадцатого тоже мороз одолел? — не унималась Антошка. — Полтавское сражение было летом? Да? И Гитлер попадет в историю, как ваш Карл Двенадцатый, только еще хуже.

— Я тоже так думаю, — сказала Ева.

— Ха! — воскликнул мальчик с заколкой.

Антошка оглянулась. Мальчик продолжал строгать.

— Держу пари, что Гитлер победит, — сказала Эльза.

— Не говори так! — возразила Ева и замолкла.

К ним приближалась Клара.

Ева спряталась за спинами ребят и побежала домой.

— Антошка! Антошка! — раздался негромкий голос сверху.

Мама, высунувшись из окна, делала знаки Антошке. Лицо ее было встревоженно.