"Петр Лукич Проскурин. Седьмая стража" - читать интересную книгу автора

просмотренную кипу бумаг; и это происходило так молниеносно, что желтые,
облегченные временем листы из предыдущей партии еще не успевали опуститься
на пол, как в воздух уже взлетали новые. Вязелев сидел к двери спиной,
жиденький венчик когда-то огненно-рыжих, а теперь тусклых, ржавых волос
обрамлял совершенно круглую и плоскую лысину; он швырнул через плечо
очередную пачку бумаг, и Зоя Анатольевна, весьма озадаченная и
заинтригованная, подождав еще немного, окликнула:
- Георгий Платонович! Чего это вам вздумалось? Слышите, перестаньте же!
Желтая лысина вместе с креслом вертанулась к ней навстречу, и Зоя
Анатольевна увидела заросшее недельной щетиной осунувшееся лицо Вязелева.
- А-а! - сказал он. - Проходи, Зоя, не обращай внимания... Ну, проходи
же, проходи! - повысил он голос. - Спихни там всю эту дрянь с дивана,
садись. Подожди немного, сейчас освобожусь...
Зоя Анатольевна прошла по ворохам бумаг, высоко поднимая ноги, сдвинула
в сторону наваленные на диван папки и осторожно, опасаясь испачкаться,
кое-как пристроилась. Здесь тоже пахло табаком и старой книжной пылью;
пересиливая поднимающийся откуда-то страх, она еще раз огляделась. Ее
поразило обилие книг; стеллажи закрывали все четыре стены, кроме небольшой
выемки для дивана, для двери и пыльных, давно не протиравшихся окон. Но и
над дверью, и над окнами примостились полки с книгами; каждый вершок
пространства был здесь учтен и заполнен; с потрескавшегося потолка свисала
лампочка под запыленным матерчатым абажуром в размытых грязных пятнах; на
полках между книгами кое-где пристроились иконы, какие-то покрытые пылью,
бесформенные камни. Иконы, непривычного григорианского письма, и камни
остались от покойной жены Вязелева. Увидела Зоя Анатольевна в углу и
огромный медный кувшин с тонким горлом, в другом же углу проступало медное,
покрывшееся зеленовато-голубой патиной старое распятие, неясное, едва
угадывающееся в груде хлама. Но не книги, не камни, не кувшин с распятием
были главными, определяющими здесь, в этом затхлом книжном мире; тут
главенствовало и все определяло нечто другое, совершенно невидимое, и оно
было растворено в самом составе воздуха. Центром этого хаоса был сам
Вязелев, бормочущий себе под нос что-то несвязное и озабоченно расхаживающий
теперь по книжным грудам.
- Все! Последний штрих! Наложен! Брошен! Расчеты завершены! Наново! Все
наново! - Встретившись глазами с Зоей Анатольевной, он заметно вздрогнул,
словно наткнулся на неожиданное препятствие, и лицо его прояснилось. - Зоя,
ты как здесь? Какими судьбами? Как хорошо, как ты нужна мне сейчас.
- Да что, Жора, случилось? Ну, что, мой хороший? Что такое? -
оживленно, точно с ребенком, заговорила Зоя Анатольевна. - Что с тобой? Ты
болен? Или вино? Что случилось, Жора? Ну, давай все по порядку, с самого
начала.
- Стоп! стоп! стоп! - опять как-то неестественно воодушевился Вязелев,
и в его глазах появился лихорадочный блеск. - Нет, нет! Я ничего не забыл, я
знаю, зачем я тебя потревожил, Зоя, - понизил он голос, словно опасаясь, что
их кто-нибудь подслушает. - Ты права, в самом ведь деле, не ночь, а черт
знает что... Не пугайся, Зоя, расскажу, все расскажу... Вот! - с внезапным
торжеством вспомнил Вязелев, стремительно схватив какой-то перевязанный
шпагатом пакет со стола в грубой оберточной бумаге; Зоя Анатольевна,
приказывая себе не замечать судорожной поспешности хозяина, вжалась в спинку
дивана, когда Вязелев с какой-то даже нарочитой удалью смел с дивана