"Собиратель чемоданов" - читать интересную книгу автора (Ляшенко Ольга Валентиновна)Книга IX. (1-я Луны)1. Постепенно жизнь вошла в колею. Дни шли за днями, полные трудов и забот, а страхи, тревоги и сомнения не то чтобы совсем пропали, но как бы отошли на задний план. Коллекционер больше не опаздывал на работу. Правда он стал еще более замкнутым, и случалось, Виолетта Юрьевна за весь день не слышала от него ни слова. Постепенно к ней перешла вся его нагрузка, она заметно похудела и тоже замкнулась. Директор, сколько ни пытался ее расспрашивать, так ничего и не добился. Она знай только щелкала своей кнопкой и хмурилась, глядя в сторону. Тогда директор про себя подумал: «И что я вечно лезу куда не просят? Не маленькие, сами разберутся», — после чего оставил их в покое и занялся своими прямыми обязанностями. Каждое утро после чая Чемодаса вручал Коллекционеру список покупок и выдавал деньги из ящика, согласно калькуляции. Прочесть список было не так-то просто. Главная трудность состояла не в том, что читать приходилось через самую сильную лупу, и даже не в том, чтобы не потерять список, а в расшифровке. Поначалу на это уходил чуть ли не весь рабочий день. Ведь Чемодаса с известных пор стал писать справа налево, а буквы ставить вверх ногами. Но со временем Коллекционер настолько привык к его руке, что уже с трудом разбирал другие бумаги. 2. Однако прочесть список было только полдела. Чтобы точно выполнить задание, надо было успеть посетить несколько магазинов, расположенных в разных концах города и, что самое неприятное, работающих каждый по своему режиму. Например, магазин «Химические реактивы» находился прямо в их доме, на первом этаже, так что, казалось бы, разумнее всего было заходить туда в самом конце, чтобы не разъезжать по городу с горючими и взрывоопасными веществами. Но в этом магазине был самый короткий рабочий день — с одиннадцати до пяти, а обеденный перерыв совпадал с перерывом в патентном бюро. С другой стороны, «Детский мир» и «Тысяча мелочей», расположенные по соседству с бюро, были открыты допоздна. Но именно под вечер там, как правило, собирались очереди, самые дефицитные товары на прилавках кончались, а на склад за ними идти уже никто не хотел. А магазины «Сделай сам» и «Стройматериалы» вообще не имели четкого графика, к тому же то и дело закрывались в связи с учетом и меняли свои адреса. Но со временем, отработав четкие маршруты и максимально используя дневное время, Коллекционер научился преодолевать все препятствия. Домой он возвращался нагруженный двумя тяжелыми сумками и, дополнительно к ним, большим количеством пакетов, наполненных гвоздями, спичками, клейкой лентой, нитками, картоном, пластилином и прочими необходимыми предметами и материалами. 3. В отличие от Чемодасы, Упендра не делал никаких заказов, а Коллекционеру так хотелось купить что-нибудь лично для него. Но он не знал, что выбрать. «Вещь должна быть ценной и оригинальной, — рассуждал он сам с собой, — такой, которую не стыдно было бы взять с собой на Луну. Но ведь их там, небось, уже ничем не удивишь. Его просто засмеют, если он явится туда с обычным чемоданом!» Задача казалась неразрешимой, и отчаянная грусть овладевала Коллекционером. «Да, ничем-то его не удивишь, — думал он об Упендре. — Он у себя на Луне столько всего перевидал, таких красот насмотрелся, какие мне и не снились!». На самом же деле ему теперь только и снилось, что лунные чемоданы. Но однажды, как раз в день зарплаты, он увидел в «Тысяче мелочей» небольшой электрический самовар, и его осенило, точь в точь как осеняло Чемодасу: «А почему, собственно, я должен дарить ему чемодан? Что у него, своих чемоданов мало? Вот — как раз то, что ему нужно, и чего на Луне, скорее всего, нет». Не успел он это подумать, как тут же заметил у прилавка двух не по-русски говорящих иностранцев, которые оживленно обсуждали самовар, явно собираясь его приобрести. Увидев это, он сразу же почувствовал огромную решимость, не раздумывая пошел к кассе, пробил чек — и совершил покупку. 