"Владимир Аренев. Хижина дядюшки Сэма" - читать интересную книгу автора

"Ты, главное, не отвлекайся, - напутствовал Миль перед боем. - На
трибунах будут кричать, бросать в вас рваные баксы, скандировать всякую
чушь - тебе должно быть побоку всё это. Только кусни. Отвлечешься - считай,
труп".
Но пока еще ничего не началось, пока вы с бэтменовским рабом еще только
стоите на постаменте и ждете сигнала, можно поотвлекаться. Тем более, есть
на что.
Это действительно бывший стадион, только в одном месте кольцо трибун
разломано, борта арены кое-как залатаны (да нет, поправляешь себя с досадой,
не кое-как, а надежно, не сбежать), по ту строну пролома - берег и торчащая
из воды рука с факелом. Как сказал бы Миль, весьма символично.
К черту руку.
Смотрим дальше; первый ряд трибун - рабы. Все одинаково худощавы,
жилисты, кожа у всех дряблая, как у старых мороженых кур, в глазах -
лихорадочная жалость к тем, кто оказался на арене. Это они зря. Таким, как
они, жалеть других - все равно что голодному пытаться накормить еще более
голодных.
Хотя бэтменовского игрока могут и пожалеть. Ты не дашь ему сегодня ни
полшанса, пусть там что - ни полшанса! Или ты, или он. Рабы-жалостники этого
не понимают, зато очень хорошо понимают их хозяева.
"Дети"? Пусть Миль сколько угодно трепется про свое детство, но, если
он не дурак (а он - не дурак!), должен соображать, что разница есть. Кто не
верит - пусть посмотрит на этих "новых адамов" отсюда, с арены.
Трибуны строго разделены на секторы, по племенам. Джедаи, попкорны,
дюрасели, кингконги, сантаклаусы... Десятки племен, и у каждого - свой шест
с флагом или столб с изображением "пращура". Тотемы, самые натуральные.
Возле тотемов сидят "президенты" и их ближайшее окружение; вообще иерархия
что у твоих рыцарей Круглого Стола, только и разницы: здесь чем ближе к
центру, тем почетней.
Они, эти, остро воспринимают такую иерархичность и готовы бороться за
нее любыми способами. Для них каждый день и каждый миг - букет возможностей
возвыситься или пасть, и вся жизнь их проходит на ступенях, на лестнице
власти. Длина ритуальных бород или пестрота нашивки на рукаве - вот предел
их мечтаний, выжить во время перехода от города к городу - вот их
сиюминутная цель; их представления о смысле жизни причудливы и нелепы, а
слова "доброта" и "любовь" - для этих лишь набор ничего не значащих звуков.
Племена сидят на трибунах без галдежа и суеты, они похожи на статуи из
музея восковых фигур - статуи неудачные, поскольку скульпторы не сумели
отобразить на их лицах сколько-нибудь человеческих эмоций; как говорили
когда-то давно, "не вложили в них душу". Бездушные, эти способны умереть, но
не состариться.
Ты скользишь по ним взглядом: при всей внешней пестроте эти одинаковы
до ужаса, до мурашек по коже. И вдруг запинаешься, вздрагиваешь,
непроизвольно сглатываешь и кашляешь.
На одной из трибун, в окружении своих девочек-воительниц, сидит
чернокожая Шаманка. Та, кто на самом деле заправляет всем, что здесь
творится. Ты улыбаешься, скалишься в ухмылке и салютуешь ей: "Мое почтение,
госпожа! Я удивлю тебя сегодня..." - и добавляешь несколько слов, которые
когда-то давно считались оскорбительными.