"Болеслав Прус. Шарманка" - читать интересную книгу автора

переехал на Прагу. После него квартиру снял портной, но он любил выпить и
пошуметь, и от квартиры ему отказали. Потом здесь поселилась какая-то
пенсионерка, вечно воевавшая со своей прислугой. Но со дня святого Яна эту
весьма дряхлую и зажиточную старушку взяли, несмотря на ее сварливый нрав,
какие-то родственники к себе в деревню, а на ее место въехали две женщины с
маленькой девочкой лет восьми.
Женщины эти жили своим трудом. Одна из них шила, другая вязала на
машине чулки и фуфайки. Более молодую и красивую девочка называла мамой, а
старшей говорила - пани.
И у нашего адвоката, и у новых жильцов окна были открыты целыми днями.
Когда пан Томаш усаживался в кресло, ему прекрасно было видно все, что
делается у его соседок.
Обстановка у них была бедная. На столах и стульях, на диване и на
комоде лежали ткани, предназначенные для шитья, и клубки ниток для чулок.
По утрам женщины сами убирали квартиру, а в полдень служанка приносила
им не слишком обильный обед. Обе они почти не отходили от своих грохочущих
машинок.
Девочка обычно сидела у окна. Это был ребенок с темными волосами и
красивым, но бледным и странно неподвижным личиком. Иногда девочка вязала на
двух спицах поясок из бумажных ниток. Порой она играла с куклой, медленно и
как бы с трудом одевая ее и раздевая. Временами она ничего не делала и, сидя
у окна, к чему-то прислушивалась.
Пан Томаш никогда не видел, чтобы она пела или бегала по комнате, не
видел даже улыбки на ее бледных губках и неподвижном лице.
"Странный ребенок!" - думал пан Томаш и стал внимательно
присматриваться к девочке.
Как-то раз он заметил (это было в воскресенье), что мать принесла ей
букетик цветов. Девочка немного оживилась. Она разбирала и собирала цветы,
целовала их, наконец снова связала их в букетик, поставила в стакан с водой
и, усевшись у окна, сказала:
- Мама! Правда, здесь очень грустно?
Пан Томаш возмутился. Как можно было грустить в том самом доме, где он
прожил столько лет в отличном настроении!
Однажды пан Томаш оказался в своем кабинете в четвертом часу дня. В это
время солнце светило прямо в окна его соседкам, а светило оно и припекало
основательно. Пан Томаш взглянул в окно и, заметив, должно быть, что-то
необычайное, поспешно надел пенсне.
Вот что он увидел.
Худенькая девочка, закинув руки за голову, лежала почти навзничь на
подоконнике и широко открытыми глазами смотрела прямо на солнце. Ее личико,
такое всегда неподвижное, заиграло теперь каким-то чувством - не то радости,
не то печали.
- Она слепая! - прошептал Томаш, снимая пенсне. В ту же минуту он
ощутил резь в глазах при одной мысли о том, что кто-то может смотреть в упор
на палящее солнце.
Действительно, девочка была слепа уже два года. На шестом году жизни
она перенесла какую-то тяжелую болезнь, несколько недель не приходила в
сознание и так ослабела, что лежала, не двигаясь и не произнося ни слова,
как мертвая.
Ее поили вином и бульоном, и понемногу она стала поправляться. В первый