"Александр Проханов. Синицын (Рассказ) " - читать интересную книгу автора

пуговицы на рубахе, открывая грудь. Рубаха раскрылась, и на узкой впалой
груди под соском обнажилась тонкая малая ранка, уходящая в глубину. Она была
без крови, без запекшейся корки, чистая, почти сухая, с чуть видными
слипшимися краями, сквозь которые в худую грудь проникло лезвие ножа,
оставалось там, окруженное бьющейся, проколотой, умиравшей плотью, а потом
выскользнуло обратно. Должно быть, его держали при этом несколько сильных
мускулистых рук, давая сердцу вытолкать кровь на землю. А когда стекла и
замерла последняя капля, те же руки омыли рану, склеили аккуратно края,
надели и застегнули рубаху, закатали тело в кошму.
Все молча смотрели на Синицына, на его бледный лоб с родинкой, на
приоткрытые губы, в которых остыл, задержался последний негромкий стон. И
Мокееву казалось, что этот стон был к нему, его молил о спасении, его укорял
и винил.
И этот услышанный жалобный стон вдруг помутил его разум. Будто солнце,
возгоревшись, ударило в мозг бесцветной вспышкой, прожгло изнутри глазницы,
стало кататься в голове стучащим шаром. И в этих ударах, изжигавших
сознание, были звериная тоска, ненависть и бессилие, невозможность вырваться
из этой войны, где действовали вероломство, безумие, не имевшая скончания
жестокость. И среди этой войны, истребленных кишлаков, растерзанных на
клочья машин было бледное, детское, несчастное лицо Синицына с родинкой под
поднятой бровью.
- Огонь! - прошептал он, чувствуя, как слепнут глаза.- Огонь! -
повторил он хриплым, свистящим выдохом.- Минометы!.. Огонь!..- заорал он,
выбрасывая руки с кулаками в сторону минометчиков, толкая их к минометам.
С наблюдательного пункта, впиваясь биноклем в кишлак, он смотрел, как
рвутся среди глинобитной лепнины красные пузыри, расшвыривая острые космы
дыма.
- Огонь!..- кричал он.- Огонь!..
Связывался с полковой артиллерией, слышал длинные пологие свисты,
гулкие сухие разрывы. И снова лязганье и рев минометов. Кишлак окутался
дымом, черным, смоляным, в котором взлетали рыжие колючие искры. И из этого
пекла и дыма по другую сторону кишлака по узкой горной дороге вырвалась
конница, рассеянный ворох всадников, пестрые наездники. Бинокль приближал,
увеличивал их повязки, накидки, конскую сбрую, проблеск оружия.
- Огонь! - кричал он. - Цель триста десять!.. Уходят, суки!..
Отряд Момада покидал село, исчезая в предгорьях. Взрывы мин ложились на
пустую дорогу, развешивали над ней занавеску прозрачной пыли.
Его безумие, ненависть и беспомощность были столь велики, порыв
отомстить, добраться до вероломных убийц, до лукавых старцев, обманувших
его, подбросивших мохнатый грязный рулон, в который было завернуто детское
неживое лицо,- этот порыв был столь силен, что он ринулся к "бэтээру",
вскакивая на люк, вгоняя водителя в черную стальную дыру, заметая на броню
резервную группу.
- Вперед!.. В кишлак!.. Пулеметчик!.. К прицелу!..
Они перескочили трассу, чавкнули всеми осями и скатами и, разбрасывая
по сторонам долбящие очереди, вырубая в дувалах щербины, свернули в проулок.
Стена с выломанной зеленой калиткой, в которую недавно ударяло тугое
сильное тело Лобанова. Шест с плетеной клеткой, в которой трепыхаются
разноцветные птички. Горящий смрадный костер, изрыгающий искры и дым. Убитая
взрывом овца, выплеснувшая на дорогу сине-голубые кишки, густую красную