"В.Прокофьев. Петрашевский ("Жизнь замечательных людей") " - читать интересную книгу автора

Николай Ахшарумов отвернулся, чтобы не расхохотаться. Ужели эти идиоты
не понимают, что Михаил издевается над ними? Да как ловко, как тонко! Фарс,
комедия, а ведь они, чего доброго, хлопать будут. О, Петрашевский плохо
пишет, но оратор превосходный! Какое воодушевление в голосе! И сколько
иронии в глазах!
А они и в самом деле хлопали. Директор так расчувствовался, что
публично выразил сожаление о том. что ему раньше не были известны истинные
чувства, наполнявшие господина Петрашевского.
Николай Кайданов крепко пожал руку, когда Петрашевский вернулся в
строй. Он тоже понял.
Михаил отомстил, отомстил за все обиды и унижения, за муштру и
коверканье мальчишеских душ в угоду монарху, чиновническому чинопочитанию.
...И наступило время, о котором лицеисты мечтали столько лет.
Рейс из Петербурга в Гельсингфорс на сей раз мало походил на приятную
морскую прогулку. Море катило крутую волну.
За завтраком и обедом дамы ели неохотно, но неизменно выходили к столу,
чтобы еще раз посмотреть на загадочного пассажира.
Когда он появлялся, умолкал стук ложек, звон вилок. Дамы рассматривали
его с откровенным восхищением, мужчины хмурились.
Он позволял любоваться своим цветущим правильным русским лицом,
спадающими на плечи темно-русыми кудрями. Но при этом его огромные серые
глаза были подернуты грустью.
Он нелегко переносил качку. Иногда поднимался на палубу, чтобы подышать
свежим морским ветром.
Ни с кем не знакомился, не разговаривал.
В судовой книге он был записан просто "помещик Курской губернии Николай
Александрович Спешнев".
Это имя ничего не говорило любопытным. Кто-то


15

припомнил, что у Спешнева крупные имения, что-то более 500 душ. Вот и
все. Ни чинов, ни званий.
Всеобщее внимание раздражало Николая Александровича, хотя он и привык к
тому, что всегда и всюду становится центром. А ведь он неразговорчив и не
"теплая душа". Любезен, предупредителен. Это от хорошего светского
воспитания. Но и только. У него нет любопытства к людям. Мантия многодумной
непроницаемости держит их на расстоянии, хотя он никого не отталкивает...
Он рад, что море бурное и можно подолгу лежать в каюте. Когда лежишь,
качка не так заметна. Впрочем, сейчас он мало что способен замечать. Лучше
всего постараться забыться во сне.
Засыпая, он видит один и тот же сон. Он видел его, лежа в гостиницах,
на съезжих дворах, в карете. Для этого нужно только закрыть глаза.
...Веранда барского дома. Сквозь плющ и дикий виноград едва пробивается
свет из окна. В окне женский силуэт. Легкий ветерок теребит тюль занавески.
И кажется, что женщина струится. Потом темнота. И дни, наполненные цокотом
копыт...
Скорее, скорее, скорей же! Он убегает.
Убегает и не может убежать.