"Вадим Прокофьев. Желябов ("Жизнь замечательных людей" #299) " - читать интересную книгу автора

Тригони отговаривал друга. Михаил все более и более увлекался будущей
профессией. Он твердо решил по окончании университета стать присяжным
поверенным. Андрей отшучивался:
- Кого же ты будешь защищать? Крестьянина, рабочего? Да ведь у них
карман дырявый. А карман пустой - судья глухой. Адвокату гонорар платить
нечем - значит, виновен.
Тригони по нескольку дней дулся на приятеля, потом снова как ни в чем
не бывало не отставал от него ни на шаг.
Желябов уговорил его переехать на жительство в портовый район города.
- С будущей клиентурой за ручку познакомишься, глядишь, и пригодится.
Других кружковцев вытащить из кухмистерской не удалось. Зато Андрей
добился, чтобы они открыли общеобразовательную школу для приказчиков и швей.
Идея пришлась по сердцу.
Кое-как наскребли средства, помог Тригони и Лордкипанидзе, сын
зажиточного одессита. Сняли пять больших полутемных комнат бывшей портняжной
мастерской. Приказчики откликнулись вяло. В учении они не видели большого
прока. Вон хозяин соседней ресторации богат, уважаем, а подпись под чеками
едва выводит. У приказчика одна мысль, одна думка: копеечку к копеечке
сложить, капиталец сколотить да в хозяйчики выбиться. Дважды два и без
студентов сосчитают, а вот как трижды три целковым сделать - они не научат.
С охотой шли учиться швеи. Ведь они знали только - игла, наперсток,
утюг с рассвета и до темна, а ночью барак, клопы и горячечный сон на пустой
желудок.
Набралось пять групп-классов. Низший класс - совсем неграмотные, во
втором - умеющие читать по складам.
Желябов взял на себя самое трудное: русский язык в низшем классе.
На первый урок шел с волнением. Волновались и ученики. Швеи задолго до
начала занятий забрались в "школу", вымыли полы, протерли окна, столы, лавки
и чинно расселись по местам, выложив тетради и карандаши.
Урок начался просто, Андрей стал читать "Песню о рубашке" Томаса Мура.
И с первых же слов заметил, как дрогнули и полураскрылись губы, вспыхнули
глаза у слушателей. Затем Пушкин - "Зима!.. Крестьянин, торжествуя...".
Начало было положено. Желябов нашел общий язык с учениками, его слово
ловили. Теперь можно и за азбуку.
Рядом преподают Виктор Заславский, Железняк, Гольдштейн. Ведут уроки
математики, истории, словесности. Детище Желябова ожило.

* * *

С замиранием сердца Соломон Чудновский вступил на панель Одессы. После
унылого Херсона, куда его вначале выслали за участие в беспорядках
петербургских студентов, Одесса казалась обетованным раем. Хотя и здесь ему
предстояло находиться под гласным надзором полиции, это уже мало трогало, к
надзору он привык.
Мартовский вечер был тихий, чуть-чуть подмораживало, но в воздухе
незримо реяли бодрящие струи весны.
Куда идти? У Соломона было несколько адресов и даже рекомендательных
писем в добропорядочные семейства одесских обывателей, но, памятуя о
поднадзорности, он боялся ночным вторжением всполошить своих будущих
"благодетелей".