4. Чемодаса, узнав, сколько стоит самовар, не разговаривал с ним целый вечер. Зато Упендра был в восторге. — До чего занятная вещь! Честное слово, он мне симпатичен! В нем есть что-то от чемодана, но только совсем в другом роде. Я бы даже сказал, в совершено противоположном. — Опять несешь вздор! — проворчал Чемодаса. — Вы оба помешались на чемоданах. Они вам мерещатся даже там, где ими и не пахнет. Разве ты не видишь, что этот предмет состоит из совершенно других материалов? Что в нем может быть от чемодана? — Так ведь и я об этом. Сам подумай: ты когда-нибудь встречал чемодан с краником? — Что за бредовая идея? Такого в природе быть не может! — Вот видишь! Значит, уже в этом они противоположны. И точно так же — во всем остальном. Во-первых, чемоданы лежат, а самовар — стоит. Во-вторых, в чемоданах всегда ни холодно, ни жарко, а он — то вскипит, то остынет. В третьих, чемоданов много, а самовар — один. В четвертых, чемоданы податливые, из них можно делать все что душе угодно, а из него — фигушки… — То-то и оно, — буркнул Чемодаса, — Деньги потрачены, а пользы — ноль. — В-пятых, — продолжал Упендра, — чемоданы были уже заранее, а самовар пришлось покупать. — Ах, вот как! 5. И Чемодаса надолго замкнулся. Что Коллекционер и Упендра заодно — это он понял давно, но сейчас заподозрил кое-что похуже, а именно, что Упендра, за его спиной, в своих личных корыстных интересах, дал Коллекционеру отдельный, дорогостоящий заказ, а тот, не посоветовавшись с ним, Чемодасой, вбухал в этот заказ общие деньги. Кроме того, он был почти уверен, что самовар на самом деле стоит гораздо дороже, чем ему было сказано. Виду он, конечно, не подал, но чай из самовара пить не стал, а кроме того дал себе слово уж на этот раз во что бы то ни стало, как только представится подходящий случай, высказать Упендре все как есть. «Чтоб не думал, что я такой дурак, что ничего не вижу. Тоже мне, артисты! Сценку разыграли. «Ах, занятная вещица! Неожиданный сюрприз!» Сам же, болтун, себя и выдал. Это, значит, вот что получается: я отказываю себе во всем, экономлю каждую копейку, заказываю только то, что необходимо для дела, уж не говоря о том, что тружусь не покладая рук, а они только и думают, что о своих удовольствиях…». 6. Тут он заметил, что Коллекционер и Упендра уже стоят на пороге, готовые улизнуть на прогулку. — Постойте! Вы куда? У меня еще список для вас не готов! Коллекционер смешался: «Ах, да! Чуть не забыли!» — видно, еще не совсем совесть потерял, — а Упендра обнаглел настолько, что открыто вступил в пререкания. — Вечно ты со своими поручениям! Думали, хоть сегодня дашь нам свободу, чтобы мы хоть раз в жизни могли сходить не на свалку, а в какое-нибудь приличное место. — Почему же именно сегодня? Что это за день такой особенный? Чемодаса окончательно укрепился в своих подозрениях: «Не иначе, как у них остались еще деньги, и они решили их прокутить» — Странный вопрос, — ответил Упендра. — Кажется, всякому ясно, чем сегодняшний день отличается от вчерашнего. Всего лишь тем, что он еще не кончился, и остается надежда, что хотя бы остаток его проживешь по-человечески, а не так, как все предыдущие дни. Но, представь себе, для тех, кто не лишен воображения, это существенное различие. Но на этот раз Чемодаса решил не поддаваться его софистическим уловкам. — Все равно, — решительно заявил он, — без списка вы никуда не пойдете. И не надейтесь. — Вот еще! — сказал Упендра. — Чем ты нам можешь угрожать? Разве что опрокинешь самовар и устроишь потоп на столе? Но мы и не к такому привыкли. Нам бояться нечего, мы от тебя уже всякого натерпелись. Пошли! 