"Терри Прэтчетт. Ноги из глины" - читать интересную книгу автора

Кровь текла струйкой на разорванные страницы редких книг с религиозными
размышлениями.
"Так нельзя", - подумал отец Тубелчек.
Следующая мысль была, что его тоже не надо было бить. Но отец Тубелчек
никогда не заострял внимания на подобного рода вещах. Люди излечиваются, а
книги никогда. Он протянул трясущуюся руку и попытался собрать страницы, но
снова опрокинулся назад.
Комната вращалась.
Дверь распахнулась. По полу заскрипели тяжелые шаги, один шаг, по
меньшей мере, и потом шум от волочения.
Шаг. Волочение. Шаг. Волочение.
Отец Тубелчек попытался сфокусировать взгляд. - Ты? - прохрипел он.
Кивок.
- Собери... все... книги.
Старый священник смотрел, как плохо приспособленные для такой работы
пальцы собирают книги и аккуратно укладывают их в стопки.
Вошедший подобрал из обломков писчее перо, что-то аккуратно написал на
кусочке бумаги, затем скатал его и осторожно всунул его между губ отца
Тубелчека.
Умирающий священник попытался улыбнуться.
- С нами это не срабатывает, - прошептал он, маленький цилиндр у него
во рту раскачивался как последняя сигарета. - Мы... делаем... нашу... ж...
Преклоненная фигура некоторое время внимательно наблюдала за ним, а
затем, очень осторожно, медленно наклонилась и закрыла глаза священника.


Коммандер Сэр Самуэль Ваймз, Городской Страж Анх-Морпорка, нахмурился
своему отражению в окне и начал бриться.
Бритва - это меч свободы. Бритье - это акт мятежа.
В эти дни кто-то готовил ему ванную (каждый день! -никогда бы не
подумал, что человеческая кожа может вынести такое к ней отношение). И
кто-то раскладывал ему одежду (и какую одежду!). Кто-то готовил ему еду (и
какую еду! - он набирал вес, он знал это). И кто-то даже начищал ему
ботинки (и какие ботинки! - не изношенные ботинки на картонной подошве, а
большие и крепко сшитые ботинки из замечательной блестящей кожи). Всегда был
кто-то, кто делал за него все, но все же есть некоторые вещи, которые
мужчина должен делать сам, и одним из них было бритье.
Он знал, что леди Сибил это не одобряла. Ее отец никогда не брился сам.
У него для этого был специальный человек. Ваймз отпарировал тем, что он
провел слишком много лет на ночных улицах, чтобы чувствовать себя счастливым
оттого, что кто-то приставил бритву к его горлу, но все же настоящей
причиной, о которой он ничего не сказал, была сама идея разделения мира на
тех, кого бреют и тех, кто бреет. Или тех, кто носит начищенные до блеска
ботинки и тех, кто счищает с них грязь. Каждый раз, когда он видел своего
дворецкого Вилликинса складывающего его, Ваймза, одежду, он подавлял в себе
острое желание дать пинок блистающему заду дворецкого за оскорбление
человеческого достоинства.
Бритва мягко шла по отросшей за ночь щетине.
Вчера был какой-то официальный ужин. Сейчас он уже не мог вспомнить в
честь чего. Ему казалось, что он всю свою жизнь тратит на эти мероприятия.