"Болеслав Прус. Доктор философии в провинции" - читать интересную книгу автора

что у него только два честолюбивых желания: завершить, испытать и оставить
миру в наследие свою философскую систему и в полудикой местности (куда его
забросил неумолимый рок) воспитать известное количество людей интеллигентных
и добросердечных.
На какие средства существовал пан Диоген? Подобный вопрос был для него
величайшим оскорблением. Неужели он, живущий двадцать четыре часа в сутки в
мире идей, должен был унижаться до мелочных забот о хлебе насущном, до
ответа на столь оскорбительные вопросы? Он ел - потому что вынужден был
есть; жил в квартире - потому что не мог не жить в квартире; брал на мелкие
расходы - потому что не мог не брать. Но все это он делал не из принципа, а
случайно и вопреки своей воле, скорей уступая настойчивым просьбам
Гильдегарды, возвышенной и бескорыстной натуры, от квартиры которой его
скромную комнатку отделяла одна только дверь.
Люди пошлые, грубые и эгоистичные не могли понять отношений,
связывавших эти - не скажу братские, но все же родственные души, и много
болтали о двери, той самой двери, которая несколько лет кряду (к вящему
стыду сплетников) была загорожена большим столом, а теперь наглухо заклеена
и всегда как с одной, так и с другой стороны тщательно заперта на ключ.
Поговаривали также, что с того времени, как дверь заклеили, чувство симпатии
между этими двумя прекрасными душами значительно ослабело, - что является
сущей ложью, так как пан Диоген ни на один день не переставал столоваться и
снимать комнату, а иногда даже брал в долг небольшие суммы у прекрасной,
благородной Гильдегарды, в метрике совершенно неправильно названной
Пракседой.
После ухода поэтичного, а потому запальчивого Каэтана пан Диоген
глубоко задумался и, глядя на вышеупомянутую заклеенную дверь, прошептал:
- Тысяча чертей! Сердце женщины! Новый идеал... Готовое приключение...
Будущее без денег... Ох, уж этот сплетник Дрындульский! Ох, эти доктора
философии!
Как бы в ответ на беспорядочные мысли пионера цивилизации раздался стук
в заклеенную дверь, после чего пронзительный женский голос закричал:
- Ты дома?
- Дома, Гильця, - ответил Диоген и, торопливо накинув на себя одеяло,
подбежал к двери.
- Говорят, из Варшавы приехало несколько философов?
- Басни, Гильця... как тебе...
- Я слышала, что они хотят засвидетельствовать мне свое почтение.
- Что за сплетни! Что за гнусные сплетни!
- Надо дать им возможность познакомиться с нами...
- Гильця, не верь этому, - умолял Диоген, переступая с ноги на ногу и с
отчаянием кутаясь в одеяло.
- Ты глупости болтаешь! - нетерпеливо возразил голос. - Я ведь знаю,
что приехали оба Клиновича, и они что-то писали о бессознательном.
- Но...
- Отстань! Ты пригласишь их на сегодняшний вечер!
- Но...
- Размазня! - взвизгнул голос. - Ты пригласишь их на сегодняшний вечер
- и баста! Я так хочу!
В ответ на столь категорическое требование талантливый Дынцек хлопнул
себя по ляжке правой рукой, что сопровождалось звуком, похожим на удар