"Александр Проханов. Синицын (Рассказ) " - читать интересную книгу автора

- Жду час ровно! Через час верните солдата! Выводите его к заставе! Мы
отдадим вам пленных! Жду ровно час! Потом заговорят минометы!
Старики понимали, кивали. Медленно, держась друг за друга, упираясь
палками в землю, удалялись от заставы. Переходили бетонку, углублялись в
кишлак.
И снова он сидел на солнце, глядя, как минометчики раскатывали брезент,
перетаскивали ящики. Круглились, лучились тонкими воронеными радугами овалы
минометных стволов. Он думал о Синицыне, сидящем где-то там, за бетонкой,
среди желтых глинобитных стен. И о Лобанове, лежащем на операционном столе с
красной пульсирующей ранкой. Стрелка на его часах скакала, отсчитывала на
циферблате секунды.
Прошел час и еще полчаса.
-Идут, товарищ капитан!-крикнул наблюдатель.- Показались!
Мокеев не пошел их встречать, остался сидеть. Направил бинокль на
въезд, смотрел, как вышагивает замполит, а за ним, торопясь, пестрой
горсткой в сопровождении автоматчиков следуют пленные. Навстречу, отделяясь
от кишлака, выходил человек, выезжал ишак. На седле, перекинутый,
переломанный надвое, лежал тюк, и в этом тюке угадывалось тело,
перемотанное, завернутое.
Они сближались, сходились на бетонке и, сойдясь, мгновенно распались.
Ишак с поклажей в окружении солдат двинулся на заставу, а отпущенные пленные
бегом, подгоняемые человеком, устремились в кишлак. Было видно, как мужчина
взял на руки приотставшего мальчика и бегом, подпрыгивая, догнал остальных.
Автоматчик, вытягивая ишака под уздцы, привел его на заставу,
остановился у входа в столовку. Все сбежались, окружили серого, пятнистого,
под тряпичной попонкой ишачка, на котором лежала поклажа. Свернутая в рулон
кошма была перетянута, перевязана веревкой. С одного конца высовывалась
бритая золотистая макушка Синицына, а с другого торчали его ноги в ботинках.
Мокеев протиснулся сквозь кольцо обступивших солдат, приказал:
- Ну что глядите!.. Снимайте!..
В несколько рук стянули, гибко распрямили, уложили рулон на землю.
Штык-ножом распороли веревку. Стали раскручивать, раскатывать кошму, и
завернутый Синицын крутился вместе с рулоном - башмаки, макушка,-и, когда
кошма развернулась, он вдруг выпал из нее, лег на спину лицом вверх, прижав
к бедрам руки, чуть развалив в ступнях измызганные ботинки.
Все наклонились, смотрели. Лицо Синицына было бледным, с приоткрытым
ртом, с изумленно глядящими глазами, над которыми слабо и мучительно
приподнялись брови. Маленькая родинка нежно темнела на лбу. Он был без
ремня, рубаха навыпуск, и его штаны были в пятнах земли, ружейного масла,
пищевого жира, а худые пальцы, сжатые лодочками, касались бедер. Под ногтями
чернела грязь.
- Наркотика дали... Усыпили... - кто-то тронул Синицына, пытаясь его
разбудить.
Мокеев схватил запястье Синицына, пытаясь прощупать пульс. Худая
хрупкая рука была теплой, но уже теряла тепло, уже была холодней живой
горячей руки. В глазах, остекленелых, направленных в небо, застыло недавнее
и уже неизменное выражение страха, изумления, просьбы, невысказанной,
остановившейся, погрузившейся в остывающую голубизну.
Мокеев ощупал его худое под рубахой тело. На мгновение прижался ухом к
груди, надеясь услышать биение сердца. Быстро, неловко стал расстегивать