"Петр Проскурин. Улыбка ребенка (Сборник "Фантастика 75-76")" - читать интересную книгу автора

Дальше, дальше... А, черт, откуда-то из-под черепа тонкой струйкой
выбивается боль; я держусь за голову и мычу; это от жары, зря я, конечно,
согласился и приехал сюда. Покачиваясь, я ухожу под навес, надо крикнуть,
чтобы принесли воды, и не хочется раскрывать рта. Это ведь не отдых, а
какой-то полутон, и втайне все встревожены состоянием старого профессора:
здесь ничего не знают о Черном Острове, и поэтому можно предполагать, что
на свете есть счастливые люди. Да, я чувствую какую-то зависимость от
Ульта и все время думаю о нем; мне это неприятно, но я ничего не могу
поделать с собою, иногда мне даже кажется, что нет на свете ни меня, ни
Ульта, а есть из нас двоих что-то одно, единое. Я все знаю: когда Ульт
встает (а встает он всегда вместе с солнцем), как он до завтрака бродит по
берегу, молчаливый, прямой, похожий на штангу циркуля. Между прочим, он
поразительно неуместен под ослепительным солнцем тропиков. Все равно здесь
он инородное тело, и кто видит его в утренние часы, безошибочно это
чувствует. И потом к нему всегда приковано внимание полудюжины скучающих
для вида молодых людей, они появились здесь вместе с Ультом. Я люблю за
всем этим наблюдать; когда солнце поднимается выше и маленькую Кэтти
выводят на террасу, сразу появляется и профессор Ульт. Он по-прежнему не
обращает внимания на старших внуков, зато возле Кэтти он может высиживать
часами. То ли он отдыхает, глядя на чистое личико ребенка, то ли
продолжает раздумывать над своим открытием. В такие часы я избегаю старого
Ульта, но вот сегодня оказываюсь с ним вместе. Утро душное и жаркое -
приближается пора тропических дождей, я обливаюсь потом и завидую Ульту; я
знаю, что он никогда не потеет. Если не считать крошки Кэтти и ее няньки,
все остальные ушли к заливу купаться. Я дремлю, наслаждаясь тишиной и
покоем; девочка возится в своей изящной клетке из бамбука, она то встает,
то садится. Я вскидываю голову, когда раздается голос профессора, он зовет
меня, и я подхожу. Опершись о набалдашник трости, Ульт глядит в одну
точку; я вижу его седые, выгоревшие брови, запавшие щеки, выпуклый
бугристый лоб мыслителя, положенные одна на другую руки. Много лет я знаю
эти руки - сильные, рыжие руки в шрамах и ожогах. Он поднимает глаза, и я
вижу перед собой просто очень старого человека.
- Чарли, - говорит он, беспомощно мигая безволосыми птичьими веками. -
Чарли... Почему она ни разу не улыбнулась мне? Она боится меня, старика.
Вот итог, к которому человек приходит.
Я гляжу на ребенка в легком кружевном платьице, со смуглыми нежными
щечками и растопыренными розовыми пальчиками, затем на старого профессора.
- Простите, как прикажете расценивать ваше новое открытие, Ульт? -
спрашиваю я.
- Не шутите, Чарли, это очень горько.
- Ну что вы, Джефф, что за чепуха, в самом деле!
- Нет, нет, Чарли, это нехорошо. Она меня боится, дети чувствуют чужую
судьбу. Вот давайте подойдем посмотрим.
Признаться, я не сразу решаюсь, в моем и без того расстроенном
воображении всплескивается темная волна неуверенности, страха, и я с
трудом заставляю себя шагнуть ближе к ребенку; я чувствую затылком горячее
дыхание старого Ульта.
- Смотрите, Чарли.
Полураскрыв губки, девочка улыбается, и в ее синих глазах прыгает