7. «Отчасти он прав», — подумал Коллекционер. Ему снова припомнился кошмар той, самой первой ночи, когда ему, сонному и ничего не подозревающему, вдруг опустилось прямо на лицо что-то тяжелое, смрадное и непроницаемое (как потом оказалось, это был кусок старого линолеума, им самим же принесенный со свалки). Он хотел вскочить, но не смог даже пошевелиться, так как одеяло оказалось пришитым к дивану. Почувствовав себя заживо погребенным, он дико закричал — и тут же услышал бодрый голос Чемодасы: — Спокойно! Спокойно! Все в порядке, я здесь. Потерпите одну минуту, сейчас я все закончу и вас освобожу. Чемодаса потом долго сокрушался, что не удалось сделать сюрприз, хотя портрет вышел на славу и красовался теперь на почетном месте. — Если бы я знал, что у него такой чуткий сон, я бы и не мучился, — объяснял он Упендре. — Просто попросил бы его попозировать, как тебя. Но я-то хотел сделать сюрприз. Специально его обездвижил, знаешь, сколько ниток на это ушло? — Как раз этого-то и не надо было делать, — ответил ему Упендра. — Он до самого утра в себя прийти не мог, все вскрикивал. Вот скажи, зачем ты его пришил? — На всякий случай, чтобы не дернулся во сне. Да он бы даже не заметил, если бы сам случайно не проснулся. Но кто мог это предвидеть? Теперь Дмитрий Стяжаев был уже не столь пугливым. Нервы его укрепились, во многом благодаря ежевечерним прогулкам, которые он совершал вместе с Упендрой. 8. Чтобы не привлекать внимания прохожих необычным видом своего спутника и тем самым не вызвать на Земле преждевременный ажиотаж в связи с предстоящим переселением лунных жителей, он выходил на улицу в плаще с поднятым воротником и глубоко надвинутой шляпе с низко опущенными полями. К своему левому уху он присоединял специальное крепление, вроде подвесных качелей, снабженное ремнями безопасности. Таким образом, Упендра был полностью скрыт от нескромных взглядов, а сам при этом имел достаточный обзор и мог свободно вести беседы с Коллекционером. Тот отвечал ему не поворачивая головы, и со стороны казалось, будто не происходит ничего особенного, просто человек разговаривает сам с собой. Обычно они брали старый полиэтиленовый пакет и длинную палку с крючком. Была середина лета, дни стояли длинные, и все вокруг было хорошо видно. Коллекционер внимательно смотрел себе под ноги и, заметив на земле ту или иную вещь, обозначенную в списке, подцеплял ее крючком и клал в мешок. Он старался не нагибаться и не делать резких движений, так как в первый же вечер выяснилось, что Упендра подвержен морской болезни.[94] Очистив прилегающие к дому улицы, они шли на свалку и там быстро находили все недостающее. По дороге Упендра рассказывал о жизни на Луне, а Коллекционер — о своей личной жизни, о том, как приобрел он тот ли иной чемодан. Когда небо было ясным, они задерживались до темноты, чтобы послушать музыку и полюбоваться луной. Упендра играл почти всегда одно и то же, странную мелодию без начала и конца и с таким необычным ритмом, что само время как будто терялось и в недоумении отступало. Это и была его любимая мелодия, мелодия его далекой родины. Оба не отрываясь смотрели вслед улетающим звукам, на желтоватое изогнутое лезвие месяца, блекнущее среди ярко горящих звезд, и каждый думал примерно одно и то же, но о разном. 9. — Знаешь, о чем я всегда теперь думаю, глядя на луну? — спросил как-то раз Коллекционер. — О чем? — О том, что, когда смотришь на нее, вот такую, как сейчас, трудно поверить, что это обман зрения, и что на самом деле все совсем по-другому. — Ты знаешь, как это ни странно, но и я думаю примерно то же самое. Мне уже и самому трудно поверить, что это — обман, хотя я-то знаю, как на самом деле. Но теперь все это так далеко, что просто не верится, — сказал Упендра. Звезды становились с каждым днем все ярче и все отчаяннее мигали, словно решили, наконец, развеять земные заблуждения и рассказать всю правду о том, что увидели со стороны — как будто им лучше нас известно в их неимоверно далекой пустоте, о чем нам здесь, на Земле уже пора узнать, а о чем пока еще нет. И крошечные твари — светлячки, проживающие в пыльной траве вокруг свалки, бог знает что о себе возомнив, трудились ночи напролет, чтобы их туманные послания перевести на свой и вовсе уж невразумительный язык. 10. — Кстати, сегодня, пока