"Николай Прокудин. Сибирская трагедия" - читать интересную книгу автора

завсегда хорошо жили, справно! А голью перекатной кто был? Пьяницы,
шалопутные, да бездельники-лежебоки. У тяти нашего, земли под ногами лежало,
пешком не обойти. Три амбара зерна полностью заполненных, это запас на
семена и на муку. А вот, слышь-ка, ишо несколько десятков возов на продажу
вывозил. Телеги дегтем не смазывал, не покупал, медом обходился, оттого что
медку этого не съесть, не продать. Ульев с полсотни, бортничал в охотку, для
удовольствия. Лошадок десяток, из которых пара стояла исключительно для
выезда, коров двадцать, бычки, штук тридцать свинок. А кур, гусей и уток
никто не считывал, чаго их, птиц, считать?
Но настала смута, пришла новая власть, все имущество продотряды
отобрали. Время прошло -новое добро нажили. Пришли опять его описали,
посчитали, налогом обложили. Отец деньгу заплатил, а прошло два месяца, и
вновь прислали задание правительства - повторный налог. Заплатили и его
большевикам, полностью рассчитались. Но этим кровопийцам мало! Составили
списки кулаков, богатеев и подкулачников. Мы одними из первых попали в этот
список. Кулаками обозвали.
И вот как-то утром явились в село войска. Окружили со всех сторон, и
пошли по дворам озорничать. ЧОНовцами* называлися. Дворов в дяревне много,
около тыщщи. Из конца в конец пройдешь пешком, запаришься. В кулаки и
подкулачники определили третью часть. Мужиков из домов выгнали, отвели к
оврагу. Остальным на сборы дали полчаса.
Собрали, значит, баб и детишек, кто попал в списки на окраину села, что
успели схватить в руки, тот с тем и вышел. Ни вещей, ни одежды лишней, ни
скотину какую-нибудь. Все добро осталось во дворах. Только малость еды и
одежжа. В нашу избу вошли два малорослых красноармейца с винтовками: один
встал в центре избы, смотрит по сторонам, а другой прикладом детей выгоняет.
Маманя хотела чугунок с картошкой вареной взять, не дали. Нельзя! Так и
выставили за ворота без всего. Отделили около сотни мужиков, тех, кто
когда-то на сходках много говорил, и считался активным подстрекателем к
неповиновению, свели в овраг, да постреляли.
Остальную тысячу народа: мужичков, баб, стариков, детишек погнали к
городу. Привели на берег реки и посадили ждать баржу. Поздняя осень была:
морозит, иней на траве, холодный ветер дует, дожди пошли. Затем снежок
запорошил. По ночам заморозки. Детишки и старики начали болеть, и пошел мор.
Никто ничем нас не кормит, а вокруг солдаты с винтовками и пулеметами. За
едой не выпускают, за одеждой сходить тоже нельзя. Всю траву вокруг поели.
Через трое суток баржу притянули, погрузили народ, как скотину, и
повезли. А на берегу несколько десятков умерших и замерших детей и стариков
осталось. На барже один из моих сыновей Антон, младшенький, умер. Твой брат,
которого ты не видел, ты ишо не родился.
Повезли нас из Сибири в Сибирь. В Нарым. Привезли, выгрузили,
обживайтесь.... А как обустраиваться? Вокруг Богом забытые деревеньки в пять
домов, окрест одни болота. Трясина, хляби! Навалили деревья, распилили
стволы повдоль пополам на доски, сколотили домик, поселились. Только начали
оживать, приехало начальство. НКВДшники, выгнали нас сердешных из
построенных лачуг. Пожили- хватит! Нас ссыльных погнали по берегу Томи, дале
на север. Побрели мы, оставляя за собой на песке, тела обессилевших. К
новому лагерю добралась лишь половина. Самые слабые: дети, бабы и старики
поумирали. Какой-то начальник указал нам новое место для жилья, еще одно
гадкое вонючее болото. Мы с отцом вырыли землянку, перекрыли крышу досками,