"Александр Попов. Юный, юный Илья" - читать интересную книгу автора

- Прошу садиться.
Но почти все уже сидели. Слабый голос Марины Иннокентьевны безжалостно
придавливал гомон. Она краснела, конфузливо постукивала указкой по трибунке,
но ученики, знавшие, что по биологии не надо сдавать выпускной экзамен, не
видели и не слышали ее.
На стол Панаева упала записка: "Илья, почему ты такой бледный? Что с
тобой? Алла". "Все отлично!" - на том же клочке бумаги ответил он и
неожиданно увидел, как Марина Иннокентьевна в наклоне приподнялась на
цыпочках, подвешивая на крючок таблицу. Дыхание Ильи, показалось ему,
приостановилось. Он видел не то, что было изображено на таблице, а
рельефно-четко обозначившийся рисунок на бедрах учительницы...
"Я захотел Марину Иннокентьевну? Какой же я гнусный нравственный
урод!.."
Учительница, в плотном, туго запахнутом на чахлой, узкой груди платье
цвета пожухлой листвы, жалась перед таблицей и оскорбленно молчала; низкая,
как карлица, жалкая, с косицей, - не солидная, не пугает собою учеников,
которые привыкли, чтобы на них наступали всей мощью учительской власти. А
они перебрасывались записками, шептались и о ней вроде как забыли.
Илья посмотрел на Аллу и, потрясенный, закрыл глаза: никогда ему не
нравившаяся Марина Иннокентьевна и красавица Алла вдруг оказались для него
равными, равноценными, - равными, равноценными существами, просто
существами, как животные. Существами, которые могут равно насладить его,
которых он может равно ласкать, которым, видимо, сможет произносить равные
по чувствам и значению слова. Какое жестокое открытие, и оно, как
беспощадный судья, словно бы доказывает ему: вот ты какой ничтожный. Вот ты
какой эгоист, предатель и сластолюбец!
Учительница наклонилась к журналу, и Панаев снова увидел выпуклые
очертания на ее платье. Он чего-то испугался, склонил голову к столу, потом
весь вскинулся, как от удара, посмотрел на Аллу и в тетради по биологии
крупно, жирно написал, будто вырезал по твердому материалу: я ничтожество.
Илья и Алла вместе пошли домой; они жили по соседству через подъезд.
Январский мороз обжигал их щеки, слежавшийся, утоптанный снег радостно и
звонко всхрустывал под острыми каблучками Аллы и что-то лениво и сонно пел
под широкой подошвой полусапог Ильи. В синем глубоком небе у горизонта
блестели облака, к высотным домам Синюшиной горы прилегло красновато-дымное
солнце.
Они не сразу направились домой, а прогулялись по Иркутску. Но их сейчас
мало интересовал город со своими людными улицами и плащадями, старинными
деревянными домами в затейливой резьбе, густо дымившими автомобилями, -
ничего и никого им не надо было, ничего и никого они ясно не видели и
никуда, в сущности, не шли. Илье нужна была Алла, Алле нужен был Илья. И шли
они только туда, куда их вели молодые, не устающие ноги. Они ничего
особенного не хотели, но лишь известную всем любящим малость - мелодику
голоса любимого, его поступь, поворот его головы, выражение милого лица.
Илья тайком смотрел на ноги Аллы, - она шла изящно и красиво, быть
может, как балерина на сцене, и ему хотелось запечатлеть в рисунке мгновение
ее прекрасной поступи.
Они разговаривали обо всем, легко перекидывались с темы на тему, и были
друг для друга чрезвычайно интересны. Их отношения были, несомненно,
целомудренны; но есть ли рай на земле, и если все же есть - как долго он