ты был на работе, я сочинил сказку, — сказал Упендра. — По-моему, вышло гениально. По крайней мере, я никогда ничего подобного не сочинял… Вон лежит почти целая кукла, положи ее в мешок. Коллекционер быстро пробежал глазами список. — Кукла нам не заказана. Тем более, что она без головы. Последнюю фразу он произнес не подумав, смутился и поспешил перевести разговор на другое: — Так о чем твоя сказка? — О светлячке. Все-таки возьми, раз я тебя прошу. Считай, что это мой заказ. Имею я право хоть раз в жизни тебя о чем-то попросить? — Конечно, имеешь, — сказал Коллекционер и подцепил куклу своим крючком. — А то, что без головы, это даже хорошо. Мы из нее сделаем статую Свободы. Кстати, ты знаешь, что в Америке есть Статуя Свободы? — Знаю. — А история ее такова. Когда-то, да будет тебе известно, американцы жили в Англии и были английскими подданными. Но потом они благополучно оттуда выбрались, поселились в Америке и отвоевали себе полную независимость. Вот почему они и установили эту статую, прямо на въезде. Теперь, как только англичане приезжают в Америку, их тут же встречает Статуя Свободы. Они на нее смотрят и сразу понимают, что не тут-то было. Что здесь живут свободные люди, и их так просто не возьмешь. Мы ее установим прямо перед чемоданами. 11. Чемоданы к тому времени заметно преобразились. В считанные часы Чемодаса успел претворить в жизнь большую часть самых смелых своих фантазий. По всему периметру коллекция была обнесена крепостной стеной из папье-маше, высотой не менее сорока сантиметров. На это ушел трехлетний запас газет и полведра клея. По углам, с четырех сторон, были возведены сторожевые башни. Стена была глухая, без ворот, только в одном месте Чемодаса оставил секретный ход, лично для себя, на всякий случай. На башнях он установил прожекторы, которые по ночам освещали пространство между стеной и собственно Чемоданами. Кроме того, в чисто декоративных целях, он сделал замечательную по красоте картонную пристройку непосредственно к Чемоданам, с роскошным фасадом, башнями и ротондами. А над самой высокой, центральной башней вознесся двухметровый шпиль, обернутый серебряной фольгой и верхним концом упиравшийся в потолок. Он не только выполнял декоративную функцию, но и одновременно служил распоркой — «На всякий случай. А то мало ли что», — как загадочно ответил Чемодаса на вопрос Коллекционера, зачем. На ближайшем к коллекции краю стола, как он и обещал, была сооружена крытая беседку, из которой по ночам велось наблюдение за Чемоданами. Сделав самое необходимое, Чемодаса перешел к улучшениям, которые заключались, главным образом, в укреплении стены, усилении осветительных приборов и совершенствовании системы наблюдения. При том, что Чемоданы были главной его заботой, он успевал осваивать и остальное пространство комнаты, хотя до переделок здесь еще дело практически не дошло. Чемодаса часто жаловался на то, что ему никто не помогает, хотя втайне чувствовал, что и в одиночку способен свернуть горы. Он не знал усталости. Казалось, энергия всех чемоданных жителей вселилась в него одного. С раннего утра он был уже на ногах, и еще до чая успевал сделать неимоверно много. Проводив Коллекционера на работу (и предварительно снабдив его списком заказов и необходимыми указаниями), он снова принимался за дело и трудился до самого вечера, без перерыва на обед. И после ужина, когда Стяжаев с Упендрой уходили на свалку, он не мог позволить себе даже кратковременной передышки. Оставалась еще масса дел. Нужно было вывезти скопившийся за день строительный мусор, произвести учет на складе, отключить на ночь лифты и подъемники, настроить осветительную систему, наконец, привести в исходное положение тележки автомобилей, которых было уже не меньше сотни и с каждым днем все прибавлялось. Все шестнадцать ножек стола, дивана и обоих стульев были опутаны густой паутиной бескатушечного транспорта. В дополнение к этому, в местах, свободных от мебели, Стяжаеву было дано задание вбить толстые гвозди с промежутком в тридцать — сорок сантиметров, и теперь даже в эти, недоступные прежде места стали регулярно прибывать автомобили. 