"Михаил Прудников "Особое задание" (про войну) [H]" - читать интересную книгу автора

остановились, оставался безучастным ко всему, как всегда что-то невнятно и
беспомощно приговаривая. Из-под грязного серого одеяла выглядывала его
туго стянутая бинтами грудь. Этой ночью, он особенно громко стонал,
стаскивал с себя одеяло. Один раз даже привстал на локте и, задыхаясь,
крикнул:
- К черту, к черту, надо взорвать... Доложите в штаб... Приказываю,
доложите...
Все, что произошло дальше, поразило Алексея своей неожиданностью.
Врач вставил иголку в шприц, а Рита начала разматывать грязный, в
запекшихся пятнах крови бинт на руке. Она отшвырнула его, затем
расстегнула на раненом гимнастерку. Раненый забился. Алексей услышал, как
что-то мягко шлепнулось об пол. Лещевский нагнулся, и Алексей увидел при
слабом свете лампочки, которую держала санитарка, в руках у хирурга
красную книжечку. Это был партбилет. Наверное, партбилет был зашит в
гимнастерку, а теперь нитки истлели и книжечка выпала. Алексей тотчас же
перехватил внимательный и даже как бы торжествующий взгляд сержанта.
"Донесет, шкура!"
Шприц, из которого прыснул тоненький фонтанчик, на мгновение застыл на
весу.
Лещевский суетливо сунул партбилет под подушку раненого.
Наверное, впервые с той минуты, когда к Алексею после операции
окончательно вернулось сознание и способность ясно и трезво мыслить, он с
невероятной остротой понял всю сложность ситуации. Всю свою сознательную
жизнь чекист Столяров прожил с постоянным ощущением того, что любые
обстоятельства можно подчинить своей воле. В самых тяжелых критических
моментах его не покидала уверенность в своих силах.
А тут вдруг он перестал быть хозяином обстоятельств.
На его глазах погибает коммунист, советский человек, а он не может
помочь, не может вмешаться.
Единственное, что ему остается, - это сжать изо всех сил железный прут
на спинке кровати, не выдать себя ни звуком, ни взглядом. Завтра придут за
этим несчастным, а потом и за ним, и никто не в силах будет спасти его,
как и он сейчас... Потому что он в тылу врага с особым заданием.
Предчувствия не обманули. Алексея: Лещевский, неприветливый,
неразговорчивый, был не только хорошим врачом, он оставался советским
патриотом. Не будь этого, упавший на пол партбилет он положил бы в карман
халата, чтобы передать полиции.
Когда Лещевский и Рита ушли, в палате наступила такая тишина, что
Алексей слышал, как пульсировала в ушах кровь. Даже сержант не сказал ни
слова. Тишина напоминала ту, которая царит в комнате, где лежит покойник.
Да и после укола не пришедший в себя раненый походил на мертвеца. В
глазницах и на скулах лежали резкие тени, отчего лицо его казалось словно
вырезанным из дерева и потому хранившим неживую, пугающую бесстрастность.
Он один только не знал, что произошло.
Алексей, как и все остальные, прислушивался к пугающей тишине, ожидая,
что вот сейчас послышится лязг оружия и топот солдатских сапог по коридору.
Прошло полчаса, но никто не приходил. В углу у окна, вздыхая, ворочался
пожилой рябоватый человек.
Пружинная кровать под ним скрипела. Рыжий сержант резке приподнялся на
локте и, осатанело вращая глазами, рявкнул: