"Лев Пучков. Тигр в камуфляже " - читать интересную книгу автора

следует. Снизу в плиту перекрытия систематически долбит персональный
пенсионер-бильярдист, лишившийся на старости лет рассудка на почве реформ,
сожравших в одночасье все его сбережения, но по прихотливой воле судьбы не
утративший ловкости рук и тяжеленного самшитового кия, которым он
умерщвляет мух, предварительно заманивая их через распахнутую форточку
тошнотворным смрадом лежалой говядины с опарышами...
Какой вообще, к чертовой бабушке, покой и комфорт можно обрести в
современном российском городе, на шумных и грязных улицах, где всяк норовит
либо обругать, либо толкнуть пребольно, а то и вовсе в репу зарядить за
просто так: маленький, уродливый, беззащитный - так на тебе! Не путайся под
ногами, сволота недоразвитая! Ну а в местах не столь шумных и немноголюдных
искать покоя было весьма чревато: злые люди с развитыми мышцами и
неразвитым интеллектом могли запросто раздеть донага или вообще
ухайдокать - от нечего делать. Грустно, что и говорить...
Оставался, однако, еще один более-менее сносный вариант насчет
помечтать в относительно спокойной обстановке: во время ночных дежурств в
клинике. Да-да, пожалуй, в тот огрызок своей жизни Адольф Мирзоевич более
всего любил ночные дежурства, когда он оставался в дурдоме самым старшим и
наглухо запирался в ординаторской на третьем этаже, дабы избежать
нежелательного вторжения извне. Ах, эти ночи-ноченьки... Они были поистине
отдушиной в тягостном существовании обиженного судьбой Пульмана. До утра он
возлежал на кушетке, щурясь на тускловатый свет ночника, и периодически
мастурбировал ввиду какого-нибудь порножурнала, изредка вздрагивая от
нечеловеческих вскриков особо буйных пациентов, содержащихся в
изолированных палатах на первом этаже. Покой был весьма нестабильным: в
любую минуту психи или пьяные санитары, а то и совокупно обе категории
могли отмочить какую-нибудь непредсказуемую пакость, за что потом Пульману,
как дежурному, пришлось бы отвечать перед строгим начальством.
В общем, в тот период Пульман мог только мечтать в неспокойной
обстановке о несбыточных вещах - ни о чем хорошем и приятном, имевшем место
в реальности, поразмышлять не представлялось возможным. Что хорошего могло
быть в жизни маленького и уродливого психотерапевта, отягощенного дурной
наследственностью, которому приходилось жить совместно с престарелой,
больной матерью? Насчет этой самой пресловутой наследственности Адольф
Мирзоевич узнал еще в раннем возрасте, когда соседские дети, злобные
отродья, всячески третировали его духовно и телесно, обзывая, как
полагается в таких случаях, "фашистской жертвой аборта". Дело в том, что
мать маленького Адольфа, выселенная в Узбекистан поволжская немка, в свое
время стала объектом сексуальных домогательств своего домовладельца Мирзо и
вынуждена была делить с ним ложе - иначе никак не получалось выжить в ту
нелегкую пору. Детей у них отчего-то не было, и это обстоятельство страшно
удручало узбекских родственников, которые, в силу духовной недоразвитости,
даже пытались пару раз лишить Марту (так звали мать Пульмана) здоровья и
самой жизни. Спасаясь от преследования родственников, узбеко-немецкая чета
дождалась периода относительной стабилизации экономики, оперативно срулила
из солнечного северного Узбекистана и поселилась в Ложбинске. Со временем
Мирзо, освоивший на чужбине профессию ассенизатора, благополучно спился от
тоски по родине и даже обзавелся белой горячкой, а Марта стремительно
захирела и из белокурой красавицы девицы превратилась в ворчливую бабищу,
склонную к буйству во хмелю.