12. Даже по ночам Чемодаса не знал покоя. Он коротал время в беседке, ведя наблюдение и составляя список закупок на завтра. При этом его то и дело так и подбрасывало на месте — это независимо от его воли рождался очередной невероятно смелый замысел, — и сущей пыткой было оставаться до утра в бездействии, видя, как этот замысел, буквально на глазах теряя новизну, тускнеет и умирает, не успев осуществиться. Чемодаса терпел эту пытку только из сострадания к несчастному старику с нижнего этажа, которому, как объяснил Стяжаев, из-за редкой ушной болезни было категорически противопоказано пользоваться берушами. Идеи, что называется, наступали друг другу на пятки. Не успело завершиться строительство крытого перехода со стола на книжную полку, как родилась идея канатной дороги, и переход пришлось разобрать. А сколько пришлось повозиться с мельницей для перемалывания сахарного песку! Чемодаса никак не хотел отказаться от этой затеи. — Уж кто-кто, а я заработал себе право получать полноценные продукты, — заявил он. — Эти кристаллы — тверже камня. А у меня, к счастью, еще все зубы целы, и я пока не собираюсь с ними расставаться. — А ты пей внакладку, и зубы не пострадают, — посоветовал Упендра. — Завидую тем, у кого одна забота — убить время, — усмехнулся Чемодаса. — Можно хоть целую вечность мечтать над блюдцем, дожидаясь, пока сахар растворится. А у меня время не терпит. И вот, наконец, все технические трудности были преодолены, и первая порция еще горячей сахарной пудры поступила на стол. Если бы хоть одна живая душа разделила с Чемодасой этот праздник! («Если бы хоть кто-то ценил!» — восклицал он обычно в подобных случаях). Упендру событие оставило равнодушным, так как он, по своей старой, еще чемоданной привычке, вообще не употреблял ни сахара, ни заварки. А Коллекционер не нашел ничего лучшего, как в самый неподходящий момент включить вентилятор. Сладкая пыль взметнулась в воздух, запорошила всем глаза и заставила чихать. Но в то время, пока Коллекционер и Упендра чихали просто так, бездумно, даже не помышляя ни о чем дельном, Чемодаса, чихая, постиг важную истину. Он со всей очевидностью осознал, что механическая мельница, приводимая в действие посредством системы колес и приводных ремней, присоединенных к оверлоку — это вчерашний день, и что надо не теряя ни секунды приступать к строительству ветряной. Конечно, Коллекционер и Упендра могли бы больше помогать ему, если бы только захотели. Но вместо этого они оправдывали свои бесконечные прогулки тем, что, якобы, «старались ему не мешать». На самом же деле это был лишь благовидный предлог, чтобы отлынивать от работы. Им-то самим прогулки явно пошли на пользу. Стяжаев стал увереннее держаться, избавился от бессонницы, во сне больше не метался, не вскрикивал и не скрипел зубами, а из-за стола вставал с таким видом, словно готов был съесть второй бутерброд. Впрочем, на него Чемодаса и не таил обиды. Все-таки он, при всей своей природной медлительности, неплохо справлялся со снабженческими функциями. Другое дело — Упендра. «О, этот ничего просто так не делает! — думал Чемодаса. — Твердит, что у него бессонница, но я-то знаю, как он спит. Его из пушки не разбудишь. Если у него когда и была бессонница, то разве что во сне. А на прогулки ходит ясно с какой целью — повлиять на соседа и заставить его плясать под свою дудку». На самом же деле Упендра нашел в Коллекционере то, о чем давным-давно мечтал — вдумчивого слушателя. 