"Петр Проскурин. Полуденные сны (повесть)" - читать интересную книгу автора

Еще раз опрокинув Тимошку, Вася с победным криком подхватился с земли,
бросился к озеру, на ходу срывая с себя пижаму. Тимошка только на минуту
задержался на берегу, заливаясь оглушительным нарастающим лаем, как только
голова Васи показалась на поверхности, Тимошка тяжело плюхнулся в воду,
подняв тучу брызг, и поплыл к хозяину, бешено работая передними лапами и
неестественно высоко задирая треугольную морду, плотно сжав пасть и от
этого став очень деловитым. Вася брызнул в него водой и засмеялся, суровая
озабоченность Тимошке никак не шла, ведь по натуре своей он был добрым,
легкомысленным и веселым существом.
День с утра обещал долгое и жаркое солнце, с берез в озеро низвергались
зеленые водопады листвы, сейчас застывшие и все-таки таящие в себе
неустанность движения, пышными, изумрудными купами они отражались в
бездонном призрачном мире, не имеющем границ и законов реального. И еще
Васе казалось, что эта лохматая голова с обожающими глазами движется
откуда-то из другого, потустороннего мира, ведь в реальном давно не
осталось такой доброты и преданности. Перевернувшись на спину, Вася
положил руки под голову и стал глядеть в небо, на сомкнувшуюся зелень,
сквозь которую рвалось разгоравшееся с каждой минутой солнце. От внезапной
сверлящей боли в затылке у него перехватило дыхание, усилием воли он с
трудом заставил себя удержать мутившееся сознание, и тут кто-то
насмешливый словно коснулся его сердца, и Васе стало хорошо. Что же, пусть
так, сказал он себе. Он сам всего лишь зыбкое отражение непонятных сил,
всего лишь мгновенная проекция какого-то всеобъемлющего чудовищного опыта,
а поэтому бесполезно сосредотачиваться на себе, даже если уже
предопределено последнее и самое загадочное. Удивительно, удивительно,
успел подумать Вася, не отрываясь от затягивающей, начинающей нежно
звенеть глубины неба, человек и не предполагает, что начинает жить
полновесной жизнью только где-то у самой крайней черты, может быть, это и
есть завершающее дыхание космоса, вот когда человек по-настоящему ощущает
и себя, и жизнь, и страдание, и любовь. И все, что было до этого,
оказывается лишь бледным оттиском пережитого. Он раньше думал, что жил, а
это была всего лишь игра в жизнь, где все было в одну сотую истинной силы.
Он любил, страдал, боролся, в нем рождались опустошающие все его существо
идеи. Высшим наслаждением для него было устанавливать видимые только ему
закономерности, ощупью пробираться в их кричащей абсурдности, в кажущейся
совершенно алогичной очевидности, вырванной, казалось, у самого хаоса и
отодвинутой за черту дозволенного. То, что происходило потом, его мало
интересовало, чаще всего уже кто-то другой выуживал одно-другое
драгоценное зерно, а то вдруг натыкался и на целую золотоносную россыпь,
но все это уже мало интересовало Васю, каким-то образом его мысли
становились достоянием других, более ловких, умеющих прочнее устроиться в
жизни. Ему многое полагалось по статусу таланта-премии, деньги, престижный
жизненный уровень в виде первоклассных медицинских учреждений,
представительство в выборных органах, но он не успевал воспользоваться
плодами своего труда в короткие передышки отдыха, самому ему лично почти
ничего не было нужно, и потом, слишком велико было повседневное
напряжение, он слишком уставал, а желающих было всегда больше, чем благ.
Пока он вынашивал очередную проблему и с головой нырял в нее, эти силы
окончательно утверждались в необходимости своего руководства процессом
жизни вообще, не говоря уже о науке п каких-то жалких идеях, от всех