"Александр Попов. Надо как-то жить (Повесть)" - читать интересную книгу автора

- Иди ты!
- Ну, как знаешь! - похоже, обиделся старший. Пригладил ладонью
вспотевшую, нагретую солнцем залысину, закинул в воду леску и уставился на
поплавок.
Михаил Ильич свою удочку размотал, тоже закинул леску. Но поплавок уже
не интересовал его. Толкнул брата в плечо:
- Будя дуться! Наверно, прав ты, Саша. Лучше бы было, огороди кто
запруду. Она же... а! не любо тебе слово "общая"?.. ну, так скажу: она же
наша. Понимаешь? Для всех, для каждого она. И село от нее пошло. Как могла,
кормила нас. А теперь вроде как стала старухой, и мы ее прогоняем со двора.
Так, что ли?
- Ты не дави на мою совесть! Ответь: как спасти запруду?
- А страну как спасти?
- К бесу тебе страна? Ты что, президент или депутат?
Не сразу, но согласился брат:
- Тоже верно.
Леска Александра Ильича за что-то зацепилась. Так, этак дергал - не
шла, звенела и вспискивала, опасно натягиваясь. Скинул сапоги и штаны,
забрел по пояс, поднял со дна моток ржавой, облепленной тиной проволоки.
Матерно выругался, отцепил крючок, забросил проволоку на берег. Чуть
шевельнется - со дна злобно-веселыми головастыми змеями поднималась илистая
навозно-серая муть, шибало в нос газами. Александр Ильич плевался и
морщился, пока выбирался из засасывавшей грязи. Несколько раз обо что-то
укололся, за что-то зацепился, на что-то напоролся.
- Точно: помойка, а не запруда. И как рыба еще не передохла? Фу-у, а
вонь-то какая, просто смрад несусветный! Этак скоро и вас будет газами
травить, житья в Набережном не станет.
- А что, брательник, возьму да и огорожу запруду! - снова смотал удочку
непривычно взволнованный, но по обыкновению взъерошенный Михаил Ильич. -
Хотя бы что-нибудь дельное оставлю людям. Но тем, что будут жить после нас,
- зачем-то погрозился он пальцем в сторону села. - Понял, Александр? А мы,
уж коли превратились в свиней, перебьемся и без запруды, без этой красоты.
- И по входным билетикам пропускай народ. Разбогате-е-е-ешь! -
добродушно посмеивался брат, стряхивая и соскребая с себя тину и это нечто
навозно-серое, липкое.
- Оставайся дома - будешь у меня билетером! - И громко, но натянуто,
вязко засмеялся.
В этот раз уже старший не поддержал веселья. Прикурил, глубоко втянул
дыма, словно бы силясь поскорее вытеснить зловонный дух, набившийся в
легкие. Сказал тихо, но значительно-строго:
- Истрепишься ты здесь, братишка, на нет.
Михаил Ильич не отозвался, жевал мундштук погасшей папиросы, о чем-то
погруженно думал.
Солнце уже не просто припекало, а жарило. Александр Ильич весь лоснился
потом, и невольно вспомнилось ему солнце его второй родины - солнце пустыни,
красноватый, как раскаленные угли, ее выжженный суглинок. "И как там можно
жить?" - с противоречивым недоумением подумал он, как будто о какой-то
другой, лично неизведанной им жизни.
Рыбалку пришлось оставить раньше, чем хотели: и солнце, и грязь с
мусором, и эти неухоженные поля сломали настроение; да и почти все крючки