13. — … Кстати, пока тебя не было, я сочинил сказку. О светлячке. — Я помню, ты говорил. — Неужели? И даже рассказывал? — Нет, еще не рассказывал, только начал. — Тогда, если позволишь, я расскажу, пока не забыл. Жил-был один светлячок, маленький-маленький. Но при этом очень привлекательный. Он всех привлекал своими прекрасными качествами — умом, красотой и так далее. Словом, был интересный собеседник, умел как никто оказать влияние и приобрести друзей — ну, сам понимаешь. И вот как-то раз его заметила одна далекая-далекая звезда. Обрати внимание: не просто — Ты остановился на том, то светлячка заметила далекая-далекая звезда. — Заметь, не просто светлячка, а И тогда эта звезда, недолго думая, срывается со своей орбиты и, продолевая все преграды на своем пути, летит к нему на встречу. Здесь у меня идет подробное описание этих преград, я всего пересказывать не буду, это займет слишком много времени. Помню только, что какие-то белые карлики устроили засаду. Хотели ее схватить, затащить в черную дыру и там с ней разделаться. Но она их каким-то образом обошла и полетела дальше. И много там было еще разных препятствий и всяких ужасов, но она это все как-то превозмогла и наконец достигла Земли. На самом деле у меня в деталях описано, как там все происходило, просто я опускаю. — Я понял. — Да… В конце-концов она достигла Земли, как и мечтала. К счастью, светлячок успел отползти в сторону, и звезда пролетела мимо. А на том месте, где она приземлилась, образовалась широкая воронка, и в ней потом устроили хорошую свалку. Ну как? — Это все? — Да. — Неплохо. Только немного печально. — Печально? — удивился Упендра. — Не понимаю, что тебе могло показаться печальным! Ведь светлячок спасся, она его даже не задела. — Печально то, что они не встретились. Упендра весело рассмеялся. — Ты, вижу, ничего в моей сказке не понял. В том-то и счастье, что они не встретились! Представь, как бы ты себя почувствовал, если бы тебе на голову свалился огненный чемодан величиной с дом. Нет, по-моему, все кончилось как нельзя лучше. Вообще, в любом произведении обязательно должен быть хороший конец. Не понимаю тех писателей, которые сочиняют книги с плохим концом. Я считаю, они это делают просто назло. — Кому назло?! — Читателям, кому же еще? 14. Они поговорили еще о книгах, о писателях. Потом Упендра, как всегда, начал рассказывать продолжение своей книги, которую он начал сочинять еще в Луне. Книга называлась «Чемодан». В ней говорилось о нескончаемых злоключениях одного лунного жителя, который каким-то непонятным образом попал в Чемоданы и никак не мог оттуда выбраться. Эта темная история всегда тревожила Коллекционера, внушала ему какое-то смутное беспокойство. Ему казалось, что в ней скрыто тайное предостережение, смысл которого от него ускользал. Он старался быть предельно внимательным и вникал во все подробности, но все-таки в сюжете этой книги оставалось для него так много неясного, что он то и дело останавливал рассказчика вопросами. — Постой, постой! Я, кажется, что-то упустил. Откуда в чемоданах взялся телефон? — Он там был уже заранее, — отвечал Упендра и продолжал свое повествование. Но через минуту Коллекционер вновь останавливал его: — Извини. Я опять забыл, как все-таки этот лунный житель попал в чемоданы. — Я ведь уже объяснял: он попал туда совершенно случайно! — Спасибо. И еще, раз уж я тебя все равно остановил: зачем он отправил письмо, если точно знал, что оно все равно не дойдет? — Что ж тут непонятного? Он отправил его просто так, на всякий случай, как бы и всякий сделал на его месте. Ты слушай, не перебивай. Коллекционер стал слушать с максимальной сосредоточенностью и вдруг неожиданно осознал, что было самым непонятным для него в этой книге. — И все-таки, я вот что хотел бы понять, — сказал он, — Все те, с кем твой герой встречается в своих странствиях, — они на самом деле кто? Такие же скитальцы, как и он сам, или же — Не знаю! — сказал Упендра. — Как хочешь, так и понимай. Я, как автор, вообще не обязан давать никаких разъяснений. Ты просто пользуешься тем, что я рядом. А ты поставь себя на место другого читателя: он читает, а меня рядом нет, и спросить не у кого. Каково ему? Вот, уже не помню, на чем остановился. Ладно, на сегодня хватит. Пошли домой. 