"Владимир Сергеевич Прибытков. Тверской гость " - читать интересную книгу автора

- Добро. Вот что, Матвей, одну ладью бросать придется.
- Зачем?!
- Сам суди: на трех кораблях пойдем - силу распылим. А если вправду
бой? Все потеряем. Да на двух и проскочить сподручнее, шуму меньше,
неразберихи меньше...
- Жаль мне ладью.
- Ладно. Я свою оставлю. Товары возьмешь себе?
- Могу...
Хасан-бек вмешался:
- Великий шах заплатит за ладью, только сохраните струг, сохраните
подарки вашего князя.
- Так и решили... Стало быть, на струге две пищали и восемь лучников да
у тебя, Матвей, пищаль и луки... Думаю, пробьемся. Огненного боя у татар,
может, нету.
- Дай бог!
- Да поможет аллах!
Позвали татарина, объявили: пусть ведет караван, получит подарки.
Плосколицый закивал, закланялся, потом забормотал:
- Я - бедный человек, братья - бедные люди. Все могут обидеть. Кому
скажешь? Ай, плохо!
Догадались, что вестник торгуется, просит дать подарки сразу.
Хасан-бек, распорядился выдать каждому татарину по однорядке и куску
полотна.
Татарин оскалился:
- Ай, добрый хан! Хороший хан! Не бойся! Так проведем, как рыбка
поплывешь. Прямо поплывешь!
И захихикал.
- Все трое с нами поплывете! - предупредил татарина Афанасий,
пристально глядя ему в глаза.
Татарин не отвел взгляда.
- Якши! Трое так трое!
...Обеспокоенный известием, караван гудел. Еще недавно смеявшийся
бронник смотрел растерянно и виновато.
- Сглазил! - прошипел ему Микешин, и никто не вступился за Илью. -
Может, повернем? До Сарая-то дошли...
- Я плыву! - твердо сказал Никитин. - Вы как хотите. Упрека на вас не
будет.
Копылов ткнул ладью сапогом:
- Вместе шли доселе, вместе и дальше идти. Ништо. Дружба шкуры дороже.
Илья Козлов спросил Никитина:
- Может, кольчужки мои оденете?
В голосе его было столько сердечного недуга, что Афанасий смягчился:
- И то польза. Вынимай.
Бронник принялся хлопотливо разрывать веревки на своих тюках, даже
левую ладонь ожег.
Вместе с москвичами перетащили товары в их ладью, уложили, укрепили.
Тверская ладья, с которой содрали парус, вдруг осиротела, стала жалкой.
Все тверичи, кроме Микешина, после долгих колебаний залезшего к
московским, перешли на струг, разместились кто где: и под палубой - в сыром,
вонючем нутре корабля, и наверху, среди клеток.