"Владимир Сергеевич Прибытков. Тверской гость " - читать интересную книгу автора

колпаке.
- Верно так хорош конь? - спросил Никитин, когда они с Харитоньевым
отошли.
- Ничего, - усмехнулся тот. - Ноги задние изогнуты. Саблист, значит.
Той цены давать нельзя.
- А ты сказал - дешево!
- Колпак желтый видал? - спросил Харитоньев. - Ему говорил. Этот дурак
для бояр коней скупает. Не понимает ничего, а лезет. Ну-к, пусть купит.
Боярских денег-то мне не жалко!
Посмеялись.
Сами они купили неказистого, но сильного меринка, и, покупая его,
Харитоньев доверил Никитину осмотреть лошадь. Афанасий верно определил и
возраст меринка и его недостаток - сырость.
- Ну! - удивился Харитоньев. - Можно подумать, ты в Орде рос!
Афанасий был доволен.
Ивана Лапшева все тянуло в церкви - рассматривал иконы, литые сосуды,
стенную роспись. Никитин выбрал время, свел его в лавки с разными заморскими
штуковинами.
У Ивана разбежались глаза при виде узорных стекол, чудных фигурок,
расписанных блюд.
В одной из лавок худощавый хозяин-генуэзец улыбнулся тому, как бережно
касался Иван пальцами его товаров, как глядел на них, словно хотел вобрать в
себя каждую краску, каждый завиток искусно сделанной посуды, ярких полотен.
- Брат? - спросил генуэзец у Никитина, кивая на Ивана.
- Брат, брат! - пошутил тот, похлопывая смутившегося Ивана по плечу.
Разговаривали они на невероятном жаргоне, возникшем где-то на торговых
путях Каспия и Черноморья, смешавшем в одну кучу русские, татарские,
итальянские и персидские слова, - на том странном языке, который знал всякий
мало-мальски опытный купец.
Генуэзец позвал тверичей в каморку. Присев на корточки, отчего на
длинных ногах его вздулись икры, а в коленях хрустнуло, генуэзец достал из
ларя вещицу, осторожно развернул ее. Оказалось, это медная солонка, правда,
резанная очень умело: большой лебедь раскидывал крылья над нагой женкой.
Никитин покосился на Ивана и удивился. Рот у парня открылся, щеки
горели. Генуэзец бережно подал солонку молодому купцу. Иван медленно
повернул ее в ладонях.
Никитин тоже вгляделся в солонку. Ничего не скажешь, баско смастерили,
хотя такую срамоту на стол не поставишь.
Однако лицо Ивана сказало ему, что тот видит больше, чем сам Никитин.
- Испугал он ее, - смущенно шепнул Иван. - А сам, вишь ты, уверенный...
- Кто работал вещицу-то? - спросил Никитин.
- Большой мастер. Его убили.
- За что?
- Восстала чернь - мелкий, голодный люд Венеции, и он пошел с чернью.
- Против бояр ихних, что ли?
- Да, против знати.
Как-то по-новому увиделась Никитину солонка с надменным лебедем и
поникшей женкой.
- Жаль молодца! - качнул он головой.
- Ему еще повезло! - с внезапной ненавистью в голосе ответил