15. Однако по дороге он неожиданно смягчился и раскрыл свой творческий замысел. — На самом деле все, о чем я пишу, — это моя собственная жизнь, только в художественных образах. Понимаешь, где бы я ни находился, я чувствую себя пленником и мечтаю поскорее выбраться наружу. Вот даже здесь. Казалось бы, чего еще желать? А думаешь, мне легко сознавать, что я, скорее всего, уже никогда не попаду на Луну? Ведь это страшно далеко, а лет мне уже немало. И точно так же было всегда. Как раз то, к чему я больше всего стремился, каким-то образом проходило мимо. Я учил других строить семейные отношения, и многим, не преувеличивая, подарил долгие годы счастья, а собственной семьи так и не завел. Я убеждал людей застраховать свое имущество, я избавлял их от вечного страха перед взрывами, пожарами и прочими превратностями. Если бы ты знал, как это было трудно! Меня не хотели слушать, от меня скрывались, запирали двери, чего только ни делали, но я упорно приходил, стучал и убеждал, и в конце концов они соглашались, только чтобы я оставил их в покое. Но зато потом, получив страховку и отстроившись, они уже сами за мной бегали, чтобы поскорее оформить полис. Хотя, конечно, не все было так гладко, иначе бы я не ушел с этой работы. Ведь в каждом случае приходилось доказывать, что они не сами устроили взрыв. Помню, я тогда дневал и ночевал в суде, выступал по многу раз, иногда часами, до хрипоты, хотя, в принципе, это не входило в мои обязанности. Но я считал, что должен защищать интересы своих клиентов до конца! В результате у меня испортились отношения с начальством. Мне заявили, что такие агенты, которые разоряют и позорят компанию, им не нужны. Я, конечно, тут же подал заявление об уходе. Вместо меня набрали команду косноязычных олухов, которые, если кого и могут убедить, так разве что свою глухую бабушку, сами же за нее и подпись поставят. Потом эта компания разорилась. И опять же меня объявили виноватым, хотя я уже полгода как там не работал. Говорили, что я ненадежен, что бросил их в трудную минуту… С другой стороны, те немногие мои клиенты, которые ничего не получили, потому что были явно сами виноваты, тоже на меня обозлились, начали распускать слухи, что я чуть ли не жулик и намеренно отказался их защищать, потому что был в сговоре со своими хозяевами. — Так часто бывает, — согласился Коллекционер. — Кто много на себя берет, на того, как правило, все и сваливают. — И что самое ужасное, — продолжал Упендра, — то, что у меня до сих пор в голове не укладывается! Угадай, кто это были? — Кто же? — Мои родные сестры. — Неужели? — Представь себе! Четыре мои родных сестры — две по отцу и две по матери. Они, видишь ли, вообразили, что я, как брат, должен поддержать их аферу. На какое-то время наша семья оказалась в центре всеобщего внимания. Наши фамилии склонялись на всех углах. Еще бы! Сначала четыре взрыва, почти одновременно, в разных концах Луны — согласись, такое не каждый день случается. Потом — мое заявление на суде. Газетчики раздули из него сенсацию. «Страховой агент, выигравший более ста процессов, отказался защищать своих родных сестер!»; «Агент Робин Гуд, — это меня так называли, — наконец-то вспомнил об интересах фирмы». И тому подобная чушь. Конечно, мне было жаль этих дурочек, ведь они пострадали, хотя и по собственной вине. Я отдал им все свои сбережения, отказался от доли в отцовском наследстве, единственное, что у меня осталось — это гармошка, вот почему она мне так дорога. Мама отдала свои украшения. Мы даже продали мебель. Хотели и дом продать, но тоже, как и на гармошку, не нашли покупателя. И думаешь, после этого они угомонились? Как бы не так! Наоборот, они сделали вывод, что у меня и вправду совесть нечиста, и развернули настоящую травлю. Опять раздразнили газетчиков. Надо было мне сразу послать их куда подальше, вместе с их придурковатыми мужьями и слабоумными детьми, тогда бы они считали, что я прав. Как тебе эта логика? — Да уж, — сказал Коллекционер. 