"Анатолий Игнатьевич Приставкин. Золотой палач (журнальный вариант)" - читать интересную книгу автора

Клубик поселковый невелик, но фасад с колоннами, пусть и обшарпанными,
местами оббитыми; тут же слова вождей на красном выцветшем кумаче,
объявления о киносеансах. В холле морс продают, и все сидят вдоль стен,
ждут, семечки лузгают, на пол плюют. Потом звенит звонок, все подскакивают
и, толкаясь, прут в зал. Я чуть пережидаю и тоже иду. Отыскиваю свое место:
ряд девятый, место шестнадцатое. Впереди пока никого нет. Многие вообще
любят опаздывать и в темноте приходить.
Только кино сегодня оказалось совсем другое. Пузырь перепутал. Если бы
про Чапаева, скажем, или Котовского, я бы обрадовался. И про революцию тоже.
А тут про какого-то виноватого... На афише артист такой кучерявый, и дама
глядит на него так, будто он и есть виноватый. Ну да ладно. Мне же не рот
разевать на экран, мне дело исполнять надо. А кто виноватый там, кто нет,
пусть они сами разбираются.
Вспомнив про дело, я на всякий случай спицу потрогал, она слева под
курткой прилажена. Снял бумажный колпачок и пальцем по острию провел.
Колется. Здорово наточили. Пока копался, место передо мной заняли.
Приподнявшись, смог увидеть за краем фанерной спинки светлый вязаный
беретик, и две белые косички врозь торчат. Девчонка лет четырнадцати. Мне
ровня. Тут она оглянулась, заслышав шевеление за спиной. Потом обернулась
еще раз и внимательно на меня посмотрела. А я - на нее. Получилось: глаза в
глаза. Я тогда не запомнил, какие у нее глаза, но показалось мне, будто
промелькнул в них тревожный вопрос. Будто она что-то почуяла. Ведь могло же
в моих глазах быть нечто особенное, раз я думал только об этом деле. Она
заелозила, закрутила головой. Скорей бы уж свет погас...
Девчонка вдруг поднялась и стала осматривать зал, будто хотела увидеть
знакомых или просто поменять место. А я подумал, что хорошо бы она пересела.
Спицей протыкать без разницы кого, такую, как она, даже проще. В ней и
мяса-то нет, худая, как скелет. В войну все такие, на карточки не шибко
разживешься, но эта была худей любого. Может, еще и больная. Так она и без
спицы скоро загнется...
Но девчонка не ушла. Покрутила головой и села. И снова приподнялась.
Теперь я смог рассмотреть, что у нее большие синие глаза, светлая челка на
лбу и маленькие, чуть прикушенные губы... На меня она больше не смотрела.
Боялась, наверное, снова увидеть мои глаза. Теперь я был уверен, что они
выдают меня с потрохами. Вот что значит пойти на дело первый раз, ходка с
Пузырем не в счет. У него вообще мужичок сидел смирнехонько, его и не видать
было. А эта извертелась, издергалась вся. Да я, как дурак, на нее
вытаращился, а ведь смотреть на проигранных, говорил Пузырь, вовсе ни к
чему. Протыкать легче, когда лица не знаешь. И вообще ничего не знаешь.
Кроме ряда и места. Да чужой спины.
Но картина все не начиналась, а девица все передо мной маячила. "Ну
уходи же, дурочка, двигай, двигай отсюда, - молил я мысленно. - Сядь на
другое место..."
И тут, не знаю зачем, я снова потрогал рукой спицу и больно укололся.
Отдернул руку и увидел, что девица, видимо, почувствовала мое движение, даже
глаз чуть скосила, но опасности никакой не почувствовала и снова села на
место. Ряд восьмой, место шестнадцатое. Ну и дура! Сама виновата.
Описываю так подробно, потому что четко, до мельчайших подробностей в
памяти отпечаталось все, что касалось ее и меня. Помню еще - подумалось: а