"Михаил Пришвин. От земли и городов" - читать интересную книгу автора

сам себя узнает в авторе. Как и Горький того времени, он читает всякие
научные книги, и каждый новый ему факт знания, вычисленный ученым, может
быть, совершенно бесстрастно, чисто математически, у читателя окрашива-
ется чувством какой-то особенной радости за науку и в ней чудится ему
выход темному человечеству, в этой науке, открывающей и отдаленнейшую
звезду. И как ни старался Толстой, образованному не приходит в голову
простой вопрос, что другой читатель из той же науки, быть может, берет
удушливые газы, и что тут дело не в самой науке, а в сердце читателя.
Гениально изображен у Горького космический сумбур, поднятый в его голове
чтением метафизики, и удивительно сочетание в этом отрывке читателя, ис-
кателя и поэта. Из этого космического хаоса вырастает, конечно, страшный
протест на обычные сказания о боге, острие ставится прямо к острию.
- Вы, должно быть, материалист? спрашиваю Елизара Наумыча.
- Ну, да, отвечает он, в бога не верю, значит, материалист.
- А кто же свет сотворил? спрашивает седой человек, подходя к бревну
под окном Елизара Наумыча.
Бревно то самое, на котором в летнее время собирается сходка.
Задав свой вопрос, старик сел на бревно и дожидается.
А Елизар Наумыч выносит последний номер "Безбожника", который он по-
лучает с первого номера.
- Вот почитай, и узнаешь, кто сотворил свет.
- Ну, кто же?
- Попы.
А народ все прибывает и окружает безбожника. Так, подумаешь под углом
средневековья, по мнению многих соответствующего нынешней жизни русского
крестьянина, до чего же должно быть остро это вступление безбожника в
среду, где никак не могут себе представить жизнь без хозяина, под исклю-
чительным управлением человека; казалось бы, за страшное кощунство без-
божника мужики бы должны разорвать Елизара Наумыча, как они чуть не ра-
зорвали Горького за потребилку. Но вокруг одно только веселье...
Как это понять?
Мне рассказывал Горький, что ему в февральские дни привелось наблю-
дать в Петербурге такую сцену: под огнем пулемета с крыши солдаты как-то
исхитрились пробраться на чердак и там захватить городового, казалось
бы, только-что рисковавшие жизнью солдаты должны были там же на чердаке
разорвать городового, но все они вышли и с городовым, и с пулеметом как
ни в чем не бывало, и все хохотали и, по словам Горького, сам фараон то-
же хохотал...
Ну, как это понять?
А, может быть, смех и веселье во всяких положениях - природная черта
гущи народной, не только нашей?
Особенно хохотали на сходе по поводу одного стихотворения, в котором
все боги попали под телегу и сам бог-отец здорово поломал себе ребра.
Даже и тот старик много смеялся, пока, наконец, надумал спросить:
- А все-таки, кто же свет сотворил?
Но тут староста ударил палкой по земле, крикнул: "к делу", и сходка
стала заниматься трудным вопросом, кому загораживать недогороду в три с
половиной сажени.
Мы же с Елизаром Наумычем продолжали свой разговор.
- Вы, - спросил я, - совершенно в бога не верите?