16. — Мы стали притчей во языцех. Тогда-то, собственно, меня и уволили. Дирекцию, конечно, тоже можно понять, ведь этот скандал бросал тень на компанию. К тому же я был выбит из колеи и уже практически не работал. Да и какая работа? После всей этой грязи мне не то, что работать, стыдно было по улице пройти. Я ото всех прятался, даже сменил имя. Слава богу, отца тогда уже не было в живых, он бы такого позора не пережил. А мама, наоборот, слава богу, еще была жива. Если бы не она, я бы, наверное, свел счеты с жизнью, настолько мне все опротивело. А особенно — судебные дела. Меня от них так отвратило, что я потом много лет само это здание обходил десятой дорогой. Мне даже смотреть на него было тошно. Я даже нарочно позабывал все судебные порядки. Мне, между прочим, это врач посоветовал. Представляешь, насколько была глубокая депрессия, если мне пришлось даже обратиться к врачу! Это был сильнейший специалист, сейчас, я уверен, таких уже нет. Он мне так прямо и сказал: «Да выбросьте все это из головы!» Я так и поступил. Повыбрасывал все бланки, договоры, печати, конспекты своих выступлений, даже пишущую машинку.[95] Это было еще до увольнения… Но главное, чего я никогда не прощу своим сестрицам, так это то, что они пытались настроить против меня племянников. Дети мне сами потом рассказывали. Дети врать не станут. А мама — она всегда была на моей стороне, в душе, конечно. На словах-то она только и делала, что целыми днями меня пилила: «Опять ты с ними связался! Сколько раз я тебя учила: не связывайся с этими негодяйками! Вот не послушался маму, связался — так тебе и надо. Впредь не будешь связываться!»… Упендра замолчал, погрузившись в воспоминания. — Да. Я и не знал, что у тебя такая трудная судьба, — сказал Коллекционер. — Ты раньше никогда об этом не рассказывал. — А зачем? Ведь это все было давно. Просто случайно вспомнилось — вот и рассказал. А начал я не с этого. Начал я с того, что в Чемоданах и сейчас еще немало семей, лично мне обязанных своим благополучием. Хотя конечно, если их об этом спросить, то они, скорее всего, и не вспомнят… Но самое смешное — это то, что я-то в конце концов остался без крова и вынужден был скитаться по чужим углам. 17. Коллекционера вдруг опять ни с того ни с сего накрыло волной беспричинной тоски. У него даже сердце заныло. — Тебе не выплатили страховку? — рассеянно спросил он, думая в это время о том, что, возможно, и ему пора обратиться к врачу. — А я и не был застрахован. До себя, как говорится, руки не дошли. Да, собственно, и на что мне страховка? Никакая страховая компания не вернула бы мне У Стяжаева вспыхнули щеки. «Как я об этом не подумал! Как я мог изо дня в день совершать подобную бестактность! Запирать дверь! Представляю, что они обо мне думали, сидя под замком! А вполне вероятно, что не только думали, но и говорили… Сейчас же объясниться! Сказать, что это делалось из соображений их же безопасности. Нет, это глупо. Лучше ничего не говорить, а просто исправить свою оплошность. Завтра же». Этой ночью он долго не мог уснуть. Тени былых тревог вновь замаячили перед его глазами. Вдобавок опять мешал все тот же странный шум. Он уже слышал его, и не раз, а впервые — в тот самый злополучный день, когда потерял ключи от чемоданов. Непонятно было, откуда же все-таки доносятся эти звуки, а главное — почему молчит и ничего не предпринимает сосед. Неужели ему не слышно, как где-то в глубине дома, быть может, в подвале, а возможно даже в одной из квартир, дни и ночи напролет пилят и строгают, заколачивают гвозди, бьют молотом но наковальне, строчат на швейных машинках, и даже время от времени что-то взрывают? К тому же сегодня к этим уже привычным звукам добавилось нечто новое, какой-то то ли хруст, то ли скрежет, доносившийся явно из-под пола. «Неужели у нас завелись мыши? Только этого не хватало!» Он хотел встать и посмотреть, но осознал, что уже засыпает. «Должно быть, это мне уже снится. Я стал слишком нервным. Я слышу то, на что нормальные люди просто не обращают внимания», — подумал он и провалился в сон. |
||
|