"Петр Лукич Проскурин. Седьмая стража" - читать интересную книгу автора

хмуро поинтересовался Одинцов, напоминавший сейчас в своем старом кресле
бесформенную, оплывшую глыбу: массивные плечи низко опущены, крупное
породистое лицо распустилось в морщинах, набрякшие веки почти прикрыли
глаза, - в гостиной вновь сгущалось нечто тяжелое.
- Обстоятельств много, Вадим, хотя бы та же судьба Романа, - устало и
спокойно сказала Зоя Анатольевна. - Еще пару лет или чуть больше - и можно
будет зачеркнуть его как личность, как ученого. Превратится в такую же
безвольную слякоть, в которую превратился рядом с тобой и его отец. Так же
сопьется и погибнет. - Говоря, Зоя Анатольевна медленно бледнела, хотя
решительности у нее не убавлялось, и, чтобы не глядеть на брата, она не
сводила глаз с тяжелой позолоченной рамы, обрамлявшей ценную копию старого
мастера - "Возвращение блудного сына"; ее неудержимо притягивала знакомая с
детства картина, словно какая-то скрытая в ней жизнь сейчас прорвалась,
казалось, еще минута - и тени зашевелятся, и от этого внимание
разбивалось. - Простите, - встряхнулась Зоя Анатольевна, - простите... Я
стала фаталисткой - чему быть, того не миновать. Я пришла сюда сказать о
другом. Лет восемь назад поздно ночью мне позвонил Георгий Платонович
Вязелев, - медленно, словно с трудом вспоминая, продолжала она, - и попросил
меня как можно скорее приехать. У него даже по телефону был такой голос, что
я тут же, ни о чем больше не спрашивая, согласилась... Вы ведь знаете, это
почти в центре Москвы... Вязелев даже после гибели жены и дочери в той
ужасной катастрофе не стал менять квартиру. Добралась я ближе к полночи,
позвонила... Знаете, бывает так, с тяжелым сердцем позвонила...

4.

Зоя Анатольевна хорошо слышала глухое дребезжание звонка по ту сторону
старинной массивной двери; звонок стихал, и опять нависала глубокая тишина.
Неизвестно как и когда, скорее всего после того, как осталась совершенно
одна, Зоя Анатольевна научилась сочинять и напевать всякие простенькие
песенки и часто, заглушая пустоту и вокруг, и внутри себя, начинала
мурлыкать про себя, негромко и незаметно, возьмет да вдруг и запоет; она и
сейчас, раздумывая и успокаивая себя, что-то такое замурлыкала, и затем, уже
совершенно случайно, нажала на ручку, и дверь, скрипнув, как во сне,
отрешенно отворилась. Движимая каким-то редко свойственным ей духом
противоречия, Зоя Анатольевна проскользнула в дверь и тотчас увидела, что в
широкую, непривычно просторную для современных квартир прихожую пробивается
из самой дальней комнаты резкий свет. Она почему-то отметила для себя
валявшийся чуть ли не на самой середине прихожей башмак с отставшей
подметкой, весь рыжий от старости, а, во-вторых, какой-то кислый прогоркший
воздух, густо сдобренный вдобавок дешевым табачным запахом. Зоя Анатольевна
поморщилась. "Да, но почему он все-таки позвонил?" - тут же подумала она,
по-прежнему в нехорошем предчувствии чего-то ненужного. Она еще раз
осмотрелась и тихонько позвала:
- Георгий Платонович, а Георгий Платонович, где же вы?
Не дождавшись ответа, она осторожно двинулась дальше и, заглянув в
полуоткрытую дверь одной из комнат, отшатнулась. Комната была завалена
грудами измятых, изорванных бумаг, за приземистым широким столом сидел сам
хозяин, время от времени что-то бормоча себе под нос, почесывая голый
желтоватый череп и с остервенением отбрасывая в сторону еще одну