"В.Прокофьев. Мирон и Черт и многие другие " - читать интересную книгу автора

Нет, лучше уж он помолчит. Сегодня ему меньше всего хочется
расстраивать Лизу.

Неаккуратно получилось. И как это он не заметил, что в доме барышня, а
не одна горничная! Этот кавалер, конечно, из "благородных". Наверное,
студент или вольный художник - волосы длинные и одет небрежно. И он не
поверил в "родственников". А почему, собственно?
Мирон не стал искать разгадок. В Пскове нужно предупредить, что эта
аристократическая явка ненадежная, хотя он почему-то уверен, что на сей раз
все обошлось благополучно.

Когда-то "молодший брат" Великого Новгорода, Псков ныне стал чем-то
вроде дальнего пригорода Петербурга и посему окончательно захирел.
Владимир Прозоровский вот уже второй день бродит по городу и никак не
может настроиться на тот немного торжественный лад, который уместен, когда
встречаешься с живыми памятниками древности.
Но в том-то все и дело, что эти знаменитые монастыри, соборы, палаты не
живые. Только при очень большом усилии можно представить вечевые сходы,
псковскую вольницу, в общем, тот дремучий, исторический Псков. Хотя нет, он
не совсем прав. Вольницу в Пскове попечением столичных жандармов сохранили.
За эти два дня Володя насмотрелся на нее. Правда, она чем то напоминает
Запорожскую Сечь. Новоявленные сечевики одеты в живописные студенческие
мундиры. Но озорства хватает, а уж кричат так, как, наверно, не кричали в
древнем Пскове на вечевых сборищах.
И Володя тоже принадлежит к студенческому куреню.
После студенческих беспорядков в Петербурге его выслали в этот город.
Да еще и под надзор полиции. Оказывается, тот жандарм на границе не для
красного словца припугнул - донесение о попытке провоза литературы студентом
Академии художеств пришло в столицу, в департамент полиции, и на В.
Прозоровского была заведена папка. Он сам ее видел. Тощая папочка. Теперь в
ней прибавилось документов.
Пока сидели в Крестах, человек по двадцать в одной камере, весело было.
Пели песни и жестоко спорили. Только в тюрьме Володя понял, что он почти
ничего не знает о революционном движении в России, его лидерах, его
течениях.
И было стыдно. Хотелось слушать и слушать, набираться ума-разума. И он
слушал. Но многого не понимал. Его пытались втянуть в споры. Он
отмалчивался. И на него махнули рукой, и это тоже было очень обидно. Все
"понимающие" и "непонимающие" получили поровну - высылку. Только некоторых
просто выслали на родину, и не под полицейский, а под родительский надзор. А
его и еще нескольких - сюда, в Псков. Три раза в неделю он должен являться в
участок, отмечаться. Унизительная процедура! А как были удивлены его
однокамерники, когда узнали, что за этим художником-тихоней, маминым сынком,
уже числится провоз литературы.
Домой он еще не писал, но Зинаиде записку с товарищем переправил - она
поймет. Да и поостеречься ей тоже не грех. А вот Лиза - поймет ли?
Володя гонит мрачные мысли. Квартиру он себе подыскал, деньги пока
имеются. Но нужно работать. За этот год он очень преуспел в гравюре. Что ж,
и в Пскове можно достать подходящее дерево или линолеум - инструменты у него
есть. И все же теперь он уже не тот Володя-романтик. Ведь недаром русские