"Олег Приходько. Запретная зона" - читать интересную книгу автора

долларов США, вывезли их за границу и разместили в западных банках. Швец не
собирался предъявлять эти аккредитивы к оплате и знал об их существовании
только по рассказам следователя Савельева, занимавшегося этим делом в
соседнем кабинете.
- Кажется, это тебе, - протянул он записку появившемуся в дверях
адресату.
Савельев пробежал ее глазами.
- Опять окно перепутали! - воскликнул он и пулей вылетел в коридор.
- Прокурору жаловаться побежал, - констатировал кто-то в толпе
собравшихся.
- Молодой еще. Не привык, - прозвучал сочувственный женский голос.
- Ну, ты так и будешь на полу сидеть? - невозмутимым басом спросил
невесть откуда взявшийся опер Каменев из МУРа. - Давай лапу! Сотрудники
бурно обсуждали происшествие. Кто-то ругался, кто-то опасливо выглядывал в
разбитое окно; строили догадки, разрабатывали версии, составляли план
расследования, которое никто, конечно же, вести не собирался - разве что
Савельев приобщит к делу о безнадежно уплывших за бугор аккредитивах. Петр
ничего этого не слышал: с помощью Каменева водрузив свои сто кило в кресло
перед столом, он почувствовал вдруг, как замерло сердце, а тело стало ватным
и непослушным. Стало понятно, что план на сегодняшний день, торопливо
записанный на листке настольного календаря, придется значительно сократить.
- Ну-ка, давай отсюда! - выталкивал сотрудников Каменев. - Устроили,
понимаешь, сквозняк... Баба Фрося, завязывай с этим делом, после разберемся.
Уборщица Ефросинья Григорьевна, громыхая пустым ведром с инвентарным
номером и аляповатой надписью "ПРОКУРАТУРА", собрала совком осколки и
безмолвно удалилась.
- Ну, обложили, сволочи, - заперев дверь на ключ, возмущался Каменев. -
Не успели похоронить Филонова, рванули машину министра связи, сегодня утром
расстреляли троих наших на Петровско-Разумовском, - он вынул из портфеля
бутылку "Распутина", щедро плеснул водку в стаканы. - С воскресеньицем! Не
бзди, Петя, нас миллионы - на всех у них гранат не хватит.
Петр выпил легко, будто воду из графина. Даже потребности занюхать
рукавом не ощутил.
- Спасибо, - сказал в пустоту.
Каменев отмахнулся, завинтил бутылку.
- Ладно, пошел я. Мы с этим "чикатилой" еще не закончили. Будь!
"Чикатилой" Каменев называл сексуального маньяка, чьей жертвой стала
Найденова - женщина, десять минут назад сидевшая в кресле напротив. Она была
последней, двадцать седьмой, но первой из оставшихся в живых, потому что на
ней, в буквальном смысле слова, его и взяли. Три года, повинуясь звериному
инстинкту, он выходил на охоту; три года насиловал, расчленял трупы, его
видели, о нем догадывались, но за все три года никто не составлял его
словесных портретов, не обращался к населению, не пытался задержать
подозрительного типа в зеленой штормовке, которого, как сейчас выяснилось,
не раз замечали вблизи детсадов и школ, высматривавшим в бинокль очередную
жертву. Органам никто ничего не приказывал, обывателей это словно не
касалось - горе тех, кто пострадал, у остальных вызывало тихую радость по
поводу того, что их-то беда миновала.
Петр закурил, взял красный фломастер и написал против фамилии
Найденовой: "Пнд., 10.00, пов. и проп.". Дело маньяка